Стеклом под кожу

      В маленькой белой палате, окутанной запахом хлорки, слышится вялое шипение. И закусив нижнюю губу до крови, он вгоняет кусочек глубже, туда глубже. Под кожу.       Больно.       Терпит. Но уже через мгновение испытывает свою монотонную эйфорию. Первая доза.       Красиво.       Алые капли стекают по запястью и исчезают, впитываясь в когда-то белую простыню. Глаза застилает привычная пелена слабости. Как же здорово ему сейчас и…       Страшно.       За себя, что позволил стать себе таким. За тебя, что позволил мне сделать с собой это. За нас и за то, что уже никогда не будем вместе.       Любовь... Это глупое слово причиняет боль куда сильнее тех действий, которыми я дарю себе минуты радости и вседозволенности сейчас.       Ненавижу тебя, нас ненавижу и его. Пожалуй, все еще стараюсь дышать, потому что верю. Верю, что когда-нибудь придешь за мной, спасешь и обнимешь. Как раньше, когда ты был моим зеркальным отражением. ***       Со дня нашей встречи прошел ровно год, вот именно сегодня, двадцать третьего декабря. Но я помню тот день так ясно и четко, словно это произошло только… Сегодня… Бред. Мой личный бред. Потому что я люблю только тебя самой что ни есть безумной любовью. А она все цветет, гнилая сука, растет с каждым днем и все отчетливее приобретает цвет сумасшествия…       Стук в дверь отрывает меня от созерцания очередного, восьмого, если не ошибаюсь, за сегодняшний день отчета. На раздражающий мою усталую голову звук я отрываю взгляд от бумаги и замираю. Потому что затекло абсолютно все, начиная с шеи и заканчивая ступнями ног. Дергаюсь от резкой боли и разминаю мышцы. И как я мог не заметить, что сижу в одной позе уже практически два часа? – Войдите, – хрипло произношу, когда, наконец, покалывание в конечностях мирно отступает.       Дверь бесшумно открывается, и кабинет заполняется цоканьем каблуков об гладкую поверхность пола. Раздражает. Но усиленно делаю вид, что спокоен. Уставившись обратно в бумаги, я увлеченно черкал в ней ручкой. – Вы просили напомнить, что у вас встреча с директором фонда «Чистое сердце», – бархатным голосом пропела вошедшая секретарша. – Еще приходил ваш отец, просил передать вам это, – на стол передо мной легла папка зеленого цвета. – Спасибо, можешь идти, – бросил я небрежно.       Секретарша скривила губы в приторно-сахарной улыбке и застучала своими каблуками к двери. И уже схватившись за ее ручку, обернулась в мою сторону и добавила: – Совсем забыла, – скрывая легкий смешок. – Приходил ваш любовник, просил передать вам, что вы мразь последняя и самовлюбленное дерьмо. – Это все? – прохрипел я, не отрывая взгляда от папки. – Нет. Еще сказал, чтобы вы ему больше не звонили. Теперь все, извините, – и дверь закрылась.       Вот, значит, как? Дерьмо, значит, я самовлюбленное. Конечно, я не спорю с этим. Да и Рома знал на что шел, когда мы впервые переспали. Сам сказал, что когда чувств нет, проще. Не выдержал, значит? Что ж, мне же лучше, все равно хотел выбросить. Приелся.       Скучно. Нужно найти следующую жертву. Хочу горячего секса, может, Рой поиграет со мной сегодня?       И я потянулся к телефону, чтобы отыскать номер того, кто частенько раздвигал передо мной свои стройные ножки. Нет, Рой шлюхой не был, я не опускаюсь так низко, чтобы спать с ними. Просто этот маленький ангелочек влюблен в меня еще с университетской скамьи, а я пользуюсь этим изредка, имея свое.       Рой, кажется, даже встречается с кем-то. Я никогда не интересовался с кем, неинтересно. Мальчик приходит по любой моей, даже малейшей просьбе, а это главное. Рой, парень невысокого роста, щупленький с рыжими волосами, зелеными глазами и россыпью веснушек.       И он меня бесит, слишком покладистый, послушный. Но иногда, признаюсь, тянет к этой его покорности, но дерзость возбуждает меня куда больше. Поэтому маленький Рой подходит мне только за неимением других вариантов или как сейчас, от скуки. Развлечься с ним и завтра забыть до следующего раза.       Но не успел я коснуться экрана, как телефон завибрировал, и высветилось оповещение: встреча с директором фонда «Чистое сердце». Я тут же подорвался. Нельзя опаздывать на встречу с этой жирной и лысой сволочью, слишком много поставлено на кон в этой сделке.       