Настроение

VANIRU — High FANTASY

      — Зачем тебе всё это? — Тоя откровенно недоумевал, но и останавливаться не смел, задавая вопросы где-то на грани, когда ещё только проникая в болезненно узкое тело, он мог совладать с мыслями. Желал сделать это в не меньшей мере, чем заполучить неожиданного любовника в новом качестве. Но если первое требовало исключительно душа, то второго жаждало тело, что высилось в своей похоти над иными стремлениями.       — Хочу, — сорванным дыханием, опаляющим жаром в чужую шею, Иори не желал быть многословным. Он позволял тонкости чужих пальцев сжимать собственные бёдра, насаживая, позволял зацеловывать плечи и скулы, судорожно скользить по выступающей линии позвонков и добираться до влажных прядей скрывающих шею. Касаться последних — вплетать подрагивающие пальцы в их притягательный плен — было необычайно сладко, заманивать Иори в сладость нового поцелуя, когда он начинал двигаться уже самостоятельно. Неспешно, но и не чрезмерно медлительно, вздымаясь и опускаясь на жар чужой плоти. Он поражал своей податливостью, готовностью ответить на каждый последующий поцелуй, что начинался вслед за предыдущим. Нескончаемой чередой, томительно-долгой лаской губ полнилась обычная вроде бы близость. Но нельзя было назвать обычным то, что плетением сдержанных общих стонов оседало тайной в белизне кафельных стен. То, что дарило обоим неописуемую смесь ощущений и гармонию такую, какой не может дать связь с простым и случайным знакомым.       В тяжести выдохов, в слитности движений, в нескончаемой принадлежности друг другу привычное понимание секса теряло свой смысл. Здесь было иное — большее, запретное. Зажмуривая глаза до слепящих цветастых кругов перед ними, Иори слышал где-то на подсознании гитару Джуна, его игру — как попытку расслабиться, а заодно и создать нечто стоящее. Попутно. Лишь бы не слышать, лишь бы заглушить то, что ему и не хотелось принимать до последнего.       И всё-таки нить меж мужчинами слабла, в той же степени быстро, что и крепла она меж Иори и Тоей. Последний уже не думал ни о чём, кроме как о желании доставить доверившемуся ему человеку максимум удовольствия. Довести его до тех высот, которые и сам Иори успел подарить ему не единожды. И несдержанность последнего выкрика была лучшим признанием его стараний. Крепкие руки Иори, обнявшие его с новой силой, могли бы сломать своей отчаянной любовью, но всё же оставались предельно нежны. Только для него — для Тои, утягивая его в блаженную негу удовольствия едва ли не следом, сразу же за собой.       — Это было…       — …неправильно, — с сожалением признал Иори, но улыбка его так и осталась сиять на губах, раскрасневшихся, изрядно припухших от поцелуев, как и у самого Тои. С таким внешним видом сложно было бы врать о длительности пребывания наедине тому же Джуну, но кажется, Тоя успел понять, о чём именно ему требуется умалчивать. — Неправильно, но так желанно, что мне даже страшно становится.       — Мне кажется, я вмешиваюсь туда, где мне нет места, — Тоя шептал сбито, в самые губы, так и продолжая удерживать расслабленное тело в объятиях, всё ещё ощущая себя в нём и наслаждаясь каждой каплей завершенной близости до конца.       — И тут ты прав, увы, как и… — сорвавшись, Иори целовал вновь, будто бы в последний раз, силясь за один поцелуй выжечь в себе всё безумие, он будто бы знал чуть больше самого Тои, и от этого последнему становилось не по себе.       В дверь постучали. Несложно было догадаться, кто обеспокоился долгой пропажей мужчин, и так же легко было понять что этот — обеспокоенный — давно уже обо всём догадался. Голос Джуна был громок и резал по ушам своей ни с кем несравнимой манерой, рушил остатки нечаянной атмосферы, будто той и не было вовсе.       — Я, конечно, всё понимаю, но вы там не слишком увлеклись? — и не думая отходить от двери поинтересовался гитарист, в то время как мужчины уже приводили себя в порядок. Иори спешно одевался и первым выскальзывал из крохотной комнаты, теряясь где-то в просторах квартиры, оставляя Тою отдуваться за двоих. Заставляя его ощущать на мочке сухие губы и шепот: — Так понравилась отдаваться моему парню правда, Тоя?       