Сