Финник! Вскакиваю в холодном поту, дыхание сбилось. Во сне мы горели. Мне всегда снится огонь. Но сегодня было особенно трудно, потому что горела не я, а Финник. Как ни пыталась, я не смогла вырвать его из этого страшного пламени, которое пожрало его, превратив в угли и пепел. Финник. Он мертв вот уже два года, но я все еще не могу поверить в это. Я общаюсь с Энни, вижу, как растет маленький Овидий, их сын, знаю, что родился он, когда его отец был уже мертв, но все равно он продолжает сниться мне. Живым. А затем он умирает, снова и снова, и я не могу ему помочь. Днем я смеюсь и шучу, произвожу впечатление обыкновенной стервы, но ночью, когда маски сняты… этот огонь не отпустит меня. Тот, кто однажды был на Голодных Играх, навсегда останется на них.
Привожу дыхание в порядок, отгоняя наваждение, и ступаю ногами на холодный пол. В огромное на всю стену окно врывается лунный свет, освещая все вокруг мистическим желтовато-голубым сиянием. Бреду к нему и касаюсь лбом закаленного стекла. Капитолий под моими ногами спит, казино и клубы к этому часу уже закрываются. На больших голографических часах на стене половина пятого. Скоро луна уйдет, уплывет за каменные джунгли нашей столицы. Город озарится нежно-оранжевым светом утреннего солнца. Окна моей спальни выходят на запад, но из кухни рассвет очень хорошо видно. Понимая, что этой ночью я больше не засну, спускаюсь вниз, по пути отметив в зеркале, что выгляжу паршиво — круги под глазами, к которым я уже привыкла (косметика мне в помощь), болезненный цвет лица, растрепанные мокрые от пота волосы. За эти два года они заметно отрасли, но все еще короче моих прежних. В этом месяце они у меня синие, в прошлом были оранжевые. А в следующем… Кто знает, может, сделаю мраморные, это сейчас модно. Но это… все не важно, не после сегодняшнего сна. После ночи все не важно, а потом наступает день, и я снова надеваю маску беспечности и расчетливости. И так по кругу, изо дня в день. Меня удивляет, как это Гейл еще не просек моей игры? За последние два года мы немного сблизились, не как мужчина и женщина, а как два человека, которые даже могли бы стать друзьями, если бы не Голодные игры, если бы не мои сны, которые навсегда со мной. Если бы не кудрявый двенадцатилетний мальчик Клавдий, которого нет уже почти семь лет, если бы не Финник, если бы…не Смерть.
— Это не важно, Джоанна Мейсон, это не важно, — говорю я себе, ероша волосы. Они еще влажные, когда я спускаюсь на кухню и сажусь против окна, покручивая в руках нож для сыра. Солнце встает медленно, и Капитолий озаряется светом нового дня. Не отрываясь от этого зрелища, нахожу на ощупь заранее набранный шприц. Игла с болью входит в мою вену, но я ощущаю не боль, а томление, издаю удовлетворенный вздох, морфлинг приятно разливается по телу. Жутко трудно достать эту дрянь, но без нее у меня все время болит голова, и дождь…я все еще шарахаюсь от дождя. За моим занятием меня застает Эффи Бряк. Я привыкла, что она приходит, когда ей вздумается, так что почти не обращаю на нее внимания.
— Фи… — брезгливо морщится Эффи, словно слизняка увидела. Но ничего больше мне не говорит, хоть на том спасибо.
Сегодня на Эффи платье цвета фуксии и едко-желтый тюрбан, сережки доходят до локтя, каблуки сантиметров тридцать.
Мы не говорим, Эффи ставит на плиту чайник и садится рядом. Некоторое время мы молча наблюдаем рассвет, затем чайник закипает и мы пьем кофе и едим булочки, которые Эффи принесла с собой.
— Нам нужно будет встретиться с Плутархом Хэвенсби сегодня, — щебечет Эффи.
Я напрягаюсь. То, что связывало меня с Голодными играми, действует на меня странным образом — то вызывая страх, то агрессию, то истерический хохот. Мы все — сломанные куклы Капитолия, даже Эффи. Я это понимаю, поэтому терплю то, что Бряк навязалась мне в подруги. Мы не подруги, но наши квартиры на одном, двадцать восьмом этаже.
Мы соседки, не более, но то, что Эффи приходит ко мне, заставляет меня видеть в этом мире что-то хорошее. Она раздражает порой, конечно, но кроме напускной беззаботной глупости и привычки во всем составлять графики и планы, в ней есть доброта и сострадание, я понимаю это, так как не одна она надевает маску, чтобы выжить, чтобы сохранить остатки разума.