Выбежал из кабинета, хватая по пути пальто, и сразу запрыгнул в лифт, двери которого закрывались. В лифте уже отдышался, накинул пальто и стал обдумывать детали сделки. Самое главное, чтобы этот гад не поменял условия, а то есть такая возможность, что я собственноручно задушу его.       Моя машина ждала меня уже у входа. Ездил я сам, не любил вечно сующих свой нос в мои дела водителей. Но, охрану отец все же приставил ко мне, правда, машина у них была своя, что радовало.       Встреча должна была состояться в ресторане, на которой должны были присутствовать только лысая сволочь и я. Но в последнее мгновение планы поменялись.       Заключение контракта на строительство придется афишировать, по желанию отца. Такая громкая тема, как вклад в строительство очередной больницы, в нашем городе не может не стать главной. Ведь отец так решил. Хотя мне все равно, пусть делает, что хочет. Улыбнуться пару раз на камеру и сказать две слащавые фразы я могу.       Но дерьмо состоит в том, что снимать нас будут в маленькой пригородной психиатрической больничке. Ненавижу такие заведения, ненавижу психов. И молю всех святых, чтобы все поскорее закончилось, и милый Рой раздвинул свои ножки.       Отец никогда не контролировал мои похождения. В тот день, когда он узнал, что я гей, просто фыркнул «мне все равно» и уехал в очередную командировку. Было это примерно года два назад, но такая реакция меня устроила. Больше эту тему мы не затрагивали.       Единственный контроль отца в моей жизни - это бизнес. И если ничего не угрожает его бизнесу, а уж я постараюсь, чтобы не угрожало, значит, так и должно быть.       Вот и славно. Большего мне не надо. Да и отец мной доволен, его детище я только продвигаю вперед. В себе я всегда был уверен, как и в своих способностях к ведению дел.       Приехал. Понял я это по пейзажу. Пыльный, покрытый местами коркой льда асфальт, и огромные пестрящие улицы сменились на высокие, голые, замерзшие деревья и сугробы снега. Видимо, место действительно отстойное, раздражает эта монотонная природа.       Когда я подъехал к пункту назначения в виде двухэтажного здания, меня пробрал дикий хохот, который я еле сдержал. Дыра знатная, все облетело, что только могло, даже кирпичи потрескались, что уж говорить про ободранные окна и развалившееся крыльцо.       Эта дыра на добром слове держится, ремонт здесь уже не поможет. Но все это убогое зрелище организаторы в виде директоров клиники, кажется, так именуют эту конторку, попытались прикрыть пышными убранствами из надувных шаров и каких-то дешевых побрякушек. Жалкое зрелище. – Здравствуй, Константин! – протянул мне руку Александр Валерьевич, тот самый гад, расплывшись при этом в приветливой улыбке. – Здравствуйте, – мрачновато ответил я и пожал протянутую руку.       Нас сразу же окружили репортеры, перекрикивая друг друга, пытались поймать «самый», по их мнению, удачный кадр. Лучше бы вы это убогое место сняли и написали в своих газетенках, что зажрались мы, бизнесмены, и не можем даже денег на ремонт этого здания выделить. Так нет же, давайте лыбится и праздновать это грандиозное событие, а потом года четыре будет строиться это здание. А мы с Александром Валерьевичем будем отмывать с постройки хорошие денежки.       Как же все до банального просто, при этом нас еще и поблагодарят потом. Идиоты. Хотя мне это даже нравится, людская глупость и бездействие. Готовы сожрать все, что впихнут в их глупые головы, стоит услышать слово «благотворительность». При этом не зная, что именно мы с этой благотворительностью и поимеем всех, а психам достанется строение, которое хорошо бы простояло лет десять.        Кто-то из общей толпы подходит ко мне и Александру Валерьевичу и просит нас пройти за ним, играя при этом на камеру.       Мы вошли в здание. Внутри все намного хуже. Как это здание все еще стоит и не упало? Штукатурка то и гляди мне на голову начнет осыпаться, что уж говорить о линолеуме. Интересно, в каком году его постелили? Мне даже наступать на него противно. А плевать. Совру пару раз и домой, а туфли эти мне все равно приелись, поэтому просто выкину. Лишь бы все закончилось поскорее.       