Радио Пандора

...Девушку зовут Наска, по крайней мере, она просит называть ее именно так. Ее телу лет двадцать, оно не слишком впечатляет ростом и статью. Живое, быстрое и легкое, тело работает оправой для пары удивительных серых глаз, которые Наска всегда держит чуть прищуренными, чтобы не злоупотреблять их рентгеновской силой. Странно, она знает не так много групп и мелодий, хотя в них ее религия и пища. Видимо, траве, продравшейся сквозь асфальт, достаточно взгляда Солнца, отраженного в мутном окне и двух капель воды из трубки кондиционера. Или вот, лучше: отшельнику, настроенному на FM-диапазон Господа Бога, не требуется слишком много каналов. По любому из них он все равно слышит один и тот же голос. То, что я расскажу о ней дальше, зависит от того, что вы готовы слышать. Поскольку я не получил никакого ответа, начну как попало. - Привет, Наска, – сказал я и повернулся спиной. Во-первых, иначе пришлось бы протискивать неуклюжий барабан-бочку боком, и я сто процентов застрял бы в узком закулисном переходе. Во-вторых, что еще сказать подружке полузабытого друга, с которой меня познакомили секунду назад? - Послушай, Толян, - семенил мне в спину полузабытый друг. – Не, послушай, это просто шикарно! Возвращаюсь из трипа, ступаю на шаткую землю первопрестольной – и на тебе! Афиша. И на самом видном месте, шестая строка снизу восьмым кеглем – наш Толян! Ох, я удивился… Номер твой я, конечно, потерял. Но мир не без людей! И вот мы здесь. Спасибо за контрамарочку. Кстати, это Наска, я говорил? - Угу, – куртуазно ответил я и шагнул на сцену. Меня ожидала бодрая встреча - Ну трындец, где тебя носит?! Я с вами помру! Двадцать минут до начала, аппарат еще не собран, звукача нет, сейчас пролетим, как фанера над Парижем – и всё, прощайте хит-парады! Этот ком укоризны зовут Ефрем. Он один из устроителей этого фестиваля и по совместительству менеджер нашей группы. Только благодаря ему мы попали сегодня в обойму. И только благодаря ему замещаем сегодня рабочих сцены – фестиваль урезает расходы. Я поставил бочку на подиум и обернулся. Полузабытый друг и его спутница вопросительно маячили в дверях. Я кивнул им в сторону танцевальной зоны, быстро заполнявшейся народом. Легкими тенями они пересекли сцену, шмыгнули мимо секьюрити и канули в темноту зала. На подозрительный взгляд Ефрема я ответил благородным молчанием. ...Мы играли четвертыми. Для парней ниоткуда вроде нас – просто шик! Это стоило нескольких тонн перетасканной аппаратуры. Мне было сильно не по себе, вслед за нами выступали реально крутые группы, которые я раньше видел по телику. Переживали и остальные. Басист дважды ронял свое «весло», а гитарист нервно теребил в кармане упаковку запасных струн. Так что начали плохо, враскосяк. Аккорды словно продирались через колючую проволоку, оставляя на ней кровавые ошметки гармоний. Я остро чувствовал, что кроме маленького островка своей публики никто нас здесь не любит. Что ж, терять нечего. Оставалось одно: зажмурить глаза, покрепче зажать в руках палочки и сделать ритм метронома в ушах ритмом моего сердца. Будь что будет. И было. На третьей или четвертой песне расхлябанное болото зала стало оживляться, по нему начали бродить ленивые волны. Волна за волной, все выше, все мощнее. Каким-то надрывным рывком мы сумели оседлать волну, и в ту же секунду зал словно бы стал единым целым, огромным тысячеглазым существом. Ритм моих барабанов был его скелетом, а рев гитар – мясом и кровью. Мы все дышали в унисон, и каждая нота ложилась в цель без промаха. Это было почти религиозное ощущение. На последней песне, когда океан лиц засиял огоньками зажигалок и телефонов, я ощутил покалывание в груди, мне показалось, будто чей-то пронизывающий взгляд сверху настойчиво ищет