Добро пожаловать в Свободу, мать вашу!

POV Капитан Обычно я уже сплю в это время, но сегодня вообще ночь не задалась. Резко захотелось курить и я, как был в одних семейниках в горошинку, с книгой Белянина в руках, вышел на улицу с одной сигаретой. Ночь стояла тихая, звезды устилали все небо, буквально не оставляли ни одного свободного клочка темноты. Должен признать, нигде больше не видел такой красоты. Только я приложил сигарету к губам, как из нашей казармы послышался жалобный всхлип. Хотя, вру. Всхлип был не громче шелеста травы, и я скорее почувствовал эти страдания. Будто кто-то звал именно меня. Будь я не таким тупым, то сразу же спрятался бы где-нибудь и посидел пока всхлипы не закончатся. Но это же я. Перехватив пальцами незажженную палочку табака, я двинулся обратно в дом, где сразу нашел объект страданий. – Гад, ты чего? – я подсел к нему на койку и попытался развернуть лицом к себе. Его дрожащее тощее тело оказалось холодным и мокрым от пота. Парень упрямо прятал лицо в подушке. Я убрал сигарету за ухо и уже двумя руками развернул Гада к себе. Его глаза были на мокром месте, и я невольно смутился – не привык видеть парня плачущим. А уж Гаденыша тем более. – Не молчи. Я же не могу все клещами из тебя вытаскивать, – прорычал я, пытаясь помочь ему усесться, потому что тот явно был не в состоянии и как только поднимался на локтях, то те тут же подгибались, и он падал обратно. И вот, когда он принял сидячее положение, я наконец услышал его охрипший голос. – Сон плохой приснился. – А конкретнее? – Обязательно? – такой его тон я слышал впервые, а уж по отношению ко мне… – Я твои всхлипы с улицы слышал и отложил в сторону сигарету и чудесный момент в жизни только ради того, чтобы ты пришел в себя, так что давай не крутись ужом и выкладывай уже, что видел, – либо Гад действительно хотел, чтобы его выслушали, либо я его переубедил. Впрочем, каждому надо выговариваться кому-то, но достоин ли я быть слушателем? – Это всего лишь очень давнее прошлое, – он непроизвольно обнял свои плечи и постепенно стал опускать свои ноги на холодный пол, – я в детстве был тем еще раздолбаем: школу прогуливал, учился плохо, вливался во многие плохие компании только за так. Мать спилась еще когда папка умер, мне десять было. И только она начала бухать, то сразу почти появился отчим. Еще тогда у меня развилась какая-то паранойя, что-то вроде страха темноты, но скорее не темноты, а того, что кто-то обязательно придет. И приходил. Только мать нажрется и уснет, как отчим сразу ко мне в комнату. Я всегда спящим притворялся, терпел все его поглаживания, все его прикосновения, как он лапал меня, как сжимал мою тощую задницу, – Гаденыш всхлипнул носом и зажал свои мокрые глаза, словно хотел остановить слезы и затолкать их обратно. И тогда-то у меня сердце и сжалось, я как будто сейчас сидел и смотрел на десятилетнего мальчишку с фингалом под глазом и выбитым зубом. – Извини, – он еще раз всхлипнул носом и убрал руки от лица, вытирая их о штаны, – я пытался до мамки достучаться, но она отмахивалась, ей ведь уже не до меня, еле за квартиру рассчитывалась. Один раз мать осталась на ночную смену на работе. Я сглупил сильнее обычного: ведь мог бы хотя бы нож под подушку положить или даже вообще не прийти ночевать. Уже была полночь, когда отчим приперся домой, он знал, что мать до утра не вернется. Я, как и раньше, притворился спящим, а он подошел из темноты, зажал мне рот, я закричать даже не успел, и он… Гаденыш наклонился к полу и широко раскрыл глаза, его слезы градом западали, ему даже моргать не приходилось, а лицо исказилось в дикой гримасе. И я четко увидел, как ему захотелось просто закричать во всю глотку от боли и страха. В тот же момент, как он открыл рот, я схватил его за шею и уткнул лицом к себе в плечо, и он снова задрожал в моих руках. Такой тощий, как щенок, хрупкий – кажется, сожми я крепче, и он раскрошится. – Тише, это уже в прошлом. Сейчас у тебя есть я. Я за тебя горой, ты же знаешь, Гаденыш, ты для меня семья, ну-ну, – я поглаживал его по коротким волосам, чувствуя, как он слюнявит мое плечо, и не мог подобрать нужных слов, да и слов вообще. Какой-то плотный ком скопился в груди, и я четко осознал, что, если Гаденыш укажет мне на кого-то и скажет: «это мой отчим», я прострелю этому человеку голову. Нет, я забью его до смерти, размозжу его лицо своими кулаками и не пожалею рук.

***

Гаденыш уже мирно посапывал на моих коленях, укрытый пледом. По нему было видно, что на этот раз ничего не снится. Время шло к рассвету, а я поглаживал парня по руке и читал Белянина, так и не выкурив за ночь сигареты. И хотя я планировал встретить рассвет на улице под мерное рычание проснувшихся за территорией мутантов и храп наших бойцов, я нисколько не жалел, что сейчас отсиживал пятую точку на жесткой койке. Никогда бы не мог подумать, что Гаденыш все еще живет прошлым. Этот вечно неунывающий, озорной юноша, способный с завидной ловкостью увернуться от летящего в него топора, сейчас казался беззащитнее младенца. Может, именно поэтому я и сижу сейчас здесь? Только вот должен ли я за него так печься? Может, и не нужен я ему, а он мне? Но все же хочется мне, чтобы он был рядом, а раз он не переходит на более выгодную сторону, то, выходит, и он желает вот так, как сейчас, лежать у меня на коленях. Интересно другое. Почему именно я услышал его всхлипы? И ведь не просто услышал. Сами всхлипы были едва различимыми на фоне ночи, правильнее будет сказать – почувствовал, как отчаянно надрывается чья-то душа. И не задумываясь я бросился его успокаивать, хотя еще с самого прихода в Зону уяснил, что нельзя идти на зовущий в темноте голос и уж тем более на плач, даже если ты чувствуешь себя в безопасности, и все вокруг кажется спокойным. Что было бы, если бы я успел вымотаться за прошедший день и спокойно дрых, видя третий сон? И если бы я спал, услышал бы я этот крик души? – Эй, Кэп, – в дверном проеме показался Навигатор. Я махнул ему книгой, и только тогда он заметил меня, – а чего это ты здесь сидишь? – шепотом поинтересовался наемник. – Книгу читаю, – увильнув от ответа, улыбнулся я, только сейчас начиная чувствовать, что отсидел копчик. – Это та, что я с сходки принес? А чего улыбаешься? – Книга смешная. – Слушай, я извиниться хотел за тот случай с наемницей, – неловко начал он, – виноват, каюсь. Не должен был… – Да забей, все в норме, – я прервал его, – все ж понимаю. Сам бы, наверное, также поступил. – А чего Гаденыш в тебя вцепился? И чего ты почти голый? – это ревность я слышу в его голосе? Забавно. Но я лишь погладил спящего Гада по ребрам и сменил тему. – Ты чего приперся? – Ну так это… спросить хотел. Ты меня подстрижешь? – Так это с радостью. В обед, ок? – Славненько. Гаденыш лежал спокойно, но все равно сжимал край моих трусов, сминая горошек. Со стороны могло бы показаться смешным, если бы не заплаканные глаза парня. Определенно, всем нам нужна какая-то опора, и я удивлен и восхищен этим Гадом, что он продержался так долго.