Ветер Перемен

      Гарри буквально слышал звон, с которым оборвалась нить его Судьбы, когда эта женщина подняла его на руки. Потеря родительских объятий ощущалась разом как первый вдох младенца и последний вздох утопающего — страшно, болезненно, важно.       Только перед самым выходом ему титаническими усилиями удалось поднять голову и бросить последний взгляд через плечо этой женщины. Но как реальность отличается от сновидений, так и эти Джеймс и Лили Поттер, сотканные из золотого света магии, совершенно не походили на тех и все же казались куда более настоящими.       Так и Змей, во всей своей разлагающейся славе, ничем не походил на Волдеморта ни в одной из его ипостасей, и все же это абсолютно точно был Он.       Золото сияло все ярче и ярче, стирая границы между светом и тенью, между магией и плотью, между горем потери и надеждой. В этом сиянии они улыбались им вслед — любяще, да, с тоской, с красными глазами и все же с глубинной безмятежностью, недоступной живым.       На контрасте с ними эта женщина молчаливо бушевала. Грозно хмурила брови, скрипела зубами и плотно сжимала зло дрожащие губы — олицетворение гнева и презрения, если бы не слезы и кровавые сопли по всему лицу. Она оказалась отвратительно уродливой плаксой — но такой яростно живой. Заразительно живой.       На ум вдруг пришло имя. Сильное имя, правильное. Неестественно родное.       Ее?.. Да. Да, ее!       Мисс Ярослава шла вперед с целеустремленностью локомотива, к невольной зависти Гарри. Хотя что-то подсказывало ему, что решительность мисс Ярославы была вызвана не столько четким пониманием цели, сколько свойством характера.       Она знала, куда идти не больше, чем сам Гарри. Просто шла, потому что остановиться — означало сдаться.       Впрочем, вполне возможно, он слишком много предполагал, придавая ее действиям мотивы, понятные и созвучные его собственным. Сам Гарри никогда не утруждал себя долгосрочным планированием. Дело даже не в том, что он не мог, просто не было такой потребности.       В детстве, до школы, он изредка позволял себе мечтать о будущем, когда он станет достаточно большим и смелым, чтобы уйти. Позже, после дурдома с совами, питоном и Хагридом, его жизнь так круто поменялась, что думать о каком-то расплывчатом будущем не было ни сил, ни желания.       «Здесь и сейчас» требовало слишком много его внимания.       Когда их маленькая разношерстная компания сформировалась, Гарри как будто впервые в жизни смог вдохнуть полной грудью. Вдвоем они стали его островком безопасности и оком бури.       Рон замечательный друг! Всегда будет его первым другом, человеком, который подошел к просто-Гарри и только после узнал в нем того-самого-Гарри. Нет слов, чтобы выразить, как он ему дорог!       Но, что ж, при всем желании быть замеченным и оцененным по достоинству, у Рона удивительно мало… амбиций? Мотивации? Возможно, «решимость» здесь подойдет больше. Да, он хотел бы от жизни иного, но в то же время его вполне устраивает просто плыть по течению с теми картами, которые выпали. В глубине души он смирился с реальностью незаметного младшего брата пятерых ярких индивидуальностей.       В Гермионе отродясь не было ни одной смиренной косточки. Эта девочка не родилась, как все, она была создана из пламенной решимости и хорошо скрытого гнева. Дружба с Роном — одна из лучших вещей, которые случались с Гарри, но только с появлением в их жизни Гермионы они стали командой.       Эти отношения дали Гарри многое. Потребность в долгосрочном планировании в это «многое» не вошла.       А зачем, если всю повседневную жизнь — зачеты, экзамены, сроки сдачи эссе и прочее — регулировала дисциплинированная Гермиона, а в критических ситуациях срабатывала стратегическая жилка шахматного гения Рона?       Гарри оставалось самое простое и сложное разом — действовать. Он был и мечом, и щитом, и солдатом — одним словом, расходники. Кого на самом деле волнует, что станет с ними после боя? Главное, чтобы к следующему — меч был наточен, щит прочен, а солдат готов выполнять приказы.       Гарри очень долго старался не думать о том, насколько его незаинтересованность в планировании будущего связана с подспудной уверенностью, что планировать нечего.       Увы, правда догнала и ударила его прямо по лицу. Гарри понимал, что он… Что его время закончилось. Не просто заканчи-ва-лось, а все, вышло! И… Не пять минут назад, если в этом странном месте вообще есть время, которое можно посчитать.       Нет, его срок годности истек задолго до этого момента. Даже раньше, чем появилась мисс Ярослава.       Гарри не умирал. Он уже был мертв. И самое страшное в этом то, что он совсем не боялся смерти.       Но она… Не отпускала его. Мисс Ярослава не давала забрать его, куда бы там не уходили все души рано или поздно.       Это ее крепкие жилистые руки баюкали его безвольное тело. Это жар в ее груди согревал его озябшие ноющие кости. Это ее бережные, плавные вопреки изнеможению шаги, не давали боли захлестнуть его и утопить в блаженном беспамятстве.       Это ее хлесткие оклики хриплым от натуги голосом принуждали его не сдаваться.       Неестественно естественная подспудная уверенность твердила ему прописные истины: небо голубое, два плюс два дает четыре, а Гарри уже ничего не поможет.       Но помогало! Но ему становилось лучше! С каждым ее шагом, с каждым лопнувшим волдырем, переполненным сукровицей и остатками ядовитой гнили, ему становилось лучше.       И стоило бы радоваться, но… Это было так фундаментально, до мурашек неправильно, что он просто не мог.       Так же неправильно, как и внезапно грянувшая тишина.       