меня – и не может пока найти… Ну да. Меня до сих пор торкает от нашей собственной музыки. Ребята пошли на поклон, а я остался сидеть за установкой, тупо пялясь во внутреннюю пустоту. Когда другой барабанщик тронул меня за руку, я вздрогнул. - Молодцы! Жжете. Дайте и нам отжечь! Я слез с табуретки, быстро собрал в чехол железо и кинулся догонять своих. За сценой ждала засада. Две знакомые тени заступили мне путь. - О-о-о-о, старик, это было шикарно! Уж доставили – так доставили! Я-то думал, вы пионеры – так нет, настоящие монстры рока! Ты хоть сам это понимаешь, Толян? - Ребята, вы откуда здесь взялись? Я же вас в зал проводил… Полузабытый друг усмехнулся. - Мы умеем договариваться. Нет, ну слушай. Ты нам устроил полет души, а мы тебе замутим зашибатый полет сознания. У нас кое-что есть… Его лицо было совсем близко. Я посмотрел на зрачки и понял, что ребята летали не только на крыльях музыки. Перевел взгляд на девушку. Она подняла глаза, несколько секунд изучала что-то внутри моей черепной коробки, а потом вдруг вспыхнула лучезарной улыбкой. Сразу стала совсем другой, живой, что ли. - Поехали с нами? – наседал неугомонный друг. - Нет, ребята, – я с трудом отвел глаза. – Извините, у меня такой рок'н'ролл, который против наркотиков. Ноу драгз, джаст рокс. Слушайте, вы идите в зал, там сейчас клёвые команды играют. А меня парни ждут. - А чо, друзей тоже с собой бери. Не волнуйся, на всех хватит. - Нет, извини, брат. В другой раз, – я повернулся и зашагал в сторону гримерки. - Ладно. Передумаешь – звони. Я обернулся. Их уже не было. …Я ввалился в гримерку, меня распирало от радости: - Ребята, не, ну вы поняли? Это же явный левел ап! Вы слышали зал? В узкой длинной комнате было душно и суетно, и слова потонули в клубах сигаретного дыма. Кроме нас, здесь набилось еще три команды, и задушевного разговора, похоже, не предполагалось. Кромвель, наш басист, с отсутствующим видом наматывал на локоть бесконечный шнур, Майк, гитарист, прикуривал новую сигарету от предыдущей, а Паша, похоже, был уже на старте. Еще бы, у нашего многообещающего почти топ-менеджера завтра ответственный день. Зато Ефрем, пахнущий коньяком и самодовольством, вещал как радиоприемник: - Ребята, нафига этот пафос, эта, пардон, истовость? Вы же не попы, откуда у вас религиозный угар? Сегодня в тренде играть спокойно, четко, культурно, с легким душком упадка и разложения. - Ты зал слышал? – возмутился я. - Ха! Ху%:я-с! Ваш путь наверх проложат не эти девочки-панкушки, а серьезные люди. А у них на ваши души нараспашку огромная багровая… аллергия. Ну какая душа, я умоляю! Рок-герои давно лежат в уютных могилках. Всё! - Да от%?ись ты, Фрёма, – не выдержал Кромвель. - Точно! Он нам уже десять минут по ушам ездит, – поддержал Майк. – Может, тебе… - Спокойно, ребята. Неважно. Я… Я решил. Я ухожу. Решил сегодня там, на сцене. Надо было сделать выбор, и я его сделал. Спасибо за все. Вы лучшие. Простите. В своем лучшем стиле Паша оставил последнее слово за собой. Он уже давно захлопнул дверь, а мы все стояли с раскрытыми ртами и глотали эхо его слов пополам с дымом. - Не, ну это просто… – развел руками Ефрем. - Без фронтмена группы нет! - Пи%№ц, – интеллигентно подытожил Кромвель. … Пока звучала музыка, было еще ничего. Я вернулся за кулисы, и вибрация огромных колонок рассеивала мою злость и тоску. Но когда последняя группа под восторженные девчачьи визги завершила свой сет, а потом еще сыграла на бис, техники погасили софиты, и публика потянулась к выходу. Они, конечно, уже забыли наше выступление… И у нас больше не будет шанса напомнить о себе. Я стоял и тупо созерцал пустой зал, покрытый ковром пустых бутылок и стаканчиков. Бритоголовый парень из секьюрити дернул меня за рукав: - Молодой человек, вы