Глициния цветет, поет моя душа!
С годами ветки-водопады сильней струятся.
Останусь жить здесь навсегда, глициния душа моя!
Глава открыл свои полные грусти глаза. Раньше он был хладнокровен: ничто не могло вывести его из равновесия, но 17 лет назад случилось "ЧУДО", которое не слушалось его, выводило из себя, но заставляло от всей души радоваться и смеяться. И этим маленьким чудом была его единственная дочь. И сейчас он ждал прихода своей дочери, которая засиделась у подруги, заставляя сильно волноваться отца. Он смотрел на небольшую тропинку, ведущую в глубь деревни. Летающие снежинки стали падать чаще, постепенно превращаясь в снегопад. Видимость резко снизилась, а девушки все не было. Проходили минуты, но вот по дороге что-то стало приближаться. Старик выпрямился и принял грозный вид, а фигурка продолжала маячить, подходя все ближе и ближе. И когда она подошла совсем близко, Глава поселения проговорил спокойным, но недовольным голосом: - Асаэ-сан, вас учили не опаздывать? - Прошу прощения, отец, я...- начала быстро оправдываться девушка,- мы... засиделись немного, праздник же... - Это не оправдание! Быстро иди в дом!- приказным тоном ответил своей дочери отец. И она, подчиняясь его грозному взгляду, быстро пошла в дом. Закрыв дверь, Асаэ обреченно вздохнула. Она понимала, что виновата, но все же это был не повод лишать её ужина! Девушка пошла к себе в комнату, достала рисовую бумагу и тушь. Склонившись над чашей, чтобы набрать воды, Асаэ увидела свое отражение. Ничего необычного не было: приятное лицо, розовые губы, шелковистые каштановые волосы. И только глаза были интересны. Вы видели застывшую смолу сосны - янтарь? Тогда вы поймете, каков цвет её глаз. Зачерпнув воду в специальную емкость, она начала свое любимое занятие - каллиграфию. Когда у неё на душе было грустно или была особая, непонятная тяжесть, дочь Главы всегда начинала писать иероглифы. К числу её любимых относились "любовь", "вера", "сострадание", "мужество" и "надежда". Иногда она пробовала писать картины, но, увы, у неё не особо получалось. Отец поощрял увлечение своей дочери: многие известные мудрецы славили каллиграфию за то, что она развивает различные "высокие" чувства. А вот о матери Асаэ так нельзя было сказать. Юкари-сама - очень волевая женщина - много времени отдавала порядку в доме. По домашним вопросам к ней прислушивался даже муж. Она искренне считала, что её дочери надо больше проводить времени на кухне и прилагать большие усилия для изучения чайной церемонии, а также за уроками музыки, чего девушка терпеть не могла. Ей с самого детства твердили, что она должна стараться, чтобы стать хорошей женой, но у неё был один "ветер в голове" вместе с её рисунками. Аккуратно ведя кисть, Асаэ изредка закрывала глаза; из-под её руки выходили элегантные штрихи, которые затем превращались во фразы. Казалось, ничто не может нарушить тишину и гармонию, воцарившуюся в комнате девушки, как вдруг раздался резкий голос за её спиной: - Асаэ, ты опять занимаешься этими черточками?- Асаэ от неожиданности сделала огромный мазок, испортив всё стихотворение, и задела тушь, забрызгав ею все вокруг. Она желала вскочить и напасть с кулаками на своего обидчика, но, увы, не срослось. - Мама! Ваш приход стал для меня неожиданностью! - Вот куда ведет женщину философия! Твое кимоно, оно, оно... Быстро переодевайся: отец ждет тебя у себя - покажешь, чему научилась на уроках чайной церемонии. - приказала Юкари-сама и ушла, шурша своим красным кимоно, которое шло к её черным, как смоль, волосам. Асаэ даже не успела возразить, кто уберет все черные последствия туши. Во что ей одеться?! Ворча, как старик, девушка переоделась в свое любимое кимоно. Оно не выглядело дорого, но было редкого оранжевого цвета. Подкрасив губы смесью воска и красителя, она вышла из своей комнаты. Её путь проходил вдоль сада - её любимой дороги. Летом здесь особенно красиво: высокие сакуры и низкорослые бонсаи, пруды и мостики, глицинии и беседки... Асаэ остановилась. Её взгляд задержался на покрытом снегом домике духов. Прошлой осенью она посадила под ним высокогорную орхидею. Воображение сразу показало эту картину, и девушка, смотря на заснеженный сад, видела его зеленым и цветущим, как летом. Но, опомнившись, пошла дальше. "Тук-тук!" - Отец, вы хотели меня видеть? - Да, проходи. Дочь Главы тихонько прошла в комнату. Она знала её с детства. Картины из шёлка, массивный рабочий стол, синие начищенные доспехи самурая и длинный серебристый меч - все это завораживало её тогда и сейчас. Её отец был самураем, но ушёл - это все, что было дозволено ей знать. Все его вещи стали семейной реликвией и не более. Но, почувствовав на себе взгляд родителя, девушка присела на указанное ей место и торопливо спросила: - Отец, вы не желаете чаю? - Мне сейчас не до чая, - вздохнул старик,- нам предстоит серьезный разговор... "Нет, нет! Только не говорите, что хотите отдать меня замуж!" - думала про себя девушка. Она нервно задышала и опустила свой взгляд вниз. - Не волнуйся, я думаю, что эти меры будут временными. Ты уезжаешь отсюда. - Отец, как? Почему? Я ничего не понимаю. - дочь подняла свое полное недоумения лицо и смотрела на отца. В её голове крутилось множество мыслей, но ни одна не устраивала её. Когда она немного успокоилась, Глава продолжил: - Соседняя провинция стала агрессивно себя вести. Здесь небезопасно, и я принял решение. Пока все не наладится, ты уедешь отсюда. - А другие... Отец? - Почти все нашли, куда отправить своих детей, - радуясь проявленной заботой о других, пожилой мужчина улыбнулся. - Ясно... А куда вы меня отправите? У нас же нет родственников. - Ты поедешь в Киото, к моему давнему и очень хорошему знакомому Кондо Исами. Я уже отправил ему письмо. Кхе-хе... "Киото? Киото! Очень большой город, великий. Не верю... Я уезжаю из своего дома в горах навстречу неизвестному..."