Именно эта тишина вытащила его из спирали. В какой-то момент, пока Гарри предавался паранойе, мисс Ярослава замолчала. Она продолжала идти, конечно, она продолжала идти! Это же мисс Ярослава!       Но очевидно, что мыслями она была где-то не здесь. Где-то очень далеко «не здесь».       Кстати, а где это — «здесь»?       Гарри огляделся. Местность на первый взгляд была ему знакома, хотя и с несколькими бросающимися в глаза несоответствиями. Это был классический замковый коридор: по одну руку окна, по другую — каменная стена с нишами. Но в Хогвартсе в таких нишах обычно обитали доспехи, картины или скульптуры на худой конец. В этих же нишах ютились только тени витражей.       О витражах вообще отдельный разговор. В сознании Гарри укрепилась мысль, что окна в таких коридорах должны быть высокие и узкие, если и с витражами, то какими-нибудь простыми или абстрактными. Здесь же они целиком заменяли собой стены, плавно переходя один в другой, и явно рассказывали какую-то историю.       Историю, сюжет которой ускользал от Гарри, как особенно яркий сон — казалось, он знает его, точно знает, просто обязан знать! Но вспомнить никак не может.       Там был мужчина во врачебном халате с глазами из осколков льда и огненным цветком в груди. Крохотная старушка с серебряным иконописным нимбом и большими острыми зубами. И почему-то… утки? Много уток. Очень много уток.       Следующий витраж вызывал в Гарри странную смесь гнева и страха, прогорклого от застарелой обиды. На нем две огромных перекормленных свиньи танцевали на горбе толстого кабанчика с затупленными бивнями. Одна из свиней была в платье на пуговицах, которые вот-вот обещали сдаться, а у другой были пышные моржовьи усы.       Сперва Гарри показалось, что кабанчик стоит на клумбе с цветами, но чем дольше он вглядывался, тем больше оживал витраж, пока среди цветов не показалось странное создание. Похожее на веточку с узловатыми палочками рук и ног, оно прогибалось под тяжестью свиной пирамиды, но продолжало баюкать кабанчика. Это выглядело бы трогательно, если бы при этом человек-веточка не душил поросенка своей о-такой-нежной хваткой.       Гарри отвернулся и спрятал лицо в изгибе плеча мисс Ярославы. Ему действительно не нравилось смотреть на этот витраж. По сравнению с отторжением, которое он вызывал, меркло даже желание отвлечься от собственной боли, угнетающей тишины коридора и тревоги из-за состояния мисс Ярославы.       Гарри еще не понял, что момент, когда он узнал ее имя — стал поворотным. Эта первая капля знания незаметно для него открыла плотину.       Это не было навязчивым, угнетающим потоком необработанной информации, грозящим разорвать его неподготовленный разум, нет. Это даже нельзя было назвать вторжением. Наоборот, точно так же, как она заключила Гарри в объятия, добровольно поделилась своими теплом и силой, мисс Ярослава бережно и нежно пригласила его в собственный разум, разделила с ним свой тщательно обдуманный жизненный опыт.       Опыт, который не подавлял его жалкие тринадцать лет только потому, что она на подсознательном уровне решила не навязывать его.       Но в такой плавной интеграции был один значительный минус — это было слишком ненавязчиво. Гарри вообще не заметил, как это произошло, прежде чем столкнулся с последствиями, и потому оказался абсолютно к ним не готов.       На протяжении всей жизни человеческий разум копит информацию, как маниакально запасливый зверек. Многие детали со временем стираются, но не раньше, чем оставят свой след в представлениях человека о мире — именно так формируется жизненный опыт. И именно жизненный опыт помогает людям определять возможную пользу и взвешивать риски тех или иных знаний.       Жизненный опыт мисс Ярославы сформировался в мире, лишенном Магии — но не знаний о ней. Поэтому у нее была обширная сфера знаний о волшебстве из разнообразнейших источников: начиная с мифологии народов мира, заканчивая детскими и не очень сказками.       Обширная сфера знаний — и ни малейшего понимания опасности этих знаний. И тем, и другим она опрометчиво поделилась с Гарри. Гарри, который ничего так не боялся, как одиночества, и из которого, как известно, здоровый инстинкт самосохранения выбили уже годам к пяти вместе с чувством собственной ценности.       Надежная хватка на бедрах и лопатках прижимала его тело к ее крепче некуда. И все же он чувствовал себя покинутым из-за ее странного отсутствующего состояния.       Так стоит ли удивляться, что этот самый Гарри, удачно вспомнивший способ последовать за «ушедшей в свои мысли» мисс Ярославой, без малейших сомнений применил его.       — Легилименс!       Стоит ли удивляться, что у этого самого Гарри Поттера — Избранного — это получилось?       Стоит ли удивляться, что у Гарри с его фамильной удачей это получилось не так, как задумывалось?       Его смутила не первоначальная дезориентация — в представлении Гарри погружение в чей-то разум и должно было ощущаться сродни перемещению по каминной сети. Замешательство вызвала сама сцена, представшая его глазам. Хотя бы потому, что он был уверен — мисс Ярослава никогда не бывала на Тисовой улице.       И все же перед ним была именно она. Если точнее, крыльцо дома №4 по Тисовой улице. А если еще точнее, то его собственное тело, распластавшееся в луже крови и тающего чернильного гноя на крыльце этого самого дома. Рядом валялась стопка газет дяди Вернона, за которой Гарри с такими далеко идущими последствиями наклонился.       Со стороны он наблюдал за паникой молочника, первым заметившего его состояние. В прострации последовал за машиной скорой помощи в ближайшую больницу, оттуда в другую — уже с оборудованной операционной. Именно там он встретил того самого мужчину с витража — с прозрачным, как два осколка льда, серо-голубыми глазами и горячим сердцем.       