Фраза звучала мерзко. Отчего-то совершенно не вязалась у Тои с тем светлым Джуном, к которому он привык, как к согруппнику. Слишком пошло, слишком грязно срывалось она с его губ. А возможно, Тоя просто устал за день, о чём и оповестил согруппника, преспокойно направляясь в гостиную и желая остаток дня провести во сне или хотя бы в спасительной дрёме. И закрывшийся в полутёмном плену комнаты, он уже не удивлялся слышать чужие осторожные шаги рядом с собой спустя пару часов беспробудного сна.       — До встречи, — этот голос мог принадлежать только Иори — полнился сожалением и пугал смыслом, но всё же не мог вырвать из остатков забвения, скорее, наоборот, усыплял ещё больше, позволяя с долгожданным спокойствием отдаться в бесплотные объятия Морфея до самого позднего вечера.       А уже вечером приходила тревога — Иори попрощался с ним. В реальности? Во сне? Желая проверить пугающую догадку, Тоя, позабыв о приличии, бросился искать пропажу. Не обнаруживая мужчину ни в кухне, ни в ванной, ни в спальне. Зато в последней, его ждал Джун, скучающий за просмотром телевизора, переключающийся с одного канала на другой, он приветливо помахал Тое и заметно погрустнел, услышав его первый вопрос.       — Иори нужно обсудить заказ с клиентом и уже при личной встрече внести недостающие поправки. Всё как обычно, — пожав плечами раздраженно, Джун выключил телевизор и всё своё внимание переключил на порядком обжившегося гостя. — Это в другом городе. Иори не будет пару дней. И мы могли бы…       — Джун, мне кажется немного нездоровиться и я переживаю на счёт грядущего выступления, — Тоя поражался собственной памяти, но о концерте, что должен был состояться завтрашним вечером, он вспоминал только теперь — когда в этом действительно возникала невероятная потребность.       — Тогда, мы можем ограничиться просмотром фильма в компании чая и накупленного вами печенья, — Джун как ни в чём не бывало пожал плечами, но Тое был известен этот жест — жест разочарования и обиды, что он уже успел выучить в исполнении гитариста. Тем не менее, особых мук Тоя по этому поводу не испытывал. На сегодня, ему оказалось слишком много всего, а потому он согласился на подобное мирное предложение, позволяя Джуну самостоятельно заняться приготовлениями.       И видеть вокруг себя порхающего довольного Джуна, щебечущего о чём-то без умолку, было немного неловко, особенно оставаясь сидеть на кровати, на месте Иори, где о светловолосом напоминало всё — разбросанные книги, вещи, запахи… здесь было так много Иори, что Тоя терялся отчётливо ощущая его рядом. Ощущая его объятия на своих плечах. Они были особенными, не такими, как крепкие и даже немного нахальные объятия Джуна, они не обжигали — лишь грели бесконечно сильно, укачивали. А Джун был слишком громким, смешно, но неуместно, комментировал выбранный им же фильм, охотно подливал в опустевшую кружку друга пиво и вообще делал всё что угодно лишь бы тот не за скучал и не уснул на половине просмотренного.       — Пиво? — запоздало было изумляться, но Тоя решил, что лучше поздно чем никогда. Он отрешенно смотрел на извиняющегося друга, изумляясь собственной катастрофической невнимательности и витанию в облаках.       — Печенья я так и не нашел, а пить чай с чипсами было бы глупо, не находишь? — подсаживаясь ближе, Джун едва не расплескал содержимое своего бокала, но всё же ловко отставил его на тумбочку, приобнимая гостя. — Как же мне давно мечталось касаться тебя вот так, вне рабочей обстановки, без камер и пометки фансервиса, это так…       — Джун, я отчётливо понимаю что лезу не в своё дело, но всё-таки я скажу, — не реагируя на поглаживания груди сквозь тонкую преграду измятой футболки Тоя предпочитал смотреть в экран, нелепо отвлекаться на цветастые картинки сменяющих друг друга кадров. — Мне кажется, ты не ценишь то, что имеешь. Иори он…       — Иори сейчас нет здесь и тебе не о чем беспокоиться, — уже касаясь поцелуями острых ключиц, пробормотал гитарист, щекоча кожу губами. Он отобрал зажатый в руках друга бокал и прильнул к нему ещё ближе. — Я понимаю, что он умеет убеждать, но, поверь, не на расстоянии.       — У меня есть свои мысли и своё мнение, которого я не хочу лишаться так просто, — Тоя отстранился, не желая принимать даримый ему поцелуй. — У вас всё могло бы быть хорошо и без чужого вмешательства. Без меня.       — Хорошо, но скучно. Раньше — возможно, да. А теперь скучно, — согласился Джун и беспомощно уткнулся в чужую грудь. — Мы вместе со старшей школы. Со старшей школы, Тоя! Понимаешь сколько это лет? За это время даже самые яркие чувства могут угаснуть.       — В особенности, если их не было.       — Что? — отрываясь от только облюбованного места, переспросил Джун, но ответом ему послужили лишь неопределённые мотания головой и улыбка. Неприятная — жалеющая, совсем не та, что должна было появляться на губах Тои в такой интимной атмосфере общего хмельного времяпрепровождения. Он почти ласково отстранил Джуна от себя, а после и вовсе встал с чужой постели, направляясь к выходу.       — Мне хотелось бы отоспаться перед завтрашним днём. Перед важным вечером. Прости, если я позволил себе слишком много, — Тоя едва заметно поклонился, скрывая за вежливостью досаду и непонимание.       Причём не понимал он больше себя, нежели Джуна. Он не мог понять, как так быстро, за необычайно короткий срок успел сменить мнение об одном человеке и принять другого — совсем ещё чужого и не успевшего прожечь сердце так, как это сделал Джун, за время совместной деятельности. Он, казалось бы, клеймил, но — действительно — только казалось. Следы смывались обычной водой, пенистой и чуть пропитанной жаром тел, что плавились в объятиях друг друга так томно. Так желанно, что ощущения возникали с пугающей лёгкостью, стоило только Тое обнять подушку перед собой, притягивая её ближе к себе, вместо человека, поселившегося в фантазиях.       — Это нечестно, — с детской обидой заверил он самого себя и поспешил отдаться крепкому, вопреки ожиданиям, сну без сновидений.       И утро — всего лишь второе утро в доме Джуна и Иори, начиналось так, как должно было начаться первое. Паникующий Джун будил согруппника, торопил его со сборами и метался так, будто бы не было до выступления ещё целого дня, и то должно было начаться через пару минут на другом конце города. Он суетился забавно, а светил — ярче солнца: и улыбкой, и позитивным настроем, от чего Тое, спросонья, мерещилась слабая надежда — ему всё приснилось. Всё. Весь прошлый день. И Иори приснился тоже. У Джуна в доме вообще не могло быть никакого любовника, кроме него самого — Тои, всё ещё нерешительного, но обязательно посмеющего однажды стать ближе. И эта иллюзия была бы полней в разы, если бы не въевшийся в кожу Тои запах чужого парфюма, если бы не саднящие от нечаянных царапин лопатки, если бы не… полная картина воспоминаний, в которой всё было. Всё. Было.       И какими бы странными не были события последних дней, рабочая суета возвращала Тою, да и Джуна тоже, в привычный настрой. Джуи же, не заметил бы изменений, даже если бы на лбу у согруппника крупными буквами был написан подробный сценарий прошедшего дня — он был слишком счастлив и окрылён предвкушением, чтобы видеть что-то кроме собственного великолепия. А то было неоспоримо. Успевший отдохнуть и посвежеть за пару дней вокалист, и других заражал собственным настроем, лучась позитивом наравне с Джуном. Это могло бы утомлять, но Тоя предпочёл отдаться атмосфере равносильной праздничной, предвкушая наполненный фанатами зал, их крики и дружное подпевание любимым песням.       Но всё хорошее имело свойство заканчиваться слишком быстро. Радушный гул заменяли редкие выкрики благодарности, музыка стихала, а голос вокалиста опускался до ворчливой полузадушенной хрипотцы, когда губы Джуна накрывали его своими, целуя. Никого не стесняясь и не обращая внимания они зажимали друг друга в полутёмной гримёрной так отчаянно, что Тое становилось тошно. Пока ещё тих, пока незамечен лишней парой глаз, он хватал свои личные вещи и прямо в костюме срывался прочь. И пусть Тою не предавали, ему становилось мерзко от ощущения вкуса предательства на губах. Он понимал, что эйфория успешного выступления могла захлестнуть каждого, и чрезмерно горячий на выступлении Джуи слишком уж отчётливо тёрся о яркого гитариста, делая крики пришедших фанаток всё ярче. Но Джун… ведь он должен был помнить о том, что его ждут дома. Он же должен был помнить это всегда!       