Яблочные дни

Яблочный год начинается в начале июля, когда сдана сессия и закончился практикум. У Мина официальный отпуск в институте до сентября – крысы закончились, новые будут только осенью, иди гуляй, Хань временно увольняется с ночной смены в круглосуточной кофейне, полставка в Институте радиотехники точно так же ждет сентября, а лететь к родителям он вовсе не горит желанием. Оба приезжают на минову дачу до конца лета, собрав с собой полный багажник старой машины Кимов, отданной Минсоку после получения прав. Июнь выдается дождливый, поэтому яблок завязывается тьма. Яблони уже начинают гнуться под тяжестью плодов, и у всех глаза на лоб лезут – это если они тридцатого июня уже так гнутся, что будет к концу лета? Родительский отпуск начинается только с середины июля, и неделю парни сидят на даче впятером с миновой старшей сестрой, ее мужем и дочкой. Без родителей жизнь протекает очень лениво. Мелкая, конечно, вскакивает ни свет ни заря, но быстро убегает гулять и никому не мешает, а четверо старших дрыхнут часов до одиннадцати, когда малая приносится с голодными воплями. Тут, конечно, приходится вставать и, параллельно продирая глаза, варить какую-нибудь кашу. Первым обычно поднимается Инсон, потом Хань, разбуженный топотом, а брат с сестрой продолжают валяться до самого завтрака, несмотря на носящуюся по дому Юнхи. Завтрак заканчивается уже ближе к часу, потому что сначала все неспешно едят кашу и бутербродики, потом Хань обстоятельно выясняет, какого кому хочется кофе и разыскивает в шкафчике специи, потом, чуть ли не жонглируя, варит одновременно три вида кофе, потом все этот кофе под размеренный разговор и громкий ржач пьют, и только когда с улицы в открытое окно уже начинает ощущаться дневной жар, наконец, принимается решение уже идти заниматься делом. Парни отправляются мыть посуду, Сохи отлавливает дочь на предмет умыть и причесать, убирает со стола и приводит в порядок дом, а Инсон вытаскивает из сарая с инструментами разобранный лодочный мотор, доставшийся от кого-то по наследству. Обычно, когда посуда домыта, солнце шпарит вовсю, Инсон даже под навесом обливается потом, и все четверо плюс малая отправляются на реку купаться. В июле, даже в начале, вода прогревается достаточно, чтобы вся деревенская и дачная ребятня могла не вылезать часами, взрослые устраивать заплывы, а кто помоложе – участвовать в детской возне. Минсок и Хань обычно участвуют. Дети, надо сказать, счастливы неимоверно, а Юнхи еще и горда: это же ее дядя такой классный! С него можно прыгать, и с Ханя можно прыгать, и на плечах у них кататься, и еще много всякого веселого! Где-то через час такой бузы Сохи с Инсоном уползают домой готовить обед, а Мин, Хань и Юнхи остаются еще минут на сорок – дети, стуча зубами, строят на берегу замок из песка, а парни впятером плывут наперегонки к фарватеру. Зато когда они приходят домой, таща умаявшуюся Юнхи на закорках, там уже есть и суп, и мясо, и все, что нужно молодому мужскому организму, чтобы наесться от пуза и завалиться на чердак спать в обнимку. Сохи с мужем заваливаются спать внизу, а малая прямо на сибаритском диванчике на кухне. К вечеру жара спадает, Инсон и Сохи обычно идут гулять куда-нибудь, малая убегает играть с другими, и чердак на час с лишним остается в единоличном распоряжении Ханя с Мином, чем они и пользуются с успехом, едва успевая к возвращению сестры привести себя в порядок и не светить совсем уж откровенно обкусанными и зацелованными губами. Ужин решается общим голосованием, кто готовит и что именно готовит, иногда не обходится без обиженных хомячков. После ужина Минсок снимает со стены гитару, Хань притаскивает с чердака бас, и до поздней ночи, иногда часов до двух - до трех, все сидят под карты, чай, варенье и разговоры. Юнхи засыпает прямо на коленях у отца, ей никакие песни и болтовня не помеха. Про яблоки до поры до времени никто не вспоминает: даже самая ранняя яблоня еще не созрела, только первая смородина краснеет, и Сохи давит ее в чай по две-три кисти. К моменту приезда родителей студентота успевает слегка отойти от ужасов учебы и работы, Инсон с Сохи и Юнхи уезжают куда-то на юга, а яблоки как раз начинают созревать. Середина июля, зацветает иван-чай, парковая роза выплескивается десятками ярко-розовых махровых цветов, на которых жужжат