Don't fall asleep without me

Дверь на кухню скрипит, и ты вздрагиваешь, понимая, что попался. Завтрак отменяется: теперь тебе не то, что кусок в горло не полезет – охота подохнуть здесь и сейчас. - Доброе утро, брат, - говорит Канкри и смотрит на тебя с ласковой тошнотворной улыбкой. Ты упираешься взглядом в тарелку и делаешь вид, что очень сосредоточен на помешивании хлопьев в молоке. Канкри включает чайник, гремит посудой и говорит, говорит, говорит. Ты не слушаешь его и не смотришь на него, но красное пятно его свитера мельтешит перед глазами, а голос назойливым гулом заполняет комнату. Тебе так дьявольски хочется, чтобы брат замолчал. Поставив чашку горячего чая возле тебя, Канкри со своей чашкой садится за стол, пододвигает к себе коробку с хлопьями, сыплет их в тарелку, заливает молоком. А затем, сложив вместе ладони, начинает молиться. Он произносит слова четко и вдохновенно, прикрыв глаза, но не проходит и минуты, как он прерывается и впивается в тебя взглядом. - Каркат, ты уже помолился перед едой? Ты молчишь. - Конечно, нет. Я не знаю этого точно, но вполне могу предположить, что нет, потому что ты периодически позволяешь себе пренебречь молитвой, что весьма нехорошо, Каркат. Ты должен быть благодарен Мученику за все, что у тебя есть, за все, что имеешь, и за эту еду тоже, и… - Заткнись, - выплевываешь ты, сжимая кулаки. – Завали свой ебаный рот, из-за тебя я не могу жрать. Канкри улыбается с картинной снисходительностью, но на самом деле торжествующе, словно только и ждал этой твоей фразы. - Конечно же, не из-за меня. Это оттого, что ты не молишься, оттого, что вечно сквернословишь и грубишь своему дорогому старшему брату, единственному, кто заботится о тебе. Ты поступаешь плохо, Каркат, и ты сам знаешь это, и еще ты знаешь, что это расстраивает Мученика, который всегда смотрит на нас. Ты ловишь себя на невыносимом желании зажать уши руками. Ты НЕНАВИДИШЬ это. - Знаешь, что плохо? – Ты старательно копируешь интонацию Канкри, делаешь акцент на чертовом ПЛОХО, - Что на самом деле хуево? То, что ты ебанутый тупоголовый фанатик, тебе нахуй вышибли последние жалкие остатки мозгов и напихали в твою ебаную голову дерьма, МОЖЕШЬ, БЛЯТЬ, ХОТЬ РАЗ ПРИДЕРЖАТЬ ЭТО ДЕРЬМО В СВОЕМ ПОГАНОМ РТУ, А НЕ ЛИТЬ ЕГО НА МЕНЯ БЛЯДСКИМИ ЛИТРАМИ?! У тебя дрожат руки. Ты ненавидишь его, ненавидишь своего чертового брата. - Успокойся, Каркат, - просит Канкри мягким, вкрадчивым голосом. – Ты ведь не хочешь быть плохим мальчиком? Больная одержимая улыбка, словно приклеенная, не сходит с его лица. Перед глазами темнеет. Ты в буквальном смысле не можешь его выносить. Наспех опрокинув в себя чашку чая – глотку опаляет горячая сладкая жидкость – ты бросаешься прочь, рывком влетаешь в свою комнату, хлопаешь дверью. Бормотание брата приглушено разделяющими вас стенами, но его все еще можно услышать. Хлопья размякнут и раскиснут комьями, а молоко возьмется противной пленкой прежде, чем Канкри примется за еду, завершив свою молитву. Скрючившись в углу, ты утыкаешься лбом в колени и обхватываешь их руками. Сжавшись, пытаешься успокоить себя тем, что теперь, когда тебе шестнадцать, ты почти взрослый и этот ублюдок ничего не сделает. Никаких запираний в темной тесной кладовке на целый день («Подумай над своим поведением перед лицом Мученика»), никакого, блять, больше «Боль закаляет тело и душу»! Ты больше не малолетний беспомощный слабак и в случае чего сможешь дать отпор. Только легче не становится. Твоя психика искалечена, надломлена, и сам ты словно вывернут наизнанку под пристальным взглядом блядского мира, твои крики