— Так что там с Плутархом? — мои первые слова за все утро.
Эффи пожимает плечами.
— Не думаю, что могу с точностью сказать. Когда в прошлый раз он вызывал меня, я думала, что речь пойдет о революции или чем-то в этом роде, а он просто попросил помочь ему с декором кабинета.
Я хмыкаю, ну уж меня он точно не за декором вызывает, делюсь этими мыслями с Эффи, она кивает.
— Знаю, милая, каждый раз ты… мы все… ждем худшего. Слухов о том, что где-то опять разгораются огни мятежа, но нет, не волнуйся, революция кончилась. Навсегда.
— Навсегда, — повторяю я, а перед глазами предстает улыбающееся лицо Финника. Навсегда. Надеюсь, Эффи права. Ведь, если это не так, то его смерть, смерть многих из нас, просто не имеет значения. Среди них могла быть и я. Но Гейл спас меня.
Перед глазами возникает образ — я, изможденная, но не запуганная, обритая на лысо и худая, как скелет, лежу на кровати, а к моей ноге от кровати тянется крепкая цепь.
Меня только что привели с очередной пытки, и сердце моё продолжает отбивать чечетку в моей голове, как вдруг дверь моей камеры открывается, и за ней показывается высокий стройный юноша. На нём военная форма и шлем, а в моей голове царит хаос, но я сразу узнаю его. Гейл Хоторн, кузен нашей сойки-пересмешницы.
При взгляде на меня, он словно зеленеет. Его шок, вызванный моим внешним видом, даже в этот миг смешит меня. Он непонимающе смотрит на меня, такую безумную в своём хохоте. Нет, меня не сломили, я это докажу.
— Приветик, «кузен», — машу я рукой. — Вот только никакой ты не кузен, я права?
Я продолжаю улыбаться, особо не ожидая ответа. А он стоит, просто стоит, и желваки на его щеках подрагивают от нарастающего гнева. Он думал увидеть здесь лишь тень меня. Уничтоженную, раздавленную, а я нет, все та же язва.
— Пришёл по приказу своей сойки? Вытаскивать её любовничка?
Гейл становится все злее.
— Ой, — притворно охаю я, — если я не замолчу, ты же оставишь меня гнить здесь!
Я отмахиваюсь от этой мысли.
— Нет, не оставишь, — решаю я вслух. — Не тот человек, подлости делать не станешь.
— Все сказала? — неожиданно перебивает меня юноша.
Он присаживается у кровати и берётся за цепь, прикидывая, как меня освободить.
— Тебя пытали, в тебе говорит боль.
Я хмыкаю, боли я никогда не боялась.
— Или мой скверный характер, — пробую я объяснить.
— Нормальный характер, — хмурится Гейл и дёргает цепь. Она не поддается.
— Ты спасла Китнисс, теперь я в долгу перед тобой.
Мне не нравится, когда во мне начинают искать что-то хорошее.
— Я спасала не Китнисс, а себя. Голодные Игры — это зараза общества! И я просто хочу выжить.
Гейл усмехается. Ой, не нравится мне это, он или не верит, или не воспринимает всерьёз. И то, и другое губительно для моей репутации.
— Тебя пытали, — напоминает мне он (как будто об этом можно забыть). Он, наконец, достаёт из сапога нож и начинает ковырять звенья цепи. — Захоти ты спасти себя, давно бы уже рассказала им все, чего они хотели, а не вела бы себя, как мученица.
Не нравится мне такая постановка вопроса, ещё, чего доброго, ко мне люди в друзья набиваться станут. Нет, моя сила в том, что мне нечего терять, так что…
— Мученица? — я захожусь в притворном хохоте. — Пока ещё мне не было мало-мальски больно, тогда бы я терпеть не стала, уж поверь.
Вижу, что он не верит. Вот упрямый. И криворукий. Отнимаю у него нож и одним движением ломаю крепкое звено.
— Идём, — я встаю с постели, но меня шатает.
— Идём, — соглашается Хоторн и берёт меня на руки так легко, словно я ничего не вешу.
Что ж, сегодня я, так и быть, готова побыть жертвой.
Видение прошлого проносится в моей голове за один миг, Эффи даже не успевает поднести чашку к губам, а я уже снова с ней. У дверей слышится возня, картинно поднимаю глаза, Эффи оглядывается.
