Ярость

Элизабет стояла у плиты и варила себе кофе. Джона дома не было — он уехал на рассвете, а куда — не сказал. Да Эли и не спрашивала. Налив чашку бодрящего напитка, девушка направилась в гостиную. Как известно, беда подкрадывается не заметно…. Всё случилось неожиданно: некто, сильный и облаченный в чёрный дорогой костюм, взял девушку за горло рукой, Элизабет от испуга выронила чашку. В этот момент в комнату вошёл Джон. Не мешкая, он прострелил державшему Эли человеку голову. Девушка, вскрикнув, отскочила, повернулась к убитому, а затем, обернувшись к Джону, крикнула: — Сзади! — предостережение, увы, оказался запоздалым. Острый дротик с ярко — красным перышком, тихо просвистел в воздухе и вонзился в шею Джону. Злобно шикнув, он выдернул дротик, но было поздно — яд уже проник в кровь и быстро распространялся по молодому организму. В следующий миг, Джон рухнул на пол как подкошенный. Будто издалека до помутневшего разума долетел чей-то, до боли знакомый, насмешливый голос. — Ах, милый Джонни, ты так ничему и не научился с нашей последней встречи, — послышались негромкие шаги по паркету. Никита. О, он должен был раньше догадаться! В глазах двоилось, но Джон успел увидеть стоящую над ним фигуру рыжеволосой женщины. А за ней другой бандит свалил сопротивляющуюся Элизабет на диван. — Спокойной ночи, Джонни, — последнее, что услышал Джон, был сладкий голос Никиты. Открыв глаза, первое, что увидел Джон, был потолок в коридоре своего дома. В окно заглядывала почти полная луна, отбрасывавшая на него свой свет. Что случилось? Ещё не прояснившийся разум медленно восстанавливал произошедшие события. Элизабет! Где Элизабет?! Всё вспомнилось мгновенно. Никита — рыжеволосая продажная шлюxa, ворвалась в его дом, усыпила его и похитила Элизабет. Раньше, когда-то давно, Никита была на стороне Добермана, но предала его врагу — боссу второй группировки с прозвищем Лорд, заманив Стаю и самого Добермана в засаду, где их перебили. Джон был серьёзно ранен, но жив, и до сих пор успешно считался мёртвым. Только несколько человек знали о том, что Доберман жив — Билл Мишл, Джеймс Мишл и два информатора. Мужчину сдал Джеймс, он это знал, ведь это Джон застрелил его брата. По душу Джона, вернее, по душу Элизабет, пришла Бета — правая рука Лорда — Никита. Значит, они до последнего думали, что он мёртв. От тех ран любой нормальный человек должен был скончаться, но Джон не был нормальным человеком. Он сам себя вообще не считал человеком. Зверь. И ему были чужды человеческие чувства. Но сейчас его что-то грызло, терзало из-за того, что случилось с Элизабет. Может, это совесть? Навряд ли. У Джона никогда не было совести. Это было что-то другое, и если бы у Джона и была совесть, то она была бы слабее этого «чего-то». Это «что-то» сидело внутри, в грудной клетке и билось о её стенки. Там появилась ноющая боль. Тоска? Догадки встревожили сущность Джона, всколыхнули пока ещё не уничтоженную человечность, заставляя сомневаться в том, что он просто «Зверь». Мужчина взглянул через прозрачное стекло на луну. Завтра будет полнолуние. Луна всегда предавала Джону сил, уверенности, когда он в них нуждался. Он просто стоял и смотрел на луну. В его серых глазах блекла растерянность и появлялась все больше крепнущая Ярость. Джон часто, очень часто черпал силу из Ярости. Безграничная, всесильная, она заполняла пустую оболочку, заставляла глаза краснеть, а мозг думать быстрее, быстрее действовать. Джону снова вспомнился тот день, когда он впервые обратился к Ярости. Это случилось три года назад, в такую же яркую, светлую ночь. В ночь, когда Доберман-Альфа потерял свою стаю. Сила Альфы — стая, а сила стаи — Альфа. Но Альфа и без стаи силен. Джон стиснул зубы. Вначале он отомстит Джеймсу. Снова Джон обращался к Ярости — она давала ему силу, а он поил её кровью. Кровь Джеймса будет данью, подношением в дар этой безграничной силе. Джон собирался быстро, ему нужно было торопиться, ведь Джеймс постарается сбежать, но при этом ничего не забывая. Сложив вещи в чёрную спортивную сумку, Джон накинул кожаную куртку, в которой он был в ту ночь в баре, где убил Билла, двоих пьяниц и забрал Элизабет. На часах было только половина двенадцатого ночи, Джеймс работает до трёх. У Джона было много времени, но все равно он спешил. Помимо автомобиля, у него был байк. Выгнав его из гаража, Джон выехал на трассу и погнал в сторону города. Через сорок минут в кабак вошёл высокий человек, на голове у него был капюшон, отбрасывающий на тень на лицо, из-за которой его не было видно. Подойдя к стойке, Джон скинул капюшон. Джеймс прикрыл глаза, и устало вздохнул. — Я тебя предал, и ты хочешь меня убить. Но ты убил моего брата, я просто не мог тебе этого простить. — Билла следовало убить уже давно, — отмахнулся Джон, — когда он только начал снабжать людей Лорда. Джеймс опешил. — Этого не может быть… — беспомощно пролепетал он. Не может быть, чтобы его брат был предателем! Джеймс жил, существовал по законам Добермана, он был частью его стаи, и такая вещь как предательство вызывало в нем негодование и злость. Джон был прав, что убил Билла. Джим бы сам убил его, если бы узнал об этом раньше. А теперь, получается, он сам предал, его ведь никто не заставлял, своего Альфу, подставил его. Джеймс оперся о стойку, подавшись вперёд… — Я не знал, не знал… Прости, Джон, что я доложил на тебя Лорду. — Ты ещё и на Элизабет доложил, — сказал Джон. Он выглядел каким-то безумным. Голос звучал не так, а серые глаза, обычно бесстрастные, были живыми и проникали взглядом в самую душу, отчего Джиму было жутко и его бросало в дрожь. — Она была с тобой все это время? — удивился Джим. Он думал, что Элизабет давно мертва и сожалел об этом, о том, что ушёл и оставил её с Джоном. — Она видела, как я убил. Но её я убивать не хотел, — Джон пожал плечами. Его поведение было странным. Джим хорошо знал, что это означает. Джон пребывал в Ярости. Хотя внешне он и был спокойным и даже флегматичным, но внутри Джон жаждал убивать. Джим знал это и содрогнулся от этих мыслей. — Лиса забрала Элизабет и это на твоей совести, Джеймс, — продолжил Джон. — Правда, ненадолго. Внезапно, четыре острых предмета — не клинки, они небыли холодными как стали, а были теплыми, — вонзились в шею Джима и вышли, оставив четыре сквозные раны. Кровь, булькая, лилась из разорванного горла. Ноги Джима подкосились. Падая, он успел увидеть Джона с насмешкой на мрачном лице и его окровавленную правую руку, которую тот держал перед собой. Джиму почудилось, что на пальцах Джона были какие-то наконечники, типа когтей, — предполагать, что это и были когти, он не стал —, но рассмотреть, как следует, он не успел. Джеймс упал на пол. Кровь хлестала из шеи и тут же образовала лужу. Глаза Джима невольно закрылись, он провалился во тьму. Хотя, он больше не увидит ничего кроме тьмы.