Наконец, началось. Я соврал, даже улыбнулся, поиграв немного на камеру. Затем благодарности, пару лицемерных фраз, пожиманий рук и все, конец. Я свободен.       Выхожу из этого рассадника бедноты и безнадеги, как меня останавливает голос: – Извините.       Поворачиваюсь. Передо мной стоит женщина лет пятидесяти, с пучком седеющих волос и добродушной улыбкой. Давно не видел такие улыбки, очень давно. Со дня исчезновения мамы из моей жизни… – Вы же один из гостей? – спрашивает женщина, улыбаясь еще жизнерадостней. – Да, – улыбаюсь ей в ответ. Невозможно не улыбнуться. – Ой, простите, просто… – выдерживает паузу. – Я хотела вас попросить пойти со мной. Хочу показать вам… Работу нашего персонала. Знаю, вы занятые люди, но они готовились. Мы очень вас просим, не откажите, – и она умоляюще посмотрела на меня.       Странно, обычно люди в таких местах стараются поскорее избавиться от такого рода посетителей. Мне стало любопытно немного, и я согласился.       Меня привели в какой-то зал, в котором было более-менее прилично, в отличии оттого, в котором мы заключили сделку и посадили за стол. За которым сидело еще пара знакомых лиц, видимо, журналисты. Хорошо, что Александра Валерьевича нет, присутствия этой сволочи я бы больше не вынес.       Есть не хотелось, и поэтому я просто сидел, слушая похвалу в свой адрес, и потягивал дешевое поило.       Так прошло полчаса, а потом мне просто наскучило, и я, сказав несколько лицемерных фраз, свалил, наконец. Один. Хотя проводить хотели многие, но я вежливо попросил их посадить свой зад обратно. Раздражает все, до зубного скрежета и боли в башке.       Иду я себе под монотонные вопли со всех сторон, слышатся они из-за закрытых дверей. Видимо, там за ними те самые психи. Интересно, и какие они? Хотя нет, неинтересно. Мне плевать.       Дойдя до конца коридора, я увидел дверь с надписью «выход» и уже намеревался радостный помчаться к ней, но вдруг мгновенно застыл. И непросто застыл, меня словно прибили гвоздями к месту.       Одна дверь из многих десятков других была распахнута настежь, та самая, в проеме которой стоял он. И он был прекрасен. Хрупкий и такой худой, с нездоровой бледной кожей, такой бледной, что практически прозрачной. Светло-русые до плеч волосы, большие, нет, просто огромные янтарные глаза и припухшие, обветренные губы. Он стоял вполоборота ко мне, не замечая, увлеченно копаясь в каких-то пробирках.       Он перебирал их, внимательно разглядывая одну за другой, касаясь их своими пальцами. Ох… А какие у него пальцы, длинные, худые. Бесподобно. Это было такое завораживающее и красивое зрелище, что я стоял не в силах сойти с места и почти не дышал, чтобы не спугнуть этого маленького, увлеченного процессом зверька.       Мне казалось, я рассмотрел его всего, даже застиранные джинсы, которые держались на бедрах, и серый, растянутый свитер.       Не знаю, сколько я так стоял и смотрел на него, и не знаю, когда бы оторвался от столь волнительного в эту минуту процесса. Если бы не парень передо мной, которому пока я уделил все свое внимание его босым ногам, успел найти то, что, видимо, искал. А искал, как оказалось, он самую большую и пустую колбу.       Найдя, разбил ее об ту же полку, напротив которой стоял, как он смог сделать это настолько быстро и бесшумно, мне не известно. Я поднял глаза, когда парень отыскал самый большой осколок из всех и уже проводил линию острым стеклышком по запястью. И вместо того чтобы остановить безумие, творящееся перед глазами, я просто стоял и заворожено смотрел.       Смотрел на то, как первая алая капля стекает по его запястью, на то, как алые струйки очерчивают линию его ладони и оседают на грязный пол, пачкая при этом его босые ноги. Я не мог оторвать от них, от алых струек, взгляд. Я не мог оторвать взгляд от его лица, наполненного удовлетворением, словно так и должно быть. Он действительно получал от этого удовольствие. И такое же облегчение во взгляде, когда он открывает глаза.       И тут же следом я вижу в его глазах радость, такую наивную глубоко в них радость, что мне становится не по себе. Но взгляд я не отрываю ни от его лица, ни от алых струек на его запястье и ладони. Он словно притягивает меня к себе одним своим видом, такое я ощущаю впервые.       