всяческие пчелы-осы-шмели. Минсок относится к ним спокойно, пролетающих редких бронзовок с удовольствием рассматривает, если они садятся ему на ладонь, а вот Хань едва ли не визжит девчонкой, когда какой-нибудь особо толстый шмель пролетает в опасной близости от него (в радиусе двух метров, то есть). Мама Ким только ржет, вытаскивая у Лу из лохматых волос незамеченных насекомых и предъявляя ему: паника на слегка кукольном лице – зрелище из тех, что не захочешь пропустить. Лихорадочное безделье сменяется плановыми работами без спешки и истерики: рабочих рук хватает, чтобы можно было успеть сделать все запланированное. На кухне у мамы Ким непрерывно булькает что-то, а на ноутбуке играет бесконечная коллекция Аквариума, которой все четверо подпевают, оказываясь в пределах слышимости. Родители тоже не дураки отдохнуть и погулять куда-нибудь, так что никуда не деваются утренний кофе от дипломированного баристы, походы на речку, сладкий послеобеденный сон и вечерние посиделки с инструментами или фильмом. Помимо всего прочего, количество народу в деревне возрастает настолько, что можно со вкусом гонять в футбол, и восемь человек парней старшешкольного и студенческого возраста каждый вечер с гиканьем и криками носятся по импровизированному полю с воротами из кривых-косых палок с неободранной корой, а потом всей ватагой валят на реку смывать с себя землю, травяной сок и пот. Через раз это выливается в заплывы на скорость, на дальность, к бакенам и куда еще фантазия достанет, и по домам все расползаются уже затемно. Основная часть парней еще и на рыбалку по утрам выползает, но Хань на рыбу злостно аллергует, а Минсок просто не фанат, поэтому не присоединяются, предпочитая рыбалке крепкий здоровый сон. Физик-инженер Хань разводит в доме новую проводку вместо старой, еще в тканевой изоляции, прогоревшей местами и пожароопасной по самое не могу, до которой уже много лет не доходили руки у родителей Мина. Папа Ким привозит из города несколько десятков метров провода и пластиковые закрепки, несколько многогнездных розеток и вытаскивает откуда-то паяльник с припоем и запасами канифоли, который не смогли найти Хань с Мином под его телефонным руководством. В процессе работы оказывается, что пробки тоже подлежат замене, и Мин везет Ханя в райцентр, потому что тот отчаивается объяснить, какие именно пробки ему нужны: физиолог Мин в электротехнике ни бум-бум, а папа Ким понимает, но ехать никуда не хочет. Разводка занимает несколько дней, весь дом пропитывается запахом канифоли, потому что Хань не приемлет холодного соединения проводов в принципе, точек разветвления немало, а коробку с пробками и счетчиком ему приходится переделывать почти целиком. Мин похихикивает над ним, но пофигистически работает штативом: подает гвозди и молоток, носит мотки проводов, держит дрель, шурупы, изоленту, паяльник и плашку с припоем, бегает уточнять у мамы, где именно ей нужны и не нужны провода и розетки и вообще выполняет роль моральной поддержки. Заодно и за два Хань отводит две новые лампочки на чердаке вместо старых торшеров, в которых с завидным упорством гибли мухи-камикадзе, злостно воняя паленым хитином. В честь подвига Ханя яблоками временно не трогают, зато Мин каждый день ползает на коленях под яблоней с самыми маленькими плодами, созревающими к середине лета. Есть их невозможно – мелкие, твердые и кислые, зато компот получается прекрасный, и мама Ким варит его ведрами. С утра Минсок, незло огрызаясь на ханевские комментарии о неотразимости его вида в целом и задницы в частности, собирает нападавшее за предыдущий день и ночь. Ханя бросают на сбор красной смородины и зелени в компот, и каждый раз сбор этой зелени сопровождается воплями: «Я его спрашиваю: ты фикус?! Он не отвечает!», потому что Хань в растениях ни в зуб ногой и запомнить, чем отличается мелисса от крапивы, может только на ощупь. В четыре руки они вытирают и чистят яблоки от черных пятен, отдают десятилитровую кастрюлю, наполненную на треть, маме, и через полчаса уже готовые семь литров компота выставлены на улицу вместе с половником. Как раз на день их и хватает, а на следующее утро вчерашнюю компотную гущу выкидывают на задний двор и все повторяется. Дел для шести мужских рук в хозяйстве хватает. Разбирают старый саркофаг из гнилых бревен: Хань