Глядя, как доктор Савин хитроумным приспособлением откачивает лишнюю кровь из его черепа и словно пазл собирает кости на место, Гарри понял — красочный сон, который он никак не мог вспомнить, был реальностью. Просто не его.       Витражи и впрямь рассказывали историю — историю его жизни, прожитой не им. Зато теперь понятно, откуда на том самом первом витраже столько уток.       Мисс Ярослава в его теле выглядела как «утка», плавала как «утка», изо всех сил старалась не просто крякать, но и думать как «утка» — как Гарри Поттер, тринадцатилетний британский мальчик из чулана под лестницей. У нее это даже получалось. И в этом все и дело. Потому что если бы она просто притворялась Гарри Поттером, на этом бы все и кончилось. Но она пошла дальше. Конечно, она пошла дальше, это же мисс Ярослава!       Она исказила свое мышление до такой степени, что сама в это поверила. И вместе с ней поверила Магия. Его собственное магическое ядро «поверило», что душу Гарри еще можно исцелить, и именно оно удерживало эту самую душу в мире живых.       Гарри испытывал по поводу этой ситуации смешанные чувства. По большей части благодарность, конечно, восхищение, шок, хрупкую надежду, но также ужас и стыд.       В этом призрачном состоянии, одновременно оторванный от своего тела и привязанный к нему, Гарри ясно видел ущерб, нанесенный его душе и магическому ядру хоркруксом. Он также видел, что у Судьбы еще есть планы на «Гарри Поттера», и для этих планов содержимое «Гарри Поттера» не столь важно, как его роль Избранного.       Ярослава Мироновна Гончарова прекрасно подошла бы на эту роль. Даже сам Гарри так думал. Но Ярослава Мироновна Гончарова всеми силами боролась за него — за его право самому прожить свою жизнь, пройти этот путь.       Она буквально насиловала собственный разум, чтобы поддерживать связь между его телом и его душой еще чуть-чуть, капельку, мгновение!.. В надежде, что каждое дополнительное мгновение может что-то изменить.       Наблюдать за добровольными мучениями мисс Ярославы было так ужасающе и так… приятно. Ужасающе приятно и столь же ужасающе стыдно за это.       Мисс Ярослава ломала себя, сходила с ума в попытках заставить себя отделиться от собственной личности — ради него. Потому что ей было не все равно, настолько не все равно! Потому что она искренне верила, что Гарри не заслуживает смерти, что он стоит этих усилий, стоит того, чтобы бороться за него — хоть с хоркруксом, хоть с Законами мироздания!       Она заставляла его чувствовать себя ценным, стоящим, любимым.       Но, боги, как же она его пугала.       Гарри раньше думал, что он встречал умных людей. И он встречал! Но каким-то образом по-другому умных.       «Горе от ума» — эта фраза описывала специфическую личность мисс Ярославы удручающе точно. Она была не просто умна, а скорее зависима от самого процесса размышления и изучения нового. Взрослея и стремясь вырваться из бедности и хаоса петербургского подбрюшья, она развила в себе настойчивость, упорство и в целом весьма полезную привычку к самоанализу. Для любой другой ситуации это был замечательный набор качеств, который рано или поздно приведет к успеху.       И это действительно помогло ей многого добиться в жизни! В то же время, именно эта комбинация из обширных знаний обо всем подряд и склонности к дотошной саморефлексии и гиперфиксации, сделала возможным для нее настолько заморочить себе голову, чтобы заставить саму Магию поверить: она совершенно другой человек. Эта же комбинация сделала это таким болезненным процессом.       Будь она чуточку… проще, думай она немного меньше, медленнее, тише, знай она себя хуже… И «вопрос самоидентификации» не преследовал бы её так отчаянно, так саморазрушительно.       Будь она чуть-чуть — совсем капельку — менее порядочной и самоотверженной, менее неравнодушной — этот вопрос вообще не стоял бы.       Любой другой, даже будь он достаточно добр и отважен, чтобы отозваться на крики о помощи из неизвестности, смирился бы с неудачей, увидев, как душа Гарри рассыпается вслед за его родителями. Но, что ж, не мисс Ярослава.       Слишком отчаявшаяся, чтобы признать поражение, слишком привыкшая, что всегда может придумать решение, слишком гордая, чтобы смириться с бессилием. Слишком самоотверженная, чтобы пойти на попятную при виде цены, которую придется заплатить.       Величайшая трагедия в том, что она действительно нашла решение. В Поттер-мэноре.       Гарри это никогда бы даже в голову не пришло. Он так и не сжился с мыслью, что Поттеры принадлежали к высшему классу волшебников со всеми вытекающими, среди которых и наличие Родового поместья.       Про отличие Родового поместья от родового поместья он тем более не знал и вопросом таким не задавался. А вот мисс Ярослава сызмальства усвоила золотое правило: всегда обращай внимание на Заглавные Буквы.       В конце концов, по всему миру не счесть больших и малых театров, но Большой только один, как и Малый.       С приближением к Краеугольному камню поместья — или Алтарю, тоже с Заглавной Буквы, что примечательно, — резонанс между его магическим ядром и источником магии Поттеров усиливался. Вместе с ним — из-за него — росли трещины в щите самообмана мисс Ярославы.       И все же она выстояла. Родовую магию в такой непосредственной близости от источника даже ей обмануть было не по силам, да и не нужно. Мисс Ярослава упорствовала, и Алтарь счел ее достойной.       Он подпустил ее к себе, скорее даже притянул — и она подошла к нему, и она коснулась его. И она вернулась к Гарри.       