Покровитель.

Отец всегда говорил, что у всех профессий есть свой покровитель. В древние времена, важно поучал некогда Стефан Грэм своего сына, боги почти у всех народов покровительствовали кому-то — к примеру, греческому богу Аресу поклонялись воины, римской Диане приносили свои жертвы охотники, викинги заручались поддержкой Тора во время своих завоевательных плаваний, у славян Коляду просили пахари об удачном урожае, а в Египте некогда матери просили богиню Исиду о здоровье для своих детей. Времена шли, времена менялись, и многочисленные могущественные боги сменились одним, христианским... Но даже ему потребовалось «подспорье»: и теперь люди просили не только его, но и Святых о помощи, склоняя головы в молитвах. И каждый Святой, разумеется, тоже отвечал за что-то свое. Вот Святой Христофор, говорил Стефан, гордо показывая сыну талисман на своей шее, покровитель путешественников. И ему они обязаны тем, что их путь достаточно лёгок и безмятежен. А значит, ему надо отплачивать подношениями, высказывая свою благодарность... То, что его отец относился к религиозным фанатикам, Уильям Грэм понял в четырнадцать лет. После того, как Стефан, серьезно заболев, наотрез отказался идти в больницу, самоуверенно заявляя, что его покровитель обязательно защитит своего последователя. Вера отца была так сильна! Так слепа... На третьи сутки жар достиг отметки сорок градусов. Уилл в панике набрал телефон скорой помощи. Стефана сумели спасти. Напичкали сначала лекарствами, потом антибиотиками... а следом и успокоительным, когда Грэм-старший осознал, где он и как оказался в больничной палате. Точнее, благодаря кому. Тогда до Уилла не сразу дошло значение слов отца «Проклинаю и отрекаюсь». Благо представитель служб опеки все доходчиво и понятно объяснил. Наверное, тогда же и начались определенные... сложности с его мировосприятием. Уильям мотался по приемным семьям несколько лет, пока не стал совершеннолетним. Дальше предпочел идти уже сам, не оборачиваясь на опекунов и не согласовывая каждый свой шаг с представителями опеки. Поступил в колледж, начал работать на полставки, снял небольшую комнату в общежитии. С отцом он не встречался — избегал, снова опасаясь увидеть полубезумные глаза своего родителя и услышать иступленную, полную безысходной ярости и всепоглощающей ненависти брань. Пусть опекуны и заверяли, что Стефан говорил так не со зла, просто был в состоянии аффекта... Это он от неожиданности... Уилл не верил запинающимся объяснениям. Уилл уже знал. Прочувствовал. Но встретиться пришлось. В тот день выпал первый снег — слишком рано для их мест. Уилл хорошо запомнил белоснежный, девственно-чистый покров, превративший слякотно-грязную реальность в непорочный холст. В память врезалось и мертвенно-бледное лицо Стефана Грэма, прикованного к кровати: с того самого дня, как его госпитализировали по просьбе сына, он больше ни разу не обращался за помощью к медикам, спасаясь целебными (и якобы целебными) травами и молитвами — уже не своему Святому покровителю, всем известным ему богам. А знал их Стефан Грэм ой как немало... Хотя, глупо было бы ждать чего-то иного от бывшего преподавателя мифологии престижного университета в центре Вашингтона. Они молчали. Долго и напряженно, всматриваясь в лица друг друга. Умирающий фанатично верующий — в кого угодно, во что угодно, чему угодно, лишь бы отогнать от себя мысли о предстоящем, и его сын, плоть от плоти, отказавшийся от какой-либо веры вообще - так же, как отказался от него самого родитель. Молчание говорило больше слов, кричало громче самых яростных воплей, царапало душу больнее ядовитых оскорблений, рыдало горче, нежели самая искренняя плакальщица. Уилл выдержал три часа. Когда он уже почти перешагнул порог, в спину ему донеслось тихое, хрипящее, отдающее металлическим привкусом крови и непонятной, саднящей нутро горечью : - Ты должен, Уилл. Должен найти того, в кого будешь верить. Уильям Грэм не ответил. Просто перешагнул порог.