Смотреть мне вдруг становится мало, хочется чего-то большего. Хочу попробовать его кровь на вкус, хочу коснуться его. Но я по-прежнему стою, даже отчетливо осознавая свои странные желания.       Очнулся я только тогда, когда парень нервно стал закатывать другой рукав, обнажая запястье. Только тогда в моей голове пролетела мысль «останови его», и я остановил, резко подлетев и схватив за непострадавшую руку.       Парень зашипел, зло посмотрел на меня и выкрикнул дико: – Отпусти!       А я вместо того, чтобы выполнить просьбу, захлопнул дверь. Не хочу чтобы меня лишали этого маленького, дикого зверька. Не сейчас. – Тихо, – прижал я свободную ладонь к его рту, а он испуганно на меня посмотрел.       Минута сопротивления и он успокоился. И я нехотя и старательно медленно отнял ладонь от его губ. Затем поднял пострадавшее запястье и, сняв свой галстук, перевязал как можно туже рану. Парень скривился, а я увидел его совершенно пустой взгляд. Ни той злости, ни страха. Ничего. Пусто.       Не знаю, что в эту секунду нашло на меня, но его взгляд заставил колени подогнуться, а руки задрожать. И я просто вцепился в его волосы, оттянул их и смял его губы. Губы оказались холодными и сухими, а еще очень вкусными, такими, что челюсть сводило, а разум кричал «еще». Но дальше заходить я не стал, поцелуй получился лишь легкий и вполне себе целомудренный, для меня во всяком случае.       Куда больше сейчас меня интересовали его глаза, оторвавшись от губ, я посмотрел в них, но ничего не увидел. Потухшие, янтарные. Меня эти глаза с ума сводили. Я хотел заставить его посмотреть ими именно на меня, запомнить именно меня. И поэтому я поднял его пострадавшее запястье и прильнул к нему губами, прямо через ткань галстука. Затем коснулся ниже, оголенной кожи. Ниже ладони и слизал языком остатки еще свежей крови и только тогда парень ожил, дернулся и попытался одернуть руку.       Не убежишь, глупая зверюшка. Не отпущу. И я лизнул снова, прикусывая зубами, очерчивая языком линии на его ладони. Вкусно, чертовски вкусно. И неважно, что сейчас это выглядит как минимум странно со стороны.       Константин Азорин, будущий владелец сети крупных строительных компаний, облизывает парня-психа, прямо в одной из захудалых комнат пригородной больнички. Вот была бы новость. Отец точно взбесился бы и запихал меня в эту же больничку, только уже в качестве пациента. Но сейчас мне на это плевать.       Оторвавшись от странных даже для меня самого действий, я взглянул в его глаза. И вот оно! То, что мне было нужно, отвращение. Столько неприкрытого ничем отвращения, что мне стало понятно в эту самую секунду: хочу. Я хочу эту зверюшку со всеми его потрохами. Хочу приручить. Хочу забрать себе. – Ты обязательно станешь моим, – шепнул ему на ухо эти слова, оправдывая свои мысли. Безумные мысли, подпитанные диким возбуждением и отключившимся мозгом, который только и шептал: «хочу, хочу, хочу…»       И он, зашипев что-то в ответ, отдернул руку. На этот раз я ему позволил освободиться из моей хватки. И даже позволил больше, открыть дверь и переступить порог. – Я… Ничей… – опустошено как-то зашептал парень и исчез в глубине коридора.       Неважно, что незнакомы. Совершенно неважно, что вижу его первый раз. Потому что слишком отчетливо чувствую пустоту, раздирающую ребра и царапающую череп. Именно он мне нужен сейчас, именно его хочу. Мне нужна эта маленькая зверюшка, и она станет моим, чего бы мне это ни стоило.       В эту минуту меня не волновало ничего, кроме своего надменного «хочу». И совсем неважно, что зверюшка, вообще-то, проходит лечение в этой клинике. Что он нездоровый социопат и что у него куча долбаных проблем. Неважно, просто не хочу все это знать.       И я ухожу из этой убогой клиники, но отнюдь не домой. Теперь я хочу сделать все возможное, чтобы уже завтра зверюшка оказалась в моем доме и в моей постели. Просто моим.       Тогда, год назад, в тот декабрьский морозный день, я не знал, чем обернется для меня самого моя прихоть. Я привык получать все, я хотел получить и тебя. Но тогда я просто не мог знать, что у тебя, моего маленького любимого зверька, уже есть хозяин.