Который вылетел из ее головы, как незадачливый пингвин — на мощной пинковой тяге. Его измочаленному «я» этот подвиг не пошел на пользу, конечно. Ну да будет уроком: магия детям не игрушка!       И все же Гарри не жалел о сделанном, хотя сейчас уже понимал, какой глупостью было применять непроверенное заклинание, да еще и к другому человеку. Глупо и опасно, да, но оно того стоило.       Ведь если бы он не стал свидетелем их общего путешествия с ее точки зрения, откуда ему было знать о половине того, что она для него сделала?       Где бы он взял решимость попросить ее остановиться?       — … Кря-кря, блять, — мисс Ярослава глубоко вздохнула и невесело усмехнулась.       На выдохе ее плечи опустились, словно с них свалился тяжкий груз. Будучи другим тяжким грузом в ее руках, Гарри презабавно поднялся и опустился в воздухе в такт ее дыханию. Невольно он начал хихикать, но тут же поперхнулся, когда взгляд мисс Ярославы встретился с его.       Странно было осознавать, что это всего второй раз, когда они полностью осознанно смотрят друг другу в глаза.       — Ну, привет, Гарри, — улыбнулась она.       Внезапно его одолела робость. Боги, лишь бы не покраснеть!       — … Привет.       И все же он покраснел, наверняка! Иначе, почему она смотрела на него, как на самого очаровательно глупого щенка?! О, какой позор. Она ни за что не воспримет его всерьез после этого!       Гарри ошибался. Улыбка очень скоро сползла с лица мисс Ярославы, и ее место заняло хмурое обеспокоенное выражение. Пристально она обшарила глазами каждый доступный ей миллиметр его тела, внося все повреждения в мысленный список.       — Как ты себя чувствуешь, подстреленный боец? — спасибо, что не назвала «воробьем» хотя бы.       У Гарри чуть не вырвалось автоматическое «я в порядке», но он успел прикусить язык. Мисс Ярослава заслужила с его стороны честности — это по меньшей мере.       — Все болит, — но выдавить из себя это признание было больнее.       В такие моменты он почти жалел, что получил доступ к ее памяти. Жить в блаженном неведении о том, как воспитание Дурслей прошлось по его психике, было куда проще.       — Болит как «у меня химический ожог третьей степени», или как «я гнию изнутри наружу»?       — Болит как «у меня химический ожог четвертой степени», но инфекции точно нет. Весь гной ушел, обещаю.       Обычно ему не нравилось, когда о нем волновались взрослые, но мисс Ярослава делала это как-то… по-другому. Приятно. И все же Гарри не должен был позволять эмоциям отвлечь его от цели. Тем более что она точно не собиралась ему в этом помогать.       — Как думаешь, это был Он? — после звучной паузы спросила она.       Кто бы мог подумать, что маггла из другого мира проникнется таким пиететом к Волдеморту. Не то, чтобы она боялась произносить это имя! Скорее считала бессмысленным бахвальством упоминать его всуе — как истинные имена князей демонов или что-то вроде. Гарри не был уверен, как относиться к этому, поэтому решил просто не думать.       И она опять уводила его от темы. Даже не пытаясь! Ух, какая подлость!       — Да, — решительно кивнул Гарри. — Я думаю, да.       Мисс Ярослава поджала губы, став неожиданно очень похожей на более молодую и дикую версию профессора Макгонагалл.       — Но ведь Он ушел? По крайней мере, эта его часть?        — Абсолютно точно! — еще более решительно кивнул Гарри. Уверенность была ничем не подкрепленной, но железобетонной.       — Хорошо, — прошептала она с облегчением и чуть тверже повторила: — Хорошо.       В этом пограничном пространстве их тела точно не были телами как таковыми. Соответственно никакие биологические процессы и химические реакции на них не влияли. По идее.       Конечно, мисс Ярослава плевать хотела на идеи каких-то там высших сущностей. Ей нужен был адреналиновый приход — она его себе обеспечила. Почему бы и да, как говорится!       Гарри обожал эту женщину.       Но за все приходится платить, и как только она вздохнула с облегчением, адреналин и подаренные им силы вытекли из нее, как вода из лопнувшего пакета.       Она осела на пол, как подкошенная, чудом не потревожив его ран. Гарри подозревал, что имя этому чуду — воля мисс Ярославы, но решил не комментировать. Из ее воспоминаний он знал, что мисс Ярославе трудно принимать благодарность за заботу о других.       Было бы тактично дать ей минуту, да? Она через многое прошла, в основном через «не могу». Да, ей точно нужно передохнуть.       Гарри огляделся, чтобы придать молчанию естественности. Витражный коридор в какой-то момент сменился на Ритуальный зал Поттер-мэнора. Ему эта перемена скорее понравилась, чем нет. Витражи были красивыми и интересными в большинстве своем, но Гарри действительно не хотел сейчас размышлять над воспитанием Дурслей и его влиянии на Дадли.       Если бы он признал, что эта семья была по-своему токсичной и для его кузена, Гарри непременно все ему простил бы, а он пока не был к этому готов. Да и сам Большой Дэ не заслужил.       — Мисс Ярослава?.. — нерешительно начал было Гарри.       — Брось это «мисс», — оборвала его она. — Просто Ярослава, если Яра или тетя Яра для тебя слишком неформально. Хотя о каких формальностях можно говорить с человеком, который купал тебя, я не знаю.       — … Формально вы купали не меня, а себя.       — Формально или нет, я мыла твою задницу. Это делает меня либо членом семьи, либо медперсоналом, либо старой извращенкой — выбери своего бойца.       Гарри зарыл пылающее лицо в серое платье и захихикал. Весь этот смех пагубно сказывался на его обожженных ядом ребрах и целительно на его обожженном жестоким обращением сердечке.       — Неа, точно не «тетя». У меня уже есть тетя и много плохих ассоциаций с этим словом из-за нее же. Но, — он нервно облизнул губы, продолжая прятать лицо, — насколько я знаю, у меня нет Крестной.       — Хотел бы иметь одну? — шутливым тоном спросила Ярослава. Но Гарри прижимался щекой прямо к ее выпрыгивающему из груди сердцу, и его было не обмануть этим наносным легкомыслием.       — Да… Очень.       Их физическая близость действительно была очень удобна. В противном случае он пропустил бы этот беззвучный судорожный полувздох-полувсхлип, и это была бы настоящая потеря.       Однако он должен заставить ее замолчать. С каждым сказанным ей словом, ему самому было все сложнее сказать те самые слова. Да и как тактично попросить человека: «Позволь мне умереть?!» Никак! Так что хватит тянуть, лучше сорвать это как пластырь. Иначе он растеряет последнюю решимость.       — Ярослава, ты… — от напряжения его голос дал петуха и он начал снова.       Давай же, Гарри, соберись, это должно быть сказано!       — … Ты должна меня отпустить.       — Обязательно отпущу! Как только ты сможешь идти сам, так сразу и отпущу.       — Я не смогу, и ты это знаешь. Точнее, я смогу, и ты знаешь это, но тебя не устраивает, «куда» я смогу дойти сам. Куда я должен идти.       — Ты никому ничего не должен! — взорвалась Ярослава, отбросив притворное непонимание. — Особенно умирать!       Гарри не испугался. В отличие от гнева тети Петуньи и дяди Вернона, от ее крика он не чувствовал порыва сжаться в ожидании удара.       Она кровью и солью заслужила его доверие, как бы ни была скора Ярослава на гнев. На чудовищную, но жестко контролируемую ярость под стать имени. Контроль пришел с годами, благодаря колоссальной работе над собой и терапии, но сама злость родилась впереди нее — как стартовая настройка персонажа, базовая эмоция.       Ярослава злилась «на» и «от» боли, «на» и «от» усталости, даже в счастье она была яростна. Яростна, но никогда не жестока к тем, кто этого не заслуживал.       Горе в ее исполнении отличалось только количеством извергаемых жидкостей, так что влажно заблестевшие глаза его не удивили. А вот скорость, с которой она вернула себе самообладание и смягчила тон — да.       С очередным глубоким вздохом она вызывающе ухмыльнулась и сменила тактику.       — Я ожидала увидеть больше воли к жизни от Гарри Поттера.       Хорошая попытка. Неудачная, но хорошая.       — От того самого Гарри Поттера, который ушел умирать в лес, как только ему разрешили?       — Тоже мне, шутник нашелся. Обстоятельства были иными, и ты это прекрасно понимаешь, — нахмурилась она.       — Понимаю. Тогда это был мой собственный выбор, а сейчас — единственный. Ты должна отпустить меня.       Гарри видел, что она категорически не способна понять и принять его смирение со смертью. Для нее это было «проявлением суицидальных наклонностей вследствие накопленных психологических травм, подкрепленных грумингом со стороны старого куска манипулятивного дерьма банты»! Кхм.       В целом, она не была не права, но какая разница?       — Так, я не поняла! Ты так сильно хочешь умереть?       У него уже нет времени на терапию, так не лучше ли уйти с миром? Ярослава хорошо проживет его жизнь и не даст его близким пострадать, так что ему не о чем беспокоиться. Профессору Дамблдору уйти безнаказанным за все, что он сделал, чтобы получить своего идеального Избранного, она тоже не позволит.       Но для начала она должна позволить уйти ему!       — Нет! — почему-то рассмеялся Гарри. — Я хочу жить, правда. Но раз такой возможности нет, то ничего страшного… Грустно, но не страшно.       — Возможности создают люди. И вообще… Знаешь, что мы говорим богу Смерти?       Гарри смутил неожиданный вопрос. Дурсли были католиками, но не очень набожными, так что он никогда даже не был в церкви. Тем не менее, он был уверен, что в христианстве есть только один Бог.       Возможно, она имеет в виду бога Смерти, в которого верят волшебники? Гарри раньше не задумывался об этом, но после Инквизиции и охоты на ведьм, разве не было бы странно для магов исповедовать христианство? Тогда почему в Хогвартсе праздновали Рождество и Пасху? Есть ли у волшебников какая-то своя ветвь христианства, как англиканство или, там, протестантизм?..       К своему стыду, про волшебные религии он знал еще меньше. С горящими щеками, он мог только смущенно моргать на ожидающую ответа мисс Ярославу.       Та правильно распознала в его моргании сигнал «SOS» и ликующе осклабилась:       — Повторяй за мной, парень: «Не сегодня!»       Фраза показалась почему-то знакомой. Перед глазами мелькнуло воспоминание, как на большом телевизионном экране улыбчивый мужчина с лихими кудрями и рыбьей фамилией задавал тот же вопрос мальчику примерно его возраста.       Каким-то шестым чувством Гарри знал, что это воспоминание принадлежит Ярославе. На самом деле, она ссылалась на кинофильм, который когда-то смотрела!       От неожиданности Гарри прыснул. Какой неподходящий момент для шуток! Смеяться было больно и утомительно, и на самом деле шутка даже не была такой уж смешной, но он не мог не.       — Это не та вселенная!       — Ах, действительно, моя ошибка. Как грубо с моей стороны! Такое вопиющее неуважение загладят только личные извинения. Не подскажете, как мне попасть на личную аудиенцию, а… Мадам?       Гарри вздрогнул и обернулся. В центре Ритуального зала, там, где в реальности стоял Алтарь, появилась дама. Камень же исчез.       — Интересный вопрос. Боюсь, я не могу на него ответить.       — Не можете или не хотите? Ладно, — Ярослава поиграла желваками, пытаясь совладать с характером. — Тогда как на счет такого вопроса: кто вы, нахрен, такая?!       