орудует бензопилой, Минсок колет чурбаки, с легкостью размахивая трехкилограммовым колуном, а папа Ким под чутким руководством мамы тачками возит дрова и укладывает в поленницу. Когда заканчивается саркофаг, деятельность перемещается в сарай-мастерскую. Там нет половины пола – выгнила, а у папы Ким все никак не было времени его настелить, потому что это же надо все вынести, подлатать фундамент, засыпать песок, снять с чердака доски, рассчитать, напилить, уложить, пролачить, потом сделать стеллажи и полки для всего содержимого, раз уж оно все вытащено… А отпуск – две недели, остальные дела никто не отменял, а в дождь этим вообще невозможно заниматься. Поэтому для него присутствие сына и сынова друга – манна небесная. Инсон, бесспорно, большая помощь, но они с Сохи редко проводят в деревне столько времени, чтобы можно было такие масштабные проекты затевать. К большой радости папы, погода все две недели отпуска держится солнечная с редкой переменной облачностью, садово-строительным работам ничто не мешает, зато парни каждый вечер растаскивают по огороду сто пятьдесят литров воды в лейках. На всплески недовольного ворчания мама напоминает, что вот когда Сохи была мелкая, колодца не было, и в засуху приходилось возить воду с реки, а на готовку брать из соседского колодца. Впрочем, всплески редкие – Минсок неконфликтен и вообще стремится к эмоциональному комфорту, а Хань, когда в целом спокоен, тоже не стремится лезть в бутылку, хотя на нервах способен вспылить с полпинка. Минён со своим парнем приезжают только один раз на три дня, спят на чердаке бани двенадцать часов в сутки и вообще выглядят как зомби. Мама Ким не привлекает их к полезной деятельности, а утром даже есть не зовет – устала воевать за много лет за режим питания и прочее. Минён щеголяет изумительным густо-фиолетовым цветом волос в тон широким расшитым персидским шароварам, а на вопрос, как на это смотрят в театре, заявляет, что она помощник режиссера и имеет полное право выглядеть, как ей заблагорассудится. Но даже такое краткое пребывание страшной женщины, как любя называет сестру Минсок, не остается бесследным. В первый же день, едва продрав глаза и залив в себя кружку крепкого кофе собственного приготовления, она отлавливает только пришедших с реки брата и его парня и с оценивающим прищуром рассматривает, что вызывает у обоих некоторые опасения. Тут же выясняется, что не напрасно: Минён широким жестом хватает брата за руку, тащит к бане, никак не комментируя происходящее, и уже там вытаскивает из недр своего барахла два каких-то подозрительных немаленьких флакона. Ровно на этом интригующем моменте Ханя и Минсока зовет папа Ким, но Минён во всю мощь режиссерской глотки орет, что Минсок сейчас нужен ей, и раньше, чем через два часа, его можно не ждать. Папа соглашается, и Хань под аккомпанемент шутливых просьб о помощи убегает носить доски с чердака и вытаскивать инструменты и барахло из сарая. Затягивается это удовольствие до обеда, к которому Минён, наконец, выпускает брата из цепких ручонок, и Хань на пару секунд теряет дар речи, потому что Минсок оказывается ярко-огненно-рыжим. Мама Ким несколько неодобрительно смотрит на это, но на лице у Мина просто-таки написано: «Не виноватая я, он сам пришел», - а Минён простым недовольством матери не прошибешь. Краска оказывается на диво стойкой, на ржач приятелей Минсок только разводит руками, замечая, что у него на факультете это хотя бы не покажется совсем стремным, а вот Ханю, например, могло бы и прилететь. А еще им так-то повезло, потому что изначально сестрица везла с собой не рыжую краску, а ярко-красную, просто, как выяснилось, флаконы перепутала, когда кидала в сумку. Хань, впрочем, тоже не отделывается легким испугом: его Минён отлавливает на другой день ближе к вечеру и наводит сценический макияж, а еще устраивает спорной степени приличности фотосессию, бегая вокруг них с Минсоком с профессиональным фотоаппаратом и бормоча под нос, что всегда мечтала нафоткать себе вкусных картинок с яойными мальчиками, а Юквона на это подбить абсолютно нереально. Юквон наблюдает за постановочным развратом со сложным выражением на лице, но девушку свою не одергивает и не комментирует, потому что переорать ее теоретически еще может, а вот переспорить - нет. После окончания издевательств