— Жана ДʼАрк, что ты себе позволяешь?! — журит она нахального пуделя с малиновой шерстью и стразами на клыках. Собака пришла просить лакомство, Эффи знает, что я это не люблю. Чтобы избавиться от чёртового пса, я бросаю ему половинку булочки. Знаю, именно поэтому завтра он придёт опять, но мне легче бросить ему еды, чем провести утро, сгорая под молящим взглядом собаки. Эффи не закрыла входную дверь, ну конечно же. Теперь, когда мы соседки, она считает, что мы живём не в двух квартирах, а в двух комнатах, а просторный холл между ними, всего-навсего коридор между нашими спальнями. Я злюсь из-за этого, но не очень. Эффи мне не друг, но с ней и её собакой как-то веселее.
Мы заканчиваем завтрак молча, а затем я иду в душ. Уже оказываясь у дверей спальни, слышу, как Эффи вызывает горничную. Ах да, у нас же целых две немытых чашки!
Душ успокаивает, настраивает на нужную волну, морфлинг тоже ещё действует, так что пока что все не так уж плохо. Выключаю воду и иду в спальню. Сколько же у меня шрамов! Изучаю своё тело, словно вижу его впервые. Все же, меня потрепало не так сильно, как тех же Киттнис и Пита. У меня и селезёнка на месте, и обе ноги свои. А шрамы, оставшиеся от пыток за два года, выцвели, и их даже не замечаешь, если о них не знать. В остальном я, пожалуй, очень даже ничего. Теперь, когда я живу в Капитолии, я стала ещё красивей. Выбираю салатовое платье с баской и жёлтые туфли на шпильке.
— Ты красивая, — слышу я позади голос Гейла. Это не дом, а проходной двор какой-то! Я злюсь, но не сильно, все же, мне приятны его похвалы.
— Я знаю, — беззаботно отзываюсь я. — Но ты опоздал, пришёл бы минут на пять раньше, увидел бы меня голую, так я ещё красивее!
Подхожу к мужчине и целую его в щеку. Его щетина приятно колет мои губы. Хоторн напряжен, он ещё не привык, что я веду себя так фривольно. Впрочем, это Капитолий, здесь все себя так ведут.
— Ты тоже к Плутарху собрался? — как ни в чем не было интересуюсь я. Гейл пожимает плечами.
— Наверное, да, — соглашается он. — Эффи просила сопроводить вас.
Что такого может сказать нам Хевенсби, если предусмотрительная Эффи решила обзавестись охраной? Но Гейл не то, чтобы очень воинственно одет. На нём не форма, а простые белые брюки и синяя жилетка на голое тело по последней капитолийской моде.
— Не забудь, — мужчина берёт с комода брошь и прикалывает её к моему платью. Трезубец и топор, символ моей скорби по Финнику и Клавдию. Никто не знает значения моей броши, кроме меня, даже Гейл и Эффи, но они знают, что я всегда прикалываю её, даже когда просто собираюсь поплавать.
Провожу пальцами по серебру и вижу перед глазами огонь, пожирающий Финника. Моё лицо перекашивает и…я начинаю безудержно смеяться. Маска надета!
— День так хорошо начался! — смеюсь я и, хватая Гейла под руку, вывожу его из спальни.
— Ненормальная, — слышу я его тихий комментарий и смеюсь ещё громче.