Попытка провалилась. Гарри стало неловко перед дамой — терпение Ярославы истощил он, а огребать пришлось ей. Хотя даже без предварительного разогрева, Ярославе она бы не пришлась по душе. Дама была неописуемо странной.       Да и просто в целом… Неописуемой.       — Не совсем… Кто-то…       Голос дамы звучал одновременно высоко и низко, пронзительно и томно, хрипло и нежно, и просто… никак. То же самое касалось ее фигуры, лица, волос, платья. Всей ее.       Гарри только знал, что фигура у дамы отчетливо женская, платье богатое, облик благородный, а прическа высокосветская. Знал, но описать не смог бы, хоть убей.       Мисс Ярослава выразительно изогнула бровь.       — Можно ли утверждать, что Атрибут Родовой Магии обладает сознанием в том ключе, которое формирует личность?..       — Очевидно, раз вы стоите перед нами.       Он действительно — действительно — обожал эту женщину. Гарри и сам был не из робких, но дерзить воплощению Магии… О, мерлиновы панталоны, перед ними воплощение Родовой Магии Поттеров! И Ярослава дерзит ей!       Гарри сжался в комок. Над его головой женщины улыбались друг другу по-акульи. Может, он и не мог описать форму губ Атрибута Решительности, но эмоций это не касалось. К сожалению.       — В самом деле! Но, как и многие астральные сущности, за исключением Триединой, я обладаю сознанием в той лишь степени, которую придают мне люди. Так можно ли утверждать, что накопленная Магия и Решительность многих поколений, обретя сознание, становится целостной личностью?       Улыбку Ярославы слегка перекосило. Гарри не мог поверить своим ушам.       — Только ты могла заразить Атрибут Решительности экжи-… экзис-цальным кризисом!       — Эк-зис-тен-ци-аль-ным. От латинского existentia, то есть существование. И нет, я не верю, что успела произвести такое сильное впечатление на твою Родовую Магию, — поспешила разуверить его Ярослава. Но он-то знал, что она «включает учительницу» вне работы только, когда чувствует себя неловко.       Какой абсурд!       — Признаюсь, вы сподвигли меня задаться вопросами, которых ранее я не рассматривала. Это… увлекательно? — с легким сомнением вставила свой кнат Атрибут Решительности.       Восхитительный абсурд.       — Вы меня спрашиваете? Как по мне, ничего увлекательного, 1 из 10, не рекомендую. Но если вам весело, то милости прошу — развлекайтесь. Только, будьте так добры, отложите свои философские изыскания до лучших времен, — взгляд Ярославы потяжелел, и значительно холоднее она продолжила. — У нас тут один вопрос назрел. Не требующий отлагательств, так сказать. И в ваших же интересах как можно скорее его решить. Или я ошибаюсь?       Дама промолчала. Ее невыразимое лицо передавало ему стойкое впечатление долгого томного моргания.       — И нет… И да. Вопрос действительно требует скорейшего решения, — размеренным спокойным тоном с долгими паузами между словами ответила наконец Атрибут Решительности. — Но метод вам не понравится.       Такая манера речи всегда была для Ярославы как красная тряпка для быка. Раздражающая подача сказанного в совокупности с возмутительным содержанием, нажимали на все ее кнопки худшим из возможных способов — как нарочно.       Но, конечно, воплощению Магии нет никакого резона выводить из себя смертную маглу нарочно. Верно? Верно ведь?..       — Не смейте… — предупреждающе прорычала женщина.       — Юный Гарри прав. Вы должны отпустить его.       — Да вы издеваетесь!       Взрыв был неизбежен, Гарри знал это, он морально готовился к нему. Эта подготовка мало помогла справиться с поднявшейся в груди паникой, когда он почувствовал, как напружинились мышцы бедер под ним. Нельзя позволить ей просто встать и уйти! Она же действительно просто встанет и просто уйдет!!!       Как вообще переубедить эту ослицу? Какие слова пробьются сквозь ее праведный гнев? Даже если б он знал, то не смог бы ничего произнести — паника украла его голос. Но ему и не пришлось.       Оказалось достаточно немного участившегося дыхания, чтобы Ярослава отбросила все внешние раздражители и сосредоточила полное внимание на Гарри. Гнев все еще клокотал в груди и в мышцах, дрожащих от напряжения, как у охотничьей собаки в стойке, но даже в этом полуадекватном состоянии она четко расставляла приоритеты. И, как оказалось, ее первым приоритетом — было его благополучие.       Размеренно дыша приоткрытым ртом, она склонилась над Гарри в невербальном жесте защиты, закрывая его от взора Атрибута Решительности. Сухая жесткая рука мягко легла на щеку, заземляя.       — Все хорошо, малыш, не торопись. Ты хочешь что-то сказать?       — Пожалуйста, — сквозь спазм в горле просипел он. — Послушай.       Ее первым порывом было протестовать. Гарри видел это в ее напрягшейся челюсти. Он видел и то, как она задушила этот порыв в зародыше. Слушать воплощение Магии она не хотела категорически, но так старалась слушать его и прислушиваться к нему! Это Гарри тоже видел отчетливо.       Видел и, к своему стыду, воспользовался.       — Хорошо… допустим, — в полувздохе от «парселтанга» Ярослава обратилась к Атрибуту Решительности. — Допустим, я «отпущу», как вы говорите. Что с ним будет? Нет, понятно, что того самого, но… Поймите меня правильно, люди веками фантазировали на тему загробной жизни и посмертия. Вокруг нее воздвигнуты сотни религий — но все это фантазии смертных и есть. Вы — воплощение Магии. Вам доступна истина. Что смерть будет означать для него?       — Понятие «за-гробного» царства и правда конструкт исключительно человеческой психики. То, что принято называть царством Смерти — скорее пограничье, мир между мирами, мгновение между последним вздохом и первым криком. Для юного Гарри будет отличаться лишь продолжительностью этого мгновения.       — Конкретней, пожалуйста, — хорошо, что этот разговор происходил не в реальности. А не то пришлось бы Ярославе разориться на стоматологов потом — так сильно она скрипела зубами на Атрибут Решительности.       — Серая Госпожа примет его в свои объятия, как и любую другую душу. Исцелившись, он отправится на перерождение, как и любая другая душа.       Сам Гарри так и не научился верить в некую свою исключительность, поэтому его ничего в словах Атрибута Решительности не смутило. Ярослава же, сохраняя верность амплуа, вцепилась в несоответствие как акула, почуявшая кровь — с одурманенной улыбкой.       — Но вот беда: Гарри Поттер — не любая другая душа. Уверена, однажды Мастер Смерти — всегда Мастер Смерти.       — Этого еще не произошло.       — Нет, не произошло. В этой жизни. И вполне понятно, что сейчас он лишен власти над Смертью, но лишен ли он значимости для Нее? Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вряд ли. Очень вряд ли.       Ярослава повеселела, чувствуя, что нашла слабое место в аргументации Атрибута Решительности. Акулья улыбка очень ей шла. Жаль, Гарри не мог разделить ее радости — наоборот, с каждым ее острым уколом «в яблочко», у него росло дурное предчувствие.       Его интуиция не могла сравниться с феноменально точным предчувствием Рона, но это не значило, что она ошибалась. Только намекало на масштабы неприятностей.       — Вы не ошибаетесь — Гарри Поттер имеет огромное значение для всех Аспектов Триединой. И Гарри Поттер непременно будет жить. Но ущерб, нанесенный душе юного Гарри, возможно исцелить только по ту сторону Грани.       — Аспектов Триединой?.. Неважно, от этого несет религией, так что проехали. На богословие нет времени, — Ярослава взмахнула гривой, отбрасывая сиюминутное любопытство. — Вы противоречите сами себе. Как Гарри Поттер будет жить, если его душа… — Ярослава еще не закончила говорить, когда до нее дошло. — О. О!       Она рассмеялась. Худший из сортов ее гнева сопровождался этим смехом. Гарри съежился — впервые он испугался ее, а не за нее.       — Почему?! Просто «почему»?! Это его тело, его жизнь, вы — Атрибут его Родовой Магии! Как вы можете вот так легко смириться, что я займу его место?! Почему вы не боритесь за него?!       — В этом нет ничего легкого!       Прислушиваясь к нестройному бою сердца в женской груди, Гарри пытался отрешиться от скандала. По крайней мере, она все еще сидела на полу с ним в объятиях, спасибо и на том. Пока Ярослава не летит бить морду воплощению Магии, пусть кричит хоть до хрипоты.       — «Легко» только вам: осуждать меня за бездействие, не осознавая, какими привилегиями наделила Триединая вас — смертных. Вы прожили свою жизнь с девизом «возможности создают люди». Вы верите в это и в посмертии, вы требуете того же от других. От юного Гарри, от меня. Но я не человек!       Если бы крики не подавляли его так сильно, он мог бы найти определенный юмор в реакции Атрибута Решительности. Много ли смертных могут похвастаться тем, что вывели из себя астральную сущность?        — Я воплощение Родовой Магии, я — продолжение Аспекта Магии, — вернула себе самообладание она. – Мне недоступна роскошь «создавать возможности». Но мне доступно высшее знание, и я могу использовать его во благо Рода. Я могу направлять сынов и дочерей Решительного дома Поттеров по лучшему из предначертанных им путей.       — Благими намерениями вымощена сами знаете какая дорога. Можно даже сказать «Сами-Знаете-Какая».       Всплеск эмоций Атрибута Решительности успокоил женщину, как это ни абсурдно. К ней даже чувство юмора вернулось!.. Пускай и «юмора висельника».       Впрочем, абсурдным это казалось только со стороны. Стоило задуматься над источником гнева Ярославы, и все вставало на свои места. Ведь именно кажущееся равнодушие Родовой Магии Гарри по отношению к нему и его судьбе так разъярило женщину. Теперь, когда от былого равнодушия остались одни лишь окровавленные осколки, в глазах Ярославы они наконец-то оказались не просто на равных, но и будто бы на одной стороне.       Гарри вздохнул с облегчением — похоже, до драки все-таки не дойдет. Не сказать, что их взаимные и плохо завуалированные нападки его радовали, но уже что-то.       — То же самое можно сказать и про вас, — не осталась в долгу Атрибут Решительности. — Меня восхищает ваша решимость идти по выбранному пути, но этот путь построен на заблуждении. Удерживая Гарри от мирного упокоения, вы не «спасаете» его, только вредите — причем обоим. Ваше вмешательство в борьбу Кровной защиты с хоркруксом действительно беспрецедентно помогло! Но все дальнейшие…       — Ах, врежу? Себе — вполне вероятно! И я прекрасно осознаю, что вся эта история с — будем называть вещи своими именами — одержимостью не пошла мне на пользу. Но Гарри? Взгляните на него! Он исцеляется.       — Невозможно!       — Но факт! — приторно закончила фразу Ярослава.       — Иллюзия, не более! Ущерб, нанесенный душе юного Гарри осколком — напомню! — души Волдеморта, не может быть исцелен временем. Иначе сам акт раскалывания души не был бы столь необратим осквернением!       — Вы скорее предпочтете отрицать реальность, чем признаете, что в вашем «высшем знании» есть пробелы? — пренебрежительно усмехнулась Ярослава. — Как-то же Серая Госпожа исцеляет души. Значит, способ есть, просто никто прежде не оказывался в подходящих условиях.       — Какими бы ни были условия, вырванное из груди сердце не может отрасти само, даже с помощью магии! Нужна операция, а для нее: целитель и донор!       