Квантовые близнецы, или два "А" в пионерских галстуках

      — Любопытно, — протянул брат, просунув голову в дыру, — кто-нибудь из присутствующих в курсе, что это за подземка?       — Армейские коммуникации. Тридцатых годов. Может, начала сороковых, — я припомнила краткий экскурс от Электроника.       — И всё-то ты знаешь, — Андрей, не отвлекаясь, вертел головой из стороны в сторону, пытаясь разглядеть что-то сквозь темноту. — Позволь спросить, откуда?       — Тебе этого знать не нужно.       — То есть как — не нужно?       — Слушай, я не обязана раскрывать свои источники.       — Просто ответь, это как-то связано со вчерашним гхм… инцидентом?       — Нет.       — Значит, Алиса рассказала.       — Да какая разница?       — А такая, что раз Алиса знает про эти туннели, то может знать и мелкая, зря её что ли в лес так тянуло? А теперь подумай. Что если Алиса нас не слышала потому что… Стоп! А ведь обвал произошёл только что, а значит, где-то в лесу есть ещё один вход…       — То есть, — я подытожила, — я правильно понимаю, что ты собрался лезть внутрь?       — У тебя есть другие варианты? Если к утру не вернёмся в лагерь с рыжей в охапку, то вляпаемся по самое некуда!       — Да мы и так уже вляпались, как ты не видишь?! От твоих авантюрных идей наше положение только ухудшается!       — Ань, не валяй дурака!       — И слышать ничего не желаю! Я остаюсь тут и буду ждать, пока нас кто-нибудь не вытащит.       — Струсила, значит, — раздражённо ответил брат. — Хорошо. Тогда я один пойду, а вы сидите в яме.       — Ну и кто теперь дурака валяет? Упёрся рогами как баран…       — Это потому, что не отступаю при первых серьёзных трудностях в отличие от некоторых!       — Формальная логика! — я ткнула пальцем ему в лоб. — Путаешь причину и следствие, болван!       — Тебе-то с каких пор не похрен? От тебя вообще сейчас ничего не требуется, сиди да мёрзни!       — Да прекратите вы ругаться или нет?! — воскликнула Славя, до этого не вмешивавшаяся. — По вашей вине человек пропал, завтра весь лагерь на ушах из-за нас будет, а вы спорите тут, кто кого умней! Как не стыдно?        Я стала ждать продолжения, но Андрей заткнулся. Вот это прорвало улыбашку.       — Анна права, — Славя убавила громкость. — И так дров наломали, нехватало ещё в туннелях потеряться, но если Алиса где-то там, нельзя просто сидеть и ждать, пока что-нибудь случится.       Она протянула брату фонарик.       — Славь, спасибо за поддержку…       — Только далеко не уходи. Проверь коридор в обе стороны, а потом решим, как дальше быть.       — Ну, что там?       — Сверху проводка висит, но лампочек в патронах нету! Должно быть, при консервации всё выкрутили!       — Это наши натаскали! Есть там что?!       — Что-то типа обвала устроит?! — отозвался брат.       — То есть как — типа? — не поняла я. — Обвал или есть, или его нет совсем!       — Стены смяты! Обшивку коридора как будто в прокатном стане зажевало!       — А. Ну так назад давай!       — А то бы я не догадался!       — Так откуда ты про катакомбы эти знаешь? — спросила Славя.       — Электроник рассказал, — я решила ей не врать — всё равно улыбашка до правды докопается, если захочет. Однако о подробностях до прямого вопроса лучше умалчивать.       — О как, — голова брата вынырнула из тени, — и давно вы с ним?       — Мы с ним что?! — я угрожающе повысила голос.       — Не, ничего. Хотя Элек парень вроде нормальный, чего стесняться?       — Потом шутить будешь, попробуй в другую сторону пройтись.       — Ай, ну тебя…       — Взаимно.       — Славя? — по моей спине забегали мурашки величиной с яблоко каждая. Или каждый? У мурашек вообще есть форма в единственном числе для определения рода? Вряд ли. Ай, да неважно.       — Да?       Славя стояла посреди ямы и вглядывалась в чуть-чуть посветлевшее небо. Внутри меня что-то орало. Никогда ни перед кем не извинялась, но пожалуй, Андрей прав и надо бы уже прекращать быть такой сволочью. Это, в конце концов, контрпродуктивно.       — Где старый корпус примерно?       — Там, — она махнула рукой примерно в том же направлении, куда сейчас топал по коридору туннеля Андрей.       — Знаешь, — собрав волю в кулак, я дождалась, пока брат уйдёт за предел слышимости, — я была неправа на твой счёт. Наверное, мне стоит извиниться за всё, что наговорила тебе утром. Я… в общем… Прости меня за…       — Я и не обижаюсь, — она снова заулыбалась.       — Да и нос я задрала, честно говоря…       — Ладно, — кратко ответила она, всё это время не отрываясь от наблюдения дыры вверху.       Я встала рядом и тоже уставилась в небо.       — Когда я смотрю на них, — сказала вдруг блондинка, — сначала становится немного страшно от всей огромности космоса, но потом понимаешь, что небо похоже на пушистое, мягкое одеяло. И невольно, глядя на звёзды, хочется улыбаться.       Наивный подход. Наивный двадцатый век. Все вокруг верят, что ещё немного — руку протяни и вот он, космос. Такой большой и весь твой. Романтики хреновы. Нельзя, конечно, обвинять в этом людей. На их глазах за каких-то шестьдесят лет случилось немыслимое. Старый неторопливый мир рухнул, сгинул в пучине времени под тревожный звон телефонного аппарата и грохот гимнов, распеваемых у станка, под рёв авиационных двигателей и сирену воздушной тревоги. Люди нового мира верят, что им подвластно всё. Верят и гонятся за прогрессом ради прогресса, опьянённые своим могуществом. Увы, завтра будут только похмелье и сверхтонкие телевизоры.       Жалко ли мне человечество? Сложно сказать. Сколько ни продлевай эйфорию, она рано или поздно закончится. Цели, ещё вчера казавшиеся ясными и простыми, ждущими за поворотом, оказываются недостижимыми. Так к чему питать иллюзии? Вновь встают вопросы: а зачем всё это? той ли мы идём дорогой? да и есть ли она, эта дорога?       «Мы в город изумрудный идём дорогой трудной…»       — Анна? — обратилась Славя ко мне.       — М?       — А что ты там видишь?       Сколько лет я не смотрела на звёзды? Двадцать? Или пятнадцать? Я уже не тот ребёнок, который с отвисшей челюстью слушает всю эту чепуху про пояса Ориона и полярную звезду.       Я пожала плечами.       — Космос. Холодный и равнодушный.       — Думаешь, там больше никого нет?       — Не знаю. Но даже если и есть, до встречи с ними нам ещё очень много и долго работать. Мы увидим их не раньше, чем станем зажигать рукотворные солнца. Или пока я не научусь играть на скрипке…       Мы стояли и продолжали пялиться вверх.       — Ты искренний человек и честный, а это самое главное, — сказала Славяна. — Знаешь, я думаю, что у вас с Андреем всё будет хорошо.       — Спасибо, но давай обойдёмся без дифирамбов. Согласие с присваиваемыми тебе положительными качествами, без подвергания критическому анализу является когнитивным искажением. Не пойми неправильно, но я всё ещё никаких дружеских чувств по отношению к тебе не испытываю. Ты очень ценный союзник и всё такое, но будет лучше если мы будем держаться нейтралитета. Без иллюзий.       — Как скажешь, — Славя пожала плечами. — Но как бы то ни было, всё что сказала — я действительно так думаю.       — Хорошие новости, — брат снова вынырнул из темноты катакомб, — там бункер какой-то. Один я в него не попаду — на гермодвери защита от дурака, второй номер нужен, чтоб на кнопку давить.       — Хочешь сказать, там электричество есть? — удивилась я.       — Хочу. Сам понимаю, что бред, но так оно и есть. Пошли, в дверь позвоним и дёру.       — Всё бы тебе хиханьки да хаханьки…       Однако, свет действительно был — в конце коридора теперь горела лампа. Хотя, до конца я не уверена, подходит ли тут слово «горела» Возможно лампа не горела, а пылала или что там ещё делают сверхъяркие объекты? Дверь, кстати, тоже смотрелась внушительно. За такой, должно быть, и атомный взрыв пережить можно было бы, если бы мы находились глубже под землёй. Правда, я не понимаю, для чего механизм запора сделан снаружи? Рядом на стене располагалась большая красная кнопка, в саму дверь был вмонтирован маховик.       — Сюда жать?       — Да, давай. — Я придавила красный пластик. Послышалось электрическое гудение.       — Стоп! — спохватился брат, — Если случится что-нибудь непредвиденное, я попытаюсь закрыть дверь обратно, а вы обе бегите что есть мочи.       Я приложила максимум усилий, чтобы не думать про «если что». Вот будь ты хоть тысячу раз материалистом, в таких местах человек на уровне инстинктов ощущает первобытный страх, от которого порой на голове волосы шевелятся. Тоже своего рода когнитивное искажение, почти безвредное, но неприятное.       — Ладно, крути уже.       Чудовищно скрежеща, дверь отворилась.       — И правда, бункер, — Славя, озираясь, вошла первой.       В комнате за ней также горела красная лампочка аварийного освещения. Апокалиптичненько. Меблировка соответствовала общей атмосфере — пара стеллажей, стол с радиостанцией и двухъярусная койка в углу за вещевыми шкафчиками. И ещё одна дверь. Как можно не упомянуть про здоровенную гермодверь?       — Глубина маленькая, бомбоубежище скорее.       Брат, повисев на рукояти запирающего механизма и оглядев все стены в поисках новой кнопки, оставил дверь в покое.       — Н-да, фиг там, — отозвался он, — заперто с другой стороны.       — Ты хорошо посмотрел? — Славя забрала у него фонарик и сама стала обшаривать пространство рядом с дверью.       Тем временем, я решила изучить содержимое стеллажа, насколько это было возможно в условиях нехватки освещения: на полках валялся всякий хлам. Наполовину разобранные, наполовину раздолбаные приборы — нечто, смахивающее на осциллограф, какая-то пишущая аппаратура, допотопный телевизор с диагональю экрана три сантиметра. Словом, рухлядь… Полкой ниже я нащупала какие-то круглые коробки. Именно нащупала — свет от красной лампочки сюда уже не добивал.       — Ну-ка, а если так? — в ответ на Славин вопрос раздался щелчок и через секунду под потолком замигали ртутные лампы.       — Гораздо лучше! — отозвалась я, — Спасибо.       Вернёмся к круглым коробкам. Всего их оказалось с десяток, походили на футляры для киноплёнки, разве что размером поменьше. Взяв наобум один из них, я обнаружила на одной из сторон маркировку: «ЭК. №404, А/З 73». Так. Ну «ЭК», предположим, значит «эксперимент». А номер… Ох, не нравится мне это совпадение. Внутри футляра находилась бобина с намотанной на неё проволокой. Очень любопытно.       — Интересно, кому только понадобилось строить бункер, открывающийся исключительно снаружи?       — Действительно, — Славя вздохнула, — глупость какая-то.       — Что действительно глупо, так это то, что после стольких лет консервации мы спокойно зажгли свет.       — Свет может от генератора работать, — возразила Славя, — я читала про такие, с большим запасом топлива можно хоть жилой дом подключить.       — У меня есть как минимум два аргумента против наличия здесь таких агрегатов: вряд ли в сороковых годах такие уже были, плюс, раз на то пошло, зачем было вести сюда ЛЭП, когда есть такие вундервафли? К слову, провода тянули не вдоль дороги, а через поля, от основной магистрали. Я ещё вчера у остановки это заметила, но не придала особого значения. На лагерь бы и одного-двух твоих супергенераторов хватило позашиворот, так что скорее всего, всё изначально подводилось ещё под эти самые туннели.       — Получается, полигон был какой-то особенный, — брат наморщил лоб, — а потом лавку прикрыли и сверху лагерь поставили?       — Лагерь мог и прикрытием сначала быть, — добавила Славя, — старый корпус как раз где-то над нами.       — Ладно, к чёрту конспирологию, — Андрей подошёл к столу и попытался щёлкая тумблерами и крутя ручки, заставить радиостанцию работать. Ожидаемо, не вышло, — какие будут предложения?       — Так. Для протокола — что бы ты ни предложил, идея взорвать вторую дверь или сделать с ней что-либо ещё, что позволит пройти дальше мне совсем не нравится. Как минимум потому что инцидент.       — А Алиса как же? — возразил брат.       — А как же мы? — урезонила я его, — сколько трупов ты предпочитаешь получить к утру, один или четыре?       — Анна, не говори так! — Славя покачала головой,       — Что? Я просто сказала, что не хочу в случае чего, чтоб нас убили!       — Могла бы и потактичней выразиться. Типун тебе на язык, родная! — проворчал брат. — Уже светает, так что признаю — поиски провалились, будем ждать, пока нас отсюда не вытащат. Лягте отоспитесь, а я пойду у дыры подежурю на случай если кто мимо мельтешить будет.       — Мы могли бы жребий бросить, — предложила Славя, — как-то нечестно.       — Ну, — ответил брат, — считай меня добровольцем. Безумству храбрых — венки со скидкой.       Заснуть в бомбоубежище оказалось непросто. Сначала я честно пыталась лежать с закрытыми глазами, но вскоре поймала себя на попытке вычислять в уме квадраты целых чисел. Ситуация усугублялась роем вопросов, которые породил футляр с проволокой. Неужели, Виола связана с этим местом? Если да, то что это за эксперимент четыреста четыре? Вот как тут не диагностировать у себя паранойю, если единственное разумное объяснение на первый вгляд в том, что полигон не закрыт, а лишь перешёл на скрытный режим работы и всё это время продолжает ставить эксперименты на специально свезённых со всей страны подопытных, которые ни сном, ни духом? Ну а что, Виолетта — главный научный сотрудник с контрольной крысой заседает в медпункте. Вожатые… с ними сложнее. Обычно ими бывают студенты-практиканты, их ни во что посвящать не стали бы, но могли набрать опять же своих…       — Странно всё это, — протянула блондинка, устроившись на своей койке.       — Что именно? — отозвалась я, — спать всё равно как-то не получалось.       — Ну… вообще всё. Сначала переполох в столовой, яма эта круглая, двери опять же…       — Это ещё ничего. Всего лишь шаровые молнии, безумные проектировщики и прочая нечисть, с лёгкостью регистрируемая на фотоплёнку.       — Ты так говоришь, будто с вами такое происходит постоянно.       — В последнее время всё чаще и чаще. Причём Андрей явно от этого в восторге, романтик хренов.       — А ты?       — Ну… я не подпускаю его к красным кнопкам и сама стараюсь держаться от них подальше.       — Чтобы случайно не нажать?       — Скорее уж намеренно. Как с ящиком Пандоры — не знаешь, что в нём и всегда есть вероятность, что содержимое тебя убьёт. Или не только тебя. Хочешь открыть и посмотреть, что будет?       — Конечно, нет. Кому в здравом уме вообще придёт в голову…       — А если я скажу, что за нажатие кнопки также могут дать торт или лекарство от рака?       — Всё равно, нельзя ставить под угрозу жизнь человека. Это аморально.       — Так и есть. Но люди умирают постоянно. На деле человеческая жизнь довольно переоценена ввиду проявлений индивидуализма. Коллективный разум, к примеру, не пожалеет жизней некоторого допустимого числа носителей ради блага всей колонии. Примерно так же работают все государства. Тут важно сопоставить риски и перед этим произвести достаточно точный их прогноз. В этой проблеме нет однозначно хорошего или плохого решения. Хотя вру, есть одно ужасное. Сторонники утилитаризма взвесив шансы, примут решение о вскрытии или невскрытии ящика, моралисты просто откажутся к нему подходить и будут по-своему правы. А вот дураки намного опасней — эти просто пойдут и засунут внутрь голову. Я-то знаю, что я не дура, но за брата ручаться не стану.       — Мне он не кажется дураком.       — Мне тоже, но лучше не рисковать.       Славя продолжала что-то спрашивать, я односложно отвечала на автопилоте, и не заметила сама, как звуки постепенно отползали в диапазон эха, постепенно размываясь, превращаясь в кашу — противную такую, с комочками и плавающим куском масла размером с… Не буду уточнять. Ненавижу манную кашу. И почему именно она? Гадость! А. Вот и картинка поплыла калейдоскопом. Ладно, всем перерыв…