***
— Президент Хевенсби вас примет через десять минут, — сообщает нам секретарь, лысая женщина с татуировкой сойки-пересмешницы на всю голову. Хм, президент. Хевенсби пока что только и.о., так как народ Панема ещё не проводил выборы. Но мы все знаем, что и.о. лишь условная приставка. Плутарх прекрасно справляется со своими обязанностями, дистрикты восстанавливаются качественно и быстро. Тот же уничтоженный двенадцатый уже опять на ногах, в домах живут люди, свободные люди, и новая фармацевтическая фабрика уже работает во всю. Все эти два года и Плутарх, и Гейл работали не покладая рук. Плутарх — отдавая приказы, Гейл — выполняя их. Все разрушения Капитолия были изглажены его рукой, земля, по которой мы ходим, ещё недавно изрытая и раскареженная, сегодня представляет собой мощеную красным кирпичом дорогу, некоторые кирпичи заложил непосредственно сам Гейл. Эффи эти два года тоже не покладала рук, она готовила дизайнерские проекты новых зданий и памятников архитектуры. Я же бездельничала: проводила время в элитных клубах, на званых вечерах, у окна с чашкой чая, с морфлингом. Мне нечем было заняться, по правде. Коротать дни, бороться с огнём ночами. Я пробовала вязать узлы, как делал Финник, пробовала писать картины, как морфлингисты, но, хоть я и была почти постоянно под действием этого препарата, картины у меня не выходили. То ли не было вдохновения, то ли я просто бездарна. Я подарила Эффи этого дурацкого пса, думая, что, может быть, в нём найду покой. Но собака, названная моим именем, невзлюбила меня. Я пыталась подкупить её лакомствами, и это привело к тому, что теперь только их она и ждёт. А поэтому уже я невзлюбила её. Так что работа, любая работа, меня бы сейчас очень порадовала. Хевенсби вовремя появился на горизонте, надеюсь то, чего он хочет, займёт меня на некоторое время. Эффи явно нервничает. Она лгала утром, когда изображала спокойствие. Как и я, от любого разговора с начальством она ждет того, что вот сейчас они скажут, что революция снова зажглась, что люди ещё будут умирать. Люди умирают всегда, я выяснила это тогда, когда мой отец погиб из-за неправильно спиленного дерева, а мать умерла, давая жизнь моему брату. Они умели без Голодных игр, потому что смерти не нужен повод. Да, несомненно, революция сожрала бы остатки нашей нации, но я, отчего-то, верю, что восстаний больше не будет, в Панеме налаживается жизнь.
Хоторн молча стоит у окна, недвижимый, как статуя. Взгляд его прикован к тренировочному центру, который сейчас слева от нас. Подхожу ближе и просто стою рядом. Молча. Мне тоже есть о чем подумать. Я вспоминаю их всех, друзей и врагов, которых отнял у меня Капитолий. Финник, Клавдий, Мегз, Рута, Цеп, Лиса… Имён так много, а души так мало, чтобы хранить скорбь по всем ним. Вздрагиваю от прикосновения Гейла, он берёт меня за руку. С чего бы это? И только сейчас понимаю, что плачу.
***
— Молодцы, что пришли! — Плутарх идёт нам на встречу с широко раскрытыми объятиями. Обнимает нас по очереди. Позволяю себя обнять, но делаю вид, что мне это неприятно. Это не совсем так, вернее, совсем не так. Но в мире, где столько потерь, я не стану ни к кому привязываться.
— Сразу к делу? — деловито осведомляюсь я. Эффи задерживает дыхание.
— Мне нравится твоя деловая хватка, девочка, — говорит Хевенсби, возвращаясь за свой роскошный стол из красного дерева. Кабинет Плутарха обставляла Эффи, так что нет ничего удивительно, что он дышит элегантностью и роскошью. Тяжёлые занавеси кремового-коричневые, полотняные обои бежевого тона, дорогая мебель. Один диван только чего стоит. Ножки покрыты позолотой, обивка — кожа акулы. Эффи заказывала его из-за моря, стоило это, как все мое содержание, что я уже получила, и что ещё получу, но это же Эффи, она захотела, а Плутарх выложил сколько надо. Вот на это произведение искусства мы втроем и садимся.
— Хорошо, — кивает Хевенсби. — К делу, так к делу. Вот, это вам.
С этими словами президент протягивает Эффи два конверта, она тянется к нему через стол и с волнением начинает разрывать конверт, руки её дрожат.
Забираю у неё письма и вскрываю конверты сама.
Хм. Не могу сдержать довольной улыбки.
— Что там? — с двух сторон ко мне тянутся руки, передаю обоим своим товарищам конверты. Реакция Гейла вполне ожидаема — он бледнеет, а Эффи верещит от восторга.
Пока с двух сторон от меня ведутся тщательные разборы содержимого конвертов, решаю задать Хевенсби вполне логичный вопрос.
— Вы же вызвали нас не для того, чтобы передать письма, на это есть почта.
— Совершенно верно, — Плутарх тычет в мою сторону карандашом. — Такие проницательные люди мне нужны. Хочешь, возьму тебя на работу?
Усмехаюсь.
— Да вы ещё не сказали, зачем нас звали.
Гейл и Эффи отрываются от изучения конвертов и с любопытством смотрят на президента.
Он ловит наши взгляды и разводит руки в стороны.
— Ме-мо-ри-ал!
Каждый слог сопровождается растопыриванием пальцев.
— И при чем тут «это»? — Гейл машет конвертом и по лицу видно, ему неприятно даже касаться его, поэтому я не удивляюсь, что в следующий миг Хоторн швыряет мне его на колени.
— Свадьба, свадьба, свадьба! — припевает Эффи, Гейл бросает на нее злой взгляд.