оказывается, что косметика еще и водостойкая. Хань матерится, мучительно пытаясь оттереть боевую раскраску водой, а Минсок философски вздыхает, вытаскивает из сестриного богатства жидкость для снятия макияжа и отмывает с него размазавшуюся по щекам тушь и расплывшиеся тени. Подводку в итоге снимать приходится Минён, потому что между ресниц она держится на неизвлекаемость, и все равно еще пару дней после ее отъезда глаза у Ханя кажутся слегка подведенными. Минсок берет с сестры страшную клятву, что фотки эти никогда не попадут в сеть, потому что иметь потом проблемы не хочется ни ему, ни Ханю. Юквон обещает проследить. По поводу отъезда средней дочери мама Ким затевает четыре штруделя из почти созревшей лимонки, тесто для которых до прозрачности раскатывает Минсок, а начинку готовит она сама, намешивая к мелко нарезанным яблокам свежие белые сухари, корицу, кардамон, имбирь, немного апельсиновой цедры и в один – мед вместо половины сахара. Штрудели выходят волшебные, истекают из фигурно натыканных спинок густым сладким яблочно-коричным сиропом, и под не менее волшебный кофе Ханя их съедают минут за двадцать. К концу июля заканчивается отпуск у папы Ким, а у мамы Ким созревает лимонка, малина и три цвета смородины. Теперь Хань с Минсоком уже вдвоем ползают под яблонями, день под одной – день под другой. Мелкие яблочки умножаются в арифметической прогрессии, и их приходится вывозить на задний двор тачками, а лимонка теперь идет в компоты и шарлотки, а самые битые и черные – тоже на задний двор. С пятой тачки Хань, не привыкший к настолько космическим яблочным масштабам, обзывает их ёблоками, на что получает ржач дуэтом от Кимов: ёблоками их обзывала в свое время еще Сохи, когда Минсок был мелкий. Помимо яблок, Минсок собирает красную смородину литровыми кастрюлями, и мама Ким закатывает из нее желе. Ханя сажают собирать черную, но быстро выясняется, что от него гораздо больше толку в ее перетирании, так что сбор переходит в ведение Мина. Малина полностью падает на маму, потому что парней к ней подпускать чревато: на желе не останется. Маме делают новую кухонную табуретку, потому что старую ломает Минсок, чудом не сломав ничего себе, и полдня еще выслушивает возмущенно-испуганное ханево ворчание на двух языках. Ушиб, конечно, тщательно обследует мама Ким, а потом и Хань – так тщательно, что с утра под насмешливым взглядом мамы оба только краснеют. Минсок сырыми яблоками за всю предыдущую жизнь объелся по уши, поэтому на урожай не покушается, а вот локальная китайская диаспора хрустит с удовольствием и прицельно швыряется огрызками, стараясь докинуть хотя бы до оврага, а лучше – через него. Полтора ведра белой смородины, собранные объединенными усилиями всех троих, идут на вино. Минсок вытаскивает на свет божий двадцатилитровую бутыль, а из дальнего угла стеллажа с банками – старую-престарую соковыжималку, которую с восторгом со всех сторон рассматривает Хань. Минсок фырчит и торжественно выдает ему ведро с целой эмалью, ведро с отбитой эмалью, показывает, куда засыпать смородину и что раскручивать, если засорилось, и радостный Хань, как ребенок, сидит и давит ягоду, облизывая пальцы от кислого сока, чтобы отловить пробегающего Мина для обнимашек. Обнимашки каждый раз превращаются в беспардонные целовашки: благодарение богам, что мама Ким спокойна на этот счет, папы Ким нет – он приезжает только по выходным, за домом с улицы не видно, а от соседей загораживают кусты той самой парковой розы и золотых шаров. Сока выходит почти шесть литров, и Минсок задумчиво вспоминает, хватит ли потом литровых бутылок разливать это все. Мама напоминает ему, что еще в сарае стоит десяток, и он со спокойной душой заливает сок, воду, белосмородиновую закваску и почти три килограмма сахара и ритуально взывает к винным духам, запихивая тяжеленную бутыль в угол. На ханевский скепсис мама с сыном хором заявляют, что инженеры могут думать, что хотят, а хорошего вина без ритуалов не сделаешь. В августе становится прохладнее, и если днем парни все так же бегают, сверкая голым торсом и мохнатыми икрами, то ближе к вечеру все-таки приходится доставать футболки и даже рубашки, хотя расставаться с шортами и обуваться оба не спешат. Большая часть народа разъезжается кто куда, так что гонять мяч остается только с малышней, причем