что-то здесь забыли? - Походу, всё. Я натянул куртку, нагрузил плечо ненужным чехлом с тарелками, и тут меня настиг звонок. Пашка передумал?! Нет, это вряд ли. Не из того теста… - Толян, вы там че нарешали? Мы с Наской еще тут, у первого подъезда. - Кто мы? А! Да нет же, я, блин, сказал... Хотя… Гори все ясным пламенем. Друзья, пусть и полузабытые, на то, типа, и есть, чтобы поддержать в такую минуту. - Айн момент. Скоро буду. …Мне стало по-настоящему страшно. Холодное, пронзительное чувство. Пять минут назад, на этой самой кухне в обшарпанной хрущевке, я проглотил две розовых таблетки. И теперь они были частью меня. Я понимал, мне уже не соскочить с поезда. Ком тревоги распухал внутри, и я не мог отказаться от него, убежать, отклонить в сторону. Я сам был им, и то, что происходило со мной, стало неизбежно, как приговор. На мое плечо легла легкая рука. - Не бойся. Она улыбнулась мне. С ее прикосновением я словно впервые почувствовал свое тело. От страха мои мышцы стали такими напряженными, что я ощущал себя корявым пнем, скрученным ветрами и временем. Расслабиться я не мог. - Не, старик, в натуре, не бойся, – поддержал друг, - Мы этой дорожкой ходили не раз и не два. Если будет бэд трип – не дрейфь, Наска тебя вытащит. Она у нас знатный сталкер. Она кивнула и снова улыбнулась. И вдруг показалась удивительно красивой. - Да я не… - начал я и осекся, потому что спазм сдавил мое горло. Я несколько раз глотнул всухую и понял, что не могу дышать. По телу пробежала волна мурашек, а откуда-то изнутри хлынула волна изменений. Мне казалось, что я все еще задыхаюсь, хотя на самом деле я лихорадочно дышал, я просто тонул в этом потоке хриплого дыхания, погружаясь в него, словно в бурлящую кислородную реку… А на дне реки был звенящий покой и мерцание разноцветных звуков. Звуки сами собой складывались в пирамиды слов, и когда пирамиды стали наслаиваться одна на другую, я вдруг стал понимать смысл фраз: - Алё, дружище, хватит втыкать в радио, пойдем прогуляемся. Я собрал внимание в кулак и вдруг обнаружил себя вновь в той же комнате, с теми же людьми, но только все вокруг было другим, радужным, живым, меняющимся каждую миллисекунду. Я ощущал толчки времени, сочащегося сквозь меня. Все это в сочетании с невероятной четкостью картинки было так красиво. - Красиво, да, – подтвердил голос, который я с трудом соотнес с образом моего друга. - Но ты не представляешь, насколько красиво за Стеной. - Какой… Стеной? – вопрос стоил мне, наверное, таких же усилий, как мировой рекорд для штангиста-тяжеловеса. - Увидишь. Правда, за Стеной в цвете видит только Наска. А! Ты же не знаешь. Это ее фишка. Она по жизни видит все только в черно-белых цветах, какой-то хитрый дефект сетчатки. Зато за стеной… В общем, нам с тобой хватит и двух цветов. Дыши глубже, поехали! Он говорил что-то еще, но я не улавливал больше смысл. Слова расслаивались на мельчайшие чешуйки и переливались, будто снежные нити. Мое внимание, словно воронка, впитывало их и пропускало насквозь. Я был гигантской мембраной, фильтрующей краски и эмоции… - … Он не пройдет, похоже. Я снова вынырнул на поверхность. Рядом со мной были мои спутники, но их трудно было узнать, потому что черты таяли и менялись каждую секунду. Я чувствовал себя так, будто меня протащило сквозь мясорубку. Я пытался разглядеть свое тело. Оно мерцало, как голограмма. Я перевел взгляд влево и краем глаза зацепил желтую бесконечную стену, сотканную из тумана. Когда я повернул голову, чтобы посмотреть на нее, стена сместилась вместе со взглядом. - Не пройду... туда? - Да, за Стену, – ответил мне мужской силуэт. - Ладно… Я и не хочу. - Придется. Чтобы вернуться назад, здесь надо идти вперед. - Я … попробую. - Ты уже пробовал два раза. - Не