и угрозы на деле ничего не стоят. Постепенно ты успокаиваешься. И погружаешься в пучину своих мыслей все глубже и глубже. В какой-то момент они теряют осмысленность, очертания размываются и поднимаются вверх. Запоздалый укол паники. Это не справедливо, я спал совсем недавно, блять, блять, блять, пожалуйста, нет, но ты проваливаешься в темноту, и мелькнувшее острой вспышкой отчаяние не помогает тебе проснуться. Оказавшись на знакомом до оскомин перекрестке, ты тут же, не мешкая ни секунды, начинаешь бежать. Несясь вперед, ты то и дело оглядываешься по сторонам, высматривая человеческую фигуру, но перед глазами мелькают лишь черные тени. Ты надеешься, что в этот раз незнакомец с мечом найдет тебя раньше и убьет твоих преследователей, а потом вы поговорите. Когда тебя ловят и волокут по улицам, ты, почти не думая о предстоящих муках, вертишь головой туда-сюда, надеясь, что незнакомец вот-вот появится. Может, он за этим поворотом? Вот-вот выскочит из закоулка? Спрыгнет с невысокого моста? Спикирует с окна на первом этаже? Ворвется в пыточную, как в прошлый раз?.. Ну пожалуйста, блять. Пожалуйста. Ты продолжаешь надеяться, даже когда, с диким воем отпрянув от впившегося меж лопаток раскаленного железа, напарываешься на клинок. Он пронзает тебя насквозь, входит меж ребер, словно нож в масло. Боль совершенно нестерпима, ты хрипишь и чувствуешь, как горячая кровь, переполнив рот, стекает по губам и подбородку на грудь. Тебя за волосы отдергивают назад и снова насаживают на клинок, удваивая страдания. От таких ран ты должен бы умереть в считанные секунды, но ты не умираешь. Следующие несколько часов(если в этом аду вообще есть время) сливаются в сплошное кровавое марево боли. Но ты все еще надеешься, как последний дурак. Спустя вечность тебя выводят на площадь и затаскивают на эшафот. Над проклятым старинным городом алым пылает закат, горожане – размытые черные тени – копошатся единой пеленой тьмы, их ненависть и презрение волнами омывают тебя, это ощутимо физически. Обычно ты закрываешь глаза, чтобы не видеть жуткую толпу, но в этот раз всматриваешься в нее до рези в глазах, все еще надеясь высмотреть силуэт с мечом. Раскаленные кандалы невыносимо жгут запястья, из многочисленных ран течет кровь; ты представляешь, как, появившись на площади с любой из сторон, твой спаситель бежит сквозь толпу, легко прокладывая себе дорогу взмахами меча, под которыми тени рассеиваются, уступая свету. Вот он поднимается на эшафот…ты истерзан и смертельно устал, и он никак не излечит тебя от боли и ран, но он спасает тебя от мучителей, прячет от ненавидящих взглядов. Ты больше не один… Когда с другого конца площади в тебя торжественно пускают стрелу, ты понимаешь, что все кончено, незнакомец не придет на помощь. И ты кричишь, надрывая горящее истерзанное горло, с трясущихся губ срываются отрывистые лающие ругательства, по щекам вперемешку с кровью текут слезы обиды. Неминуемо меткая стрела пронзает твое сердце. Ты просыпаешься в углу, замерзший, с болью в затекших мышцах, и тут же сотрясаешься от глухих рыданий. Чего ты вообще ждал? Прошлый раз был исключением, единичной ошибкой. Никто никогда не поможет тебе, а ты сам слишком слаб, чтобы выгрести из этого дерьма. Ты понятия не имеешь, сколько времени прошло в реальности, но Канкри не стучит в дверь комнаты с тревожными воплями – значит, уже ушел прочь на очередное служение. Ты один дома, разве не блядское везение? Потеряв окончание, мысль набатом бьется в голове. Ты один. Ты один. Тебя зовут Каркат Вантас; ты один, как и всегда, со своими ненавистью и горем наедине.