если девушки соответственного возраста на футбол смотрели презрительно, то десятилетние девчонки носятся наравне с мальчишками. Хань с энтузиазмом учит детей вести мяч, оттирает измазанные травой коленки и перевязывает девчонкам растрепавшиеся хвостики-косички. Бабушки смотрят на это все одобрительно и даже пускают внуков и внучек на реку под присмотром только Ханя, не порываясь контролировать все и вся. Мин обычно присоединяется к общему веселью, но иногда, перетаскав энное количество леек, валяется на краю поля ленивым бревном и только после долгих общих уговоров с кряхтением поднимается и встает на ворота. К счастью, лейки таскать приходится не каждый вечер: погода решает, что после практически полностью сухого июля можно и полив устроить. Затяжных дождей за весь август ни разу не случается, зато несколько раз прокатываются грозы с ливнями, после которых бочки наполняются доверху, а поливать не надо еще два-три дня. Маленькая яблонька продолжает с пулеметной скоростью осыпаться яблоками, и Минсок, недовольно ворча, выковыривает их из зарослей хосты и ландыша, расплодившихся под яблоней. Часть яблок к этому моменту успевает подгнить и кое-где сгнить, часть фигурно прорастает сапролегнией, и Хань с матом уворачивается поначалу, когда Минсок в рамках отдыха от сбора падалицы начинает этой падалицей кидаться. Твердым яблоком получить в бочину неприятно, гнилым еще неприятнее, поэтому очень быстро разворачиваются стрелковые баталии, после которых яблоки разбросаны по всему участку, а Минсок с Ханем угвазданы по самые уши подгнившей мякотью и пересчитывают друг на друге синяки, пусть их и немного – яблочки легкие. Мама Ким смотрит на это сквозь фэйспалм, но не мешает и не одергивает, и машет полотенцем, выгоняя великовозрастных балбесов отмываться на реку, пока не заляпали этими яблоками весь дом. Поле боя они в итоге убирают вдвоем, с удивлением находя бывшие снаряды даже плавающими в бочках с дождевой водой. Лимонка ведет себя спокойнее, но и из-под нее яблок набирается на полную тачку раз в три-четыре дня, и все это богатство идет туда же, на задний двор. Маме нужны небитые яблоки в компот на консервирование, и парни с детским счастьем лазают на яблоню по очереди: один рвет яблоки, второй их со всей возможной осторожностью кладет в корзину, потом наоборот. Созревающий мантет рядом с лимонкой, чьи кроны с одного края переплетаются, Хань уплетает так, что за ушами трещит, и зарабатывает титул яблоневой плодожорки, за что Минсоку прилетает сверху огрызками этого самого мантета. Мин философски вытряхивает из волос семечки, вслух поминая Карлсона, который живет на крыше, и ждет своей очереди лезть на яблоню, чтобы отомстить. Мама посмеивается, собирая три цвета смородины для придания вкуса компоту, и ест одиночные сливы с молодого деревца. Вечерами все трое сидят с ножами и тазиком для очистков над корзинами яблок и чистой кастрюлей, перерабатывая их в компот. Минсок вытирает яблоки полотенцем и отрывает у них «ключики», Хань кромсает на четвертушки, мама Ким вырезает хвостики, семенные сумки и невкусные черные пятна, на плите тихо булькает сироп и кипятятся банки, а ноутбук в фоновом режиме крутит какой-нибудь фильм, сериал или анимешку. Бланширует мама яблоки сама и сиропом заливает тоже, а для закручивания банок привлекает грубую мужскую силу, поочередно отвлекая от залипания в экран ноутбука или друг на друга. Совершенно волшебные сортовые яблочки, полупрозрачные, бархатистые, насыщенно-закатного цвета, вызревают к середине августа. Их мало, всего пара десятков - деревце совсем молодое. Мама Ким собирает их сама в маленькую корзиночку, не подпуская ни сына, ни свеженареченную яблоневую плодожорку, и нежно-нежно моет в чистой дождевой воде. Для нарезки Минсок специально до хирургической остроты точит ей короткий нож, потому что такие яблочки можно резать только так. Маленькие четвертинки она заливает кипящим густым сиропом, оставляет в кастрюле на ночь, а на следующий день доводит это все до кипения и раскладывает по фигурным баночкам приобретшие совсем уж леденцовый вид дольки с красно-розовым сиропом. К каждой баночке мама пишет этикетку каллиграфическим почерком хорошей дорогой тушью, не обращая внимания на несколько ехидные сыновьи комментарии по поводу маниловщины. Ударными усилиями