Негодование, слишком отчётливое, не давало Тое покоя до самого дома. В последнее время он редко курил, но эта мелочь добила его так, будто бы никогда и не замечал он ранее Джуна в компании посторонних мужчин. Джун считал это лишь несерьёзным увлечением, в то время как Тое стыдно было смотреть в глаза Иори. Успевший выкурить у подъезда пару сигарет подряд, он только после, стоя у нужной двери, вспомнил об отъезде бывшего гитариста. Нелепо замерев у входа и так и не коснувшись звонка, мужчина чувствовал себя как никогда скверно. Ещё была возможность вернуться домой. По-настоящему — к себе домой. Оказаться встреченным распростёртыми объятиями сестры и получить тысячу вопросов обо всём. Вопросов, которые сейчас были такими лишними. Вот только дверь облюбованной квартиры открывалась чуть раньше, чем желание сбежать возобладало над Тоей.       — Иори?! — искренне изумившись присутствию мужчины дома, Тоя ещё больше оказался поражен собственной реакцией, где и радость, и сердце вырывающееся из груди, вели его в раскрытые для близости объятия. Такие крепкие, такие важные, что можно было позволить себе закрыть глаза на мгновения и ни о чём не думать. — Удалось расправиться с делами раньше, чем планировалось, и я решил не тянуть с возвращением. Как выступление? — голос мужчины звучал немного устало, но от этого не менее нежно, так… будто бы он тоже успел заскучать.       — Как обычно, — не думая, едва шевеля губами, признался гитарист, всё ещё вжимаясь в плечо хозяина квартиры, где-то на подсознании отмечая хлопок закрывшейся за ним двери.       — Значит отлично, — для себя отметил светловолосый и вынужденно ослабил объятия, стараясь рассмотреть вернувшегося в ног до головы. — Голоден? Ванную набрать? Почему ты в костюме до сих пор, кстати?       — Я… сбежал, — Тоя просто не умел врать в этот миг. Не смог, даже если бы желал придумать разумное объяснение подобному, он лишь потупил взгляд в пол и почувствовал себя в этом уюте и заботе не на своём месте. Ведь, до этого, Иори наверняка и Джуна встречал подобным образом. — Знаешь, это не моё дело, но я не могу сделать вид, что ничего не видел. Джун и Джуи…       — Я знаю. Джун сам писал мне недавно, — невозмутимо согласился Иори, так просто, что Тоя даже на идеальной маске спокойствия не успел заметить подвоха. Только лишь длинные пальцы — изящные, сильные — чуть крепче сжали предплечья, будто бы поддались накатившей дрожи. — Он специально, потому как знает, что ждёт его за подобное.       — А что его ждёт? — наверное, прозвучало чрезмерно тупо, потому как правая бровь Иори удивлённо приподнялась вверх, да и лицо его окрасило неподдельно удивление.       — Конечно же, наказание. Но… не думай об этом. Поверь, ты не хочешь знать такого Джуна, и такого Иори, — закрыл тему мужчина, чуть отступая в сторону и предлагая гостю пройти дальше — вглубь квартиры. — Ну так что, ужин или ванную?       — Тебя, — это было невероятно рискованно и безумно, Тоя знал, что подобные случаи тем и хороши, что не имеют за собой аналогов и повторений, и всё же не удерживался, рискуя. Толкая Иори по направлению гостиной и шагал следом, накрывая его нежными, но безоговорочными объятиями, он прислушивался к каждой реакции чужого тела. Был одинаково готовым к тому, что его оттолкнут или же примут вновь.       — Не самый лучший выбор, — Иори усмехнулся, хотя ему было совершенно невесело осознавать, до какой же степени легко его плавят поцелуи. Не те поцелуи. Расползающиеся по ключицам и шее клеймящим жаром, остающиеся на коже жидким пламенем, страстью проникающей в кровь. Говорить становилось всё сложней, когда Тоя так отчаянно требовал нового поцелуя, но слова опадали с губ цветочными бутонами, сорвано и вяло: — Я дам тебе меньше, чем получу взамен, а ты не тот человек, которого стоит использовать. Ты… слишком заигрываешься.       — Ты видишь это в моём желании? — целуя за ухо, посылая по всему телу любовника мелкую дрожь, Тоя уже и секунды думать не смел о ком-либо другом. Его желание, его цель была прямо перед ним — трепещущая и несмело просящая о большем.       — Я вижу это в твоих глазах. Ты слишком заигрываешься, Тоя… Тоя… — руки, плотнее зажавшие в плен объятий, сводили с ума. — Ты ещё сам этого не понимаешь, но заигрываешься. Не телом — чувствами.       — Я… — и Тоя осёкся. Его винили в том, что он сам ещё осознать не мог, не желал, отдаваясь стремлениям похоти, но теперь, уличенный в чувстве большем, чем симпатия, не знал что ответить. Он ещё позволял себе пару мгновении, стоя глаза в глаза, молчать, ожидая ответа из ниоткуда и всё-таки сдавался. Пусть. Как бы там ни было, и чем бы ни красилось желание обладать человеком — страстью или же влюблённостью — куда более важным казалось то, что оно было. Остальное становилось не так важно. Остальное тонуло в сорванном стоне, когда прикушенная шея Иори заставляла его окончательно терять мысли, когда светлый сам слепо искал ручку двери, ведущей в гостиную, всё становилось не так важно. Всё переставало существовать.       И, наверное, всё шло слишком гладко, чтобы казаться правдой. Тоя ожидал, что вот-вот проснётся, когда осторожно укладывал Иори на диван, не переставая целовать. Когда нежил его томными касаниями по всему телу, пробираясь под складки домашней одежды, когда спускался поцелуями ниже, чувствуя как болезненно впиваются пальцы в плечи, моля остановиться. Растерянный взгляд — сверху вниз — Иори отрицательно замотал головой, не желая портить всей чистоты интимного момента более откровенными ласками, притягивая Тою ближе к себе и целуя. Бесконечно целуя его в пухлые губы, что так и жаждали неспешных касаний. Казалось, можно несказанно долго лежать в полудрёме этой близости, не требуя ничего большего взамен. Только поцелуи, только нежные объятия и трение полуобнажённых тел, когда, казалось, совсем немного и можно будет стать единым целым. Раствориться в дыханиях друг друга, становясь ничем.       Вот только неге этой — томительной и сладкой, суждено было оказаться разрушенной скрежетом замочной скважины, стуком двери и громким стандартным приветствием Джуна. Было глупо прятаться от него, но и Тоя, и Иори, не сговариваясь, отстранились друг от друга, изумлённо озираясь, будто бы только теперь осознали происходящее.       — Если Джун спросит… — полушепот Тои оборвали единым взмахом руки.       — Не спросит. Он знал на что шел, и ему сейчас не до этого, — не совсем понимая слова Иори, Тоя решил… не вмешиваться. Выбирая домашние вещи и скрываясь в ванной комнате, он был рад не столкнуться с Джуном, что уже прошествовал в спальню, рассказывая невидимому спутнику о своих геройствах на сцене.       — Ты не знаешь его совсем, и меня. Тоже, — шепнули вслед так неожиданно, что Тоя едва не сорвался, чтобы захлопнуть за собой дверь стремительно. Всё ещё возбуждённый он был напряжен, нервы его перетянутыми струнами, готовы были вот-вот лопнуть с оглушающим звоном.       — Но так хочу узнать, — признался он собственному отражению, или же внушил, сам не понимая, по сути чего он хочет — узнать эту странную пару ближе или не знать совсем. Второе казалось невозможным. Да и действительно, не было возможно больше, кажется с самого только первого шага Тои на, протоптанный сотнями, путь становления гитаристом.       Его интуиция твердила о неспешности, молила задержаться в ванной подольше — отдохнуть, а заодно не узнать чего-то страшного, что могло бы срываться за приглушенными стонами Джуна. Такими тихими, будто бы и причудившимися гитаристу вовсе. Но и выходя из комнаты, кутаясь в свежесть собственного халата, Тоя слышал их, сдавленные, будто бы сдерживаемые через силу. А ещё, он слышал режущий воздух свист, заканчивающийся ударом, раз за разом. Внутри всё свело от нагрянувшей догадки, ноги сделались ватными и всё-таки… всё-таки вели к приоткрытой двери спальни, где звуки становились отчётливей, а атмосфера — напряженней.       И первым, что увидел Тоя, была спина Джуна. Только спина. Обнажённая бледная, а от того ещё более контрастирующая с рисунком багровых полос, что испещряли её нещадно, она будто бы светилась в полутьме комнаты, прожигаемая грехом. Некоторые из свежих порезов кровоточили, марая сорванными струйками алой влаги свежезастеленную постель — белоснежную, такую ранее чистую, какой не могла быть душа ни одного из мужчин, запертых в терпком плену квартиры.