В неестественной тишине этого странного пространства не было эха — до сих пор. Последние же слова Атрибута Решительности звенели в воздухе, как заключительный аккорд оркестра.       — И вот, — сладко и тягуче, как отравленная патока, пропела Ярослава, — мы нашли ответ. Спасибо, милая Леди!       Непознаваемая фигура воплощения Магии замерла статуей, словно она обратилась в камень за открытие запретных знаний. Удивительно… человечная реакция на свой слишком длинный язык.       Гарри вспомнился старый добрый Хагрид с его: «Зря я это сказал».       — Проблема не в том, что Гарри невозможно спасти. Проблема в том, что в мире живых нет правильного донорского материала. Не должно быть — но, очевидно, есть! Так что бы это могло быть?       — …Вы и сами уже поняли.       Неописуемый голос воплощения Магии звучал тускло и обессиленно.       — И все же развейте мои сомнения, — Ярослава была одарена многими благами, но милосердие к павшим не входило в их число. Милосердие в целом ей с трудом давалось. Она всегда предпочитала добивать.       — Есть вопросы, на которые смертным не следует знать ответов.       — Как будто я вспомню хоть один.       …Гарри раньше об этом не задумывался, но догадка женщины должна была быть верной, потому что Атрибут Решительности заговорила. Нерешительно, и с трудом подбирая слова, но она ответила.       — Порой… Души уже не спасти. Или они сами не желают быть спасенными. Однако энергия, которая когда-то принадлежала такой душе, никуда не уходит после ее разрушения. Только… рассеивается. И она может быть собрана вновь, до тех пор, пока есть ядро, которое сможет ее удержать.       — Значит, ему для исцеления нужна духовная энергия.       — Да.       — Энергия, которая скапливается в Царстве Смерти?       — Да, — обреченно вздохнула Атрибут Решительности. — Но это еще не все. Проводя понятную вам аналогию, после любой операции остаются шрамы, и без правильной физиотерапии они могут причинять боль. Особенно во время скачков роста. Это вам хорошо известно.       — К чему вы клоните? — Ярослава нахмурилась.       — Магическое ядро — неотъемлемая часть духовного ядра и растет оно скачкообразно: в одиннадцатый день рождения и в семнадцатый, когда волшебник достигает совершеннолетия. Только покой, дарованный Серой Госпожой, сгладит шрамы на душе мальчика. И без этой «физиотерапии» его духовная оболочка потеряет пластичность, необходимую для безопасного созревания магического ядра. Семнадцатый день рождения станет последним днем в жизни юного Гарри — мучительно и окончательно!       — …Эту энергию можно извлечь только при разрушении других душ? — продолжила продавливать свою линию женщина.       — Да.       — И моей? — как ни в чем не бывало, уточнила Ярослава.       Атрибут Решительности промолчала. Гарри, конечно, давно знал, что он не самый острый инструмент в сарае, но сейчас убедился окончательно. Как же он раньше не понял, к чему клонит эта безумная женщина?!       — Нет! — панически просипел Гарри.       Пустая попытка. В кои-то веки Ярослава не желала прислушиваться к нему.       — Видимо, права была Ирина Сергеевна — мой эгоизм не лечится, — она тихо рассмеялась. — По-хорошему, решение должен принять ты, Гарри. Но я тебе такой возможности не дам. Прости.       Атрибут Решительности оставалась безучастна. Какая-то часть Гарри негодовала на нее за это, но большая была сосредоточена на попытках привлечь внимание женщины, остановить ее. Эта большая часть негодовала на себя и свое бессилие.       В этот раз Ярослава не желала его слушать.       — Я призываю Судьбу, Магию и Смерть во свидетели. Имя мне — Гарри Поттер… Гарри Ярослав Джеймс Поттер.       Неизвестно, был ли ее выбор слов удачной догадкой, логичным выводом из оговорок Атрибута Решительности, или их подсказали ей откуда-то свыше. Гарри уже никогда не узнает. Потому что эти ее слова имели Силу. Потому что они были услышаны.       — Мое имя твое, и все, что во мне ни на есть — тоже твое.       Ярослава прижалась своим лбом к его и зажмурилась. Гарри продолжал мелко мотать головой, отказываясь принимать реальность — и ее жертву. Но его отрицание не имело значения. Стоило бы уже привыкнуть!       Когда Кровная защита исчерпала себя, образы его родителей растворились в сияющем золотом свете. Ярослава, конечно, никогда не опустилась бы до подобной банальности! Будь ее воля, она разложилась бы на плесень и липовый мед, но удалось только рассыпаться золой.       Уместный конец для такой «пламенной» личности. Ярослава ухмыльнулась — косой безудержной ухмылкой, раскроившей трескающееся лицо надвое — ей понравилась ирония.       Безобразные захлебывающиеся рыдания сотрясали Гарри, и его неконтролируемая дрожь заставляла ее высохшее разом тело рассыпаться быстрее. Как кусок угля, прогоревший до седины и потрескавшийся от внутреннего жара.       Надрывный беззвучный вой покинул его легкие…       — Да будет так, — оглушительно прошелестел многоголосый вердикт.       … И с прерывистым всхлипом Гарри набрал полные легкие пыли и золы. Он попытался повернуться на бок, чтобы откашляться. «Попытался» — ключевое слово.       Вместо этого он свалился прямо на холодный каменный пол. Дезориентированный, на мгновение он обрадовался, что все это было сном! Но радость была недолгой. Гарри не скатился от кошмара с кровати — он скатился с Алтаря. С Краеугольного камня Поттер-мэнора, гордо воздвигнутого в центре Ритуального зала.       Абсолютно, беспросветно пустого Ритуального зала. Только Элвендорк, уютно спящая в чехле, составляла ему компанию. Элвендорк и сам Алтарь, седой от покрывающей его золы.