Достаю из конверта красивую открытку, на ней очень мастерски нарисована я, времён Квартальной бойни. А с обратной стороны ветвистым почерком выведено: Китнисс Эвердин и Пит Мелларк приглашают Вас на торжественную церемонию бракосочетания, которая состоится 11 ноября по адресу: Дистрикт #12, Деревня победителей, дома 2,3.
Это случилось! Я ставила на эту пару с самого начала, верила, что упрямая Китнисс однажды осознаёт, что уже давно и бесповоротно влюблена в Пита. Как видимо, этот день настал. Почти год понадобился этим двоим, чтобы разогнать тараканов в своих головах. Это никогда не пройдёт бесследно, но с этим, несомненно, можно жить. И они живут, всего год, как Капитолий выпустил их на свободу, за этот год они, наконец, поняли, что хотят быть вместе. Я рада, Эффи безумно рада, даже Плутарх выглядит довольным, но не Гейл. Трогаю его за руку, но он шарахается в сторону. Несколько секунд борется с собой и, наконец, выскакивает их кабинета. Бросаю на президента извиняющийся взгляд. Хевенсби понимает меня.
— Иди уже, — машет он на меня.
Бегу к двери и слышу за спиной восторженное пение:
— Свадьба, свадьба, свадьба!
***
Я нахожу Гейла у окна, он все так же не смотрит на меня, как и прежде, но теперь кулаки его крепко сжаты, а сам он дрожит от гнева.
— Паршиво, — говорю я, подходя к нему. — Твоя девушка выходит замуж за другого.
— Она никогда не была моей, — отзывается мужчина, голос его глубокий и низкий от чувств, которые борются в нём.
— Но ты хотел, — предполагаю я, он молчит.
— И все же? — я не собираюсь сдаваться так просто.
— Хотел, — соглашается он, но в голосе его нет злобы, одна лишь пустота.
— Это правильно, правильно, — говорит он. — Пит любит её, заботиться о ней, а она любит его, я всегда это знал. Просто… Я был её другом, а теперь даже не получил приглашение на свадьбу.
— Может быть, оно ещё не дошло? — пытаюсь я подбодрить его, хотя прекрасно понимаю, что Гейла, действительно, не звали.
— Нечему доходить, — усмехается мужчина. — Я убил её сестру, Джоанна! Такое не прощается.
Внезапно злость накатывает на меня, я со всей силы бью Гейла кулаком в грудь.
— Ты никого не убивал, слышишь? НИКОГО! Это был не ты. Ты лишь создал оружие против врага. Производитель кухонного ножа не виноват, если этим ножом кто-то укокошит своего соседа! Ты…ты.
Гейл не дает мне договорить, он притягивает меня к себе и жадно целует. Нет, нет, только не это. Я не могу, никогда не смогу ни с кем сблизиться. Вырываюсь из его объятий и залепляю ему пощёчину. Я зла, безгранично зла, и он это видит. Гейл извиняется. Он не знает, что я злюсь потому, что очень хочу ещё.
***
Идея мемориала к свадьбе Сойки-пересмешницы нравится всем нам, даже Гейлу. Он сидит мрачнее тучи, но все же с оживлением предлагает свои варианты. Эффи делает зарисовки ландшафта. Дерево тут, куст там, розы, георгины, нарциссы. Гейл в это время продумывает подступы к мемориалу — дорожки, фонтаны, природные насыпи. На мне самое сложное — сам мемориал. Я одна из всех присутствующих была на Арене и сейчас я должна придумать сценку, которая охарактеризовала бы эти игры, показала боль, борьбу и свободу. Не долго думаю, в голову приходит только один момент — Китнисс выпускает в небо стрелу, к которой прикреплён трос Бити. А рядом стоят Финник и Пит. Это был мемориал к свадьбе, поэтому в сценке не должно быть Финника, но он был там, сражался за них, чтобы они сегодня могли связать себя узами брака. Без Финника я категорически не согласна. А с другой стороны мемориала предлагаю выбить список всех, кто проливал кровь на Арене 75 лет. На вопрос, не хочу ли я чтобы рядом с троицей изобразили и меня, отвечаю, что тогда уж надо и Бити, и Вайресс, и морфлингистку рисовать, и Руту с Цепом. Хевенсби соглашается оставить троих. Решено, теперь у нас есть два месяца, чтобы создать мемориал на деле, ведь через столько времени Сойка-пересмешница совьет гнездо со своим мальчиком с хлебом.