парни собирают с лимонки, мантета и неведомой горько-сладкой очень красивой яблони шесть полутораведерных корзин яблок, которые, будучи высыпанными в нехилый короб для замешивания бетона, занимают его почти полностью. Руки у обоих вконец пропитываются яблочным запахом, и Хань ворчит, что понимает Фили и Кили, которые после сидения в бочках из-под яблок нюхать больше это не могли, интересуясь, за каким чертом Минсоку столько. Мин не отвлекается от косплея кошки в жару (язык самую малость высунут, дыхание мелкое и частое), молча щелкая себя по горлу. На резонный комментарий, что таким количеством вина он сопьется во цвете лет, Минсок невозмутимо отвечает: - А как вы думали, мой внук будет есть тортик один или с друзьями? Переработка богатства занимает несколько дней, и в подушечки пальцев вместе с кожей по краям ногтей въедается коричневый цвет. «Фенольные соединения, окислязы всякие, я физраст смутно сдал и забыл», - отмахивается он от вопроса, автоматическим движением заталкивая в приемное отверстие соковыжималки нарезанные яблоки и прижимая их досылалкой, чтобы не выскакивали. При переработке этого сырья соковыжималку приходится разбирать после каждого таза, а верхнюю крышку снимать и счищать с нее жмых так и вообще четыре раза за таз, иначе сока, которого и так немного, получается совсем мизерное количество из-за плохого отжима. Хань, который сначала с большим энтузиазмом требовал, чтобы ему дали давить сок, к пятой процедуре разборки-помывки-сборки уже задалбывается и возвращает агрегат Минсоку, которого ковыряние в ошметках размолотых яблочных трупиков не смущает, поди таким смути физиолога после крысиных потрохов и мышиных диафрагм. Вместо этого Хань на высоком профессиональном уровне варит кофе и протирает следующие порции яблок для дальнейшей нарезки и очистки. Чистого сока после снятия пены и грубого отделения от осадка оказывается одиннадцать с половиной литров, а после того, как Минсок вешает на ночь весь собранный осадок процеживаться сквозь редину, набирается еще почти литр. Закваска на сей раз черносмородиновая с участием вишни, и охристо-рыжий сок окрашивается красным, когда Мин заливает ее положенные четыреста с небольшим миллилитров. За процессом перемешивания с большим любопытством наблюдает Хань, замечая вслух, что на этом материале надо детям в школе процесс диффузии и смешивания объяснять. Яблочный год на позднелетних яблоках объективно не заканчивается. Мама Ким с некоторой тоской смотрит на почти созревшую антоновку, потому что на нее уже который год не хватает времени и сил, а яблоки хорошие. С другой стороны, ну сколько же можно, полтора месяца непрерывные яблоки. По зрелом размышлении она, правда, решает, что, пожалуй, готова закрыть еще пяток банок компота из антоновки, когда оно дозреет, все равно первую неделю сентября ей возвращаться не надо, потому что на кафедре лекции раньше октября не начнутся, а к первокурсникам она отношения не имеет. Минсок с Ханем уезжают за неделю до начала учебного года, прихватив с собой обе бутылки с вином и несколько ящиков с банками, а специально для плодожорки – две сумки яблок, грызть в перерывах на работе. Старенькую машину опять набивают по самую крышу, теперь уже не только багажник, но и заднее сиденье: ханева басуха и минсокова гитара поверх всех банок, бутылок и прочего шита уже не влезают. Уезжать оба желанием не горят. Пусть интернет в деревне ловится только на чердаке с модема не самым лучшим образом, теплых вещей ни у одного нет, кеды буквально развалились и сожжены в ритуальном костре в честь отъезда, народ поразъезжался и стало тихо, да и дожди обещают непрерывные, возвращаться к учебе и работе совершенно не хочется. Ситуацию, правда, несколько спасает тот факт, что находится решение вечной ханевой проблемы с общагой. Минсок просто везет его со всем хабором в свою гордую однушку: оба решают, что раз они за два месяца жизни на одной площади не разругались, то дальше вероятность уже заметно снижается. Яблочный дух, привезенный из деревни, живет во всех вещах и углах до самой зимы, его не могут перебить ни кофе, ни канифоль, ни крысиный халат, хотя сами яблоки заканчиваются к ноябрю, когда папа Ким довозит последнюю антоновку. Минсок запекает ее с медом, имбирем и корицей, ставя символическую точку в яблочном году.