помню. - Еще бы. Спокуха! Наска проведет. Она и меня в первые разы водила. - Как… проведет? - Она возьмет тебя в себя. - А… я? Мое тело? - Это не настоящее тело, чувачок. Чистый астрал. Только твое представление. Вообще-то и настоящее тело тоже представление, только твердое… Слушай, достал. Отдаю тебя Наске. Она вдруг придвинулась удивительно близко, ближе, чем дыхание, ближе, чем кожа. Радужки наших глаз слились воедино. - Назови мне настоящее имя, – шепнула она. Голос отозвался где-то в глубине. - Что? Зачем? Как это? - Так полагается. Вроде как магическая традиция. Я медлил, и тогда она снова улыбнулась. На сей раз я не видел эту улыбку, но словно почувствовал ее всей своей душой. - Вот я, например, Настя. Анастасия. Но только не смей меня так назвать там, дома. Там я для всех – Наска. - Настя? - Да. - Всего-то. А я… Толян. Анатолий. - Уверен? - Кажется. - Ладно, пойдем. Не было никакого перехода. Мгновение спустя мы были по ту сторону, и мы стали одно. Самое нежное, самое интимное и в то же время самое целомудренное ощущение в моей жизни. Как будто сестренка, которой я никогда не знал, взяла меня за руку и повела играть в самые заветные игры, и каждая из них оказалась настолько близка и понятна, словно я сам ее придумал. Мы стали зверем, который мог бы менять свои шкуры в зависимости от сезона, но предпочитает носить их одновременно. Она вела нас бережно, спокойно, как священник, выносящий огонь из алтаря. А вокруг расцветала Вселенная. Я видел ее целиком, до самого дна. И откуда-то сбоку разрасталось огромное всепроникающее сияние, которое я воспринимал как бесконечно чистое счастье. - Не так! – Настя вовремя остановила меня. Ее мысли были моими, но я по привычке воспринимал их как речь. - Смотри только краем глаза. Это Орел. Читал Кастанеду? - Нет, – признался я, но все было понятно и так. - Это Его мир. Только Он здесь – настоящий. Мы по сравнению с ним – высохшие оболочки. Не приближайся к нему, не смотри на него и не думай о нем. Здесь и так достаточно чудес. Наслаждайся. - А как? - Просто будь. Я отпущу тебя ненадолго. Справишься? - Справлюсь! – неожиданно для себя ответил я и ощутил гулкую вибрацию, с которой появилось на свет это не то слово, не то мысль. Говорить голосом девчонки странно, но думать мыслями девчонки еще страннее. Я окунулся глубже, но Наски нигде не было. Был только я, вернее БЫЛА я… Мое сознание стало другим, непривычным, изящным и тонким. Я сделала попытку разобраться, но утратила власть над мыслями и обрушилась водопадом внутрь себя. Я была аквариумом с тонкими прозрачными стенками. Внутри меня находилась вода и рыбки – мои желания и мысли. А снаружи - великий океан, наполненный такой же водой и такими же рыбками. И эта стенка была все, что отделяет мою жизнь от моей смерти. А утес, готовый разрушить эту стенку, был уже близко-близко… - Стой! Не приближайся! Надо вынырнуть на поверхность. Где она? Там, где свет?! - Отвернись! Не смотри!!! Я раскрыл глаза и прямо перед собой, на расстоянии то ли миллиардов световых лет, то ли вытянутой руки, увидел сияние во всем его губительном великолепии. Я сдался сразу. Но Настя еще держала нас, держала изо всех сил. Я знаю, она могла в любой момент оставить ту часть, которая была мной, и уйти… Но не ушла. Хотя для всепожирающей силы эти попытки были ничто. И вот я уже ощутил, что остался один. Огненный зрачок заглянул в самую глубину моего сознания. Я вскинул тонкие руки с двумя зелеными кольцами, но видел этот взгляд насквозь. Он выпил все мои мысли, высушил меня до дна, оставив пустой кокон, вспыхнувший жаром тысячи вулканов. В этом огне сгорала моя душа. А потом я, наверное, умер. Но у этого путешествия все же было продолжение. Когда я открыл глаза, пейзаж за окном был черно-белым.