Высший класс

Лето в Нью-Йорке практически не чувствовалось из-за обилия небоскребов и машин, но каждый житель заметил приход осени в город. Улицы стали наполняться лужами, опавшими листьями и промозглым ветром с дождем, от которого не спасал даже зонт. Но в башне «Мстителей» сейчас было тепло и уютно благодаря камину на сорок третьем этаже, у которого сидели два человека. Или, правильнее сказать, два с половиной: рыжеволосая девушка держала на руках ребенка, который мирно спал. — Пеп? — мужчина отпил из большой кружки немного глинтвейна. Он знал, что Вирджинии скорее всего очень не понравится то, что он сейчас скажет. Но лучше признаться во всем сейчас, чем выслушивать лекцию в супружеской спальне о том, что о таких вещах нужно предупреждать как минимум за неделю. — Что? — Пеппер сейчас вообще не была похожа на главу одной из крупнейших корпораций: с растрепанным хвостиком, в домашней одежде и, самое главное, с ребенком на руках, которого она держала так нежно, как может только любящая мать. — Ты же помнишь Эвелин? — Вирджиния сразу как-то напряглась от слов Тони. Она медленно встала и прошлепала босыми ногами к небольшой колыбели, куда и положила малыша Александра. Имя выбирал отец, как ни странно. Он дал его с надеждой на то, что в будущем мальчик тоже оставит свой след в истории. — Да, ее трудно забыть, — Пеппер вернулась на свое место и взяла стакан с травяным чаем. Тони усмехнулся от ее слов. Да, такую, как эта девчонка, еще поискать нужно. Вредная, злопамятная, эгоистичная, стервозная... — А что? — В общем... — Старк вздохнул, Пеппер нахмурилась. В сознании девушки начали всплывать кое-какие подозрения, но она не желала верить в них. Может, все обойдется? — В общем, она скоро приедет. В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров и мерным сопением ребенка в кроватке. Пеппер сидела с непроницаемым лицом, обдумывая услышанное. Девушка прекрасно знала, какое у Тони было бурное прошлое в плане женщин. Но пока она была с этим мужчиной, то практически ничто не напоминало о нем. Кроме одной маленькой, но очень примечательной детали. У Тони была дочь, с которой она виделась лишь однажды, лет пять назад, но даже тогда, в свои тринадцать лет, эта девчонка заставила Вирджинию чуть ли не поседеть одним взглядом своих больших глаз. Пеппер пыталась убедить себя не ненавидеть этого ребенка, принять ее, обосновать такой характер отсутствием нормальных родителей, но не могла. В ее глазах Эвелин оставалась все той же девочкой с холодной ненавистью ко всему и всем в венах вместо крови. — И когда же? — она пыталась говорить спокойно. В конце концов, ей сейчас должно быть около восемнадцати, верно? Так что она вполне могла измениться в лучшую сторону. О том, что могла и в худшую, Пеппер думать не хотелось. Тони посмотрел на часы на своем запястье. — Примерно... — он сощурился, смотря на стрелки безумно дорогих часов. — Сейчас. В этот момент звякнул лифт, и из него вышла стройная девушка в широкополой темно-синей шляпе и такого же цвета костюме, который состоял из юбки-карандаша и пиджака с рукавами три четверти. Ее изящные руки в перчатках довольно крепко сжимали ручку небольшого саквояжа. На ее тонких ногах были кожаные полусапожки какой-то известной французской марки, которые стоили больше, чем месячная зарплата большинства мелких чиновников. Несмотря на довольно сильный дождь, костюм мисс Эвелин (а сомнений в том, что это она, ни у кого не возникло) был абсолютно сухой, благодаря зонтику, который ровно две минуты назад над ней держал личный шофер. Такая простая изысканность не оставляла сомнений в высоком происхождении. — Ну, здравствуй, дочка, — Старк встал с пола и подошел к девушке, протянув руку. Из-под полы шляпы сверкнули льдисто-голубые глаза, прежде чем она протянула свою маленькую конечность в огромную ладонь своего отца. — Здравствуй, папа, — последнее слово Эвелин произнесла на французский манер, делая ударение на последний слог. Она сняла шляпу и положила ее на кресло рядом со своей сумкой. Теперь ее лицо было прекрасно видно, и Пеппер тут же про себя отметила сходство между отцом и дочерью, которое нельзя было отрицать, — такие же темные волосы, уложенные в изящную прическу на затылке, похожие черты лица, вот только глаза подвели — у Тони они были цвета крепкого виски, а у Эвелин словно вечные льды океана. Вирджиния знала, с чем сравнивает. Ведь ей приходилось видеть Северный Полюс не только на картинке из-за работы. Дочь Тони можно было назвать красивой, но в резкости ее фигуры и лица было нечто, что заставляло выглядеть ее пугающей, опасной. Слишком уж пристально смотрели эти глаза, которые в детстве казались слишком большими. — Добро пожаловать, — Вирджиния попыталась изобразить дружелюбную улыбку. Она положила руку на плечо Тони, словно пыталась спрятаться или отгородиться от только что прибывшей гостьи. Оно и понятно — они никогда не ладили, а теперь Пеппер вообще не знала, чего от нее ожидать. — Надеюсь, поездка не была слишком утомительной? — Вполне сносно, — Эвелин прошла вглубь комнаты, заглядывая в огромное окно, так что не понятно было, о чем она говорит — о помещении или поездке. Внезапно ее взгляд остановился на детской кроватке. На мгновение Эвелин застыла, затем наклонилась и как-то загадочно улыбнулась. Если Тони видел в этой улыбке умиление, то Вирджинии казалось, будто девушка скалится и вот-вот что-нибудь сделает с ребенком. Странно, что вполне взрослая женщина боится девушку, которой пару дней назад исполнилось восемнадцать лет. — У вас прелестный малыш, мисс Поттс. Мисс Поттс. Эвелин никогда не называла ее иначе. Никаких Пеппер, Вирджиния или самого банального «тетя» от нее не слышали. На самом деле женщина предпочла бы вообще никогда не слышать и не видеть эту брошенную дочурку. Пеппер сдержанно улыбнулась. Старку было неловко в присутствии собственной дочери. Да, гению, миллиардеру, плейбою и филантропу было неловко. А все потому, что он чувствовал ответственность за каждое свое творение, будь то машина, новый робот или ребенок. Он всегда принимал участие в дальнейшей судьбе своих «детищ». За исключением одного случая, о котором Эвелин напоминает одним своим присутствием. — И где же ты разместилась? — все трое сидели в той самой гостиной и пили глинтвейн. Вирджиния пыталась расслабиться и даже посмеялась над парой шуточек Тони, но все же казалась напряженной. Такая аккуратная и свежая Эвелин в сравнении с помятой после бессонной ночи Вирджинией, безусловно, выигрывала. — В The St. Regis, — девушка аккуратно отпила горячего напитка и поставила чашку на стеклянный стол. От содержащегося в глинтвейне алкоголя ее щеки порозовели, делая более живой и даже жизнерадостной, чем когда она вошла с улицы. Эвелин практически не выражала никаких эмоций, лишь пару раз улыбнулась, один рассмеялась и много хмурилась. Это можно было бы принять за стеснение, если бы не сосредоточенный взгляд, коим она осматривала каждый сантиметр комнаты, словно старалась запомнить. — Ты говори, если тебе что-нибудь нужно, — Старк развалился в кресле, сложив ногу на ногу и что-то тыкая в маленькой светящейся пластине. Он не проявлял особо внимания к разговору, ему вообще не интересно было находиться здесь. — Деньги там, или… — Ты же знаешь, папа, что мама, — это слово она также произнесла с ударением на последний слог, — полностью обеспечивает меня. Так что деньги последнее, что может понадобиться мне от тебя. — Зачем же ты тогда приехала? — Старк наконец оторвался от экрана пластины и посмотрел прямо в глаза дочери. — Неужели по родному отцу соскучилась, а? — Еще чего, — Эвелин хмыкнула. — Я видела тебя всего лишь три раза за всю свою жизнь, так что мне абсолютно все равно, как и чем ты живешь. Впрочем, как и тебе все равно на меня, — она цокнула языком и посмотрела в окно, прервав зрительный контакт со Старком. — Но мама всегда помнит об обязательствах и обещаниях. Тони нахмурился. Мать Эвелин была той еще шлюхой в молодости, порой он даже сомневался, его ли это дочь, но многочисленные медицинские экспертизы и похожесть между ними были прямыми доказательствами родства. Так что теперь придется расхлебывать. Когда Эвелин родилась, Тони пришлось дать обещание ее матери, что как только девочке исполнится восемнадцать, он представит ее миру. Эта женщина всегда любила повышенное внимание к своей персоне. Старку и так еле удалось убедить ее в том, чтобы не раскрывать все раньше времени, иначе отец лишил бы юного гения наследства. — А сама-то ты хочешь этого? — Пеппер нахмурилась. Она не знала, о чем идет речь, а она не любила, когда ей что-то непонятно. — Мне все равно, — Эвелин пожала плечами. — Но мама грозилась лишить меня законного места в семейном бизнесе, если я не поеду к тебе. Мне не слишком хочется потерять свое будущее из-за капризов сорокалетней дуры. — А знает твоя мать, как ты о ней отзываешься? — Тони усмехнулся. Думал, подловил, но нет. — Знает, и ей все равно. В этот момент Пеппер стало искренне жаль Эвелин. Она наконец увидела ту маленькую девочку, которая никому не нужна. Рождена лишь для того, чтобы удовлетворить самодовольное желание «сорокалетней дуры», как Эвелин сама окрестила собственную мать. Девушка словно прочитала ее мысли и наградила одним из самых холодных своих взглядов. — Когда собираешь журналистов? — Эвелин встала и направилась к креслу, где оставила свою сумочку и шляпу. — Через неделю. Я пришлю тебе сообщение. — Тони стоило больших усилий, чтобы не сорваться на крик. Мужчина покрепче стиснул зубы и разом допил остатки глинтвейна. — Отлично, — надевает шляпу и вызывает лифт. — Мне здесь больше нечего делать. До свидания, мисс Поттс. До свидания, папа. Пока двери лифта закрываются, видна самодовольная холодная ухмылка, которая заставляет Пеппер сомневаться в собственных соображениях. Перед тем, как лифт трогается, Эвелин слышит звук швыряемого в стену бокала из-под глинтвейна, который разлетается на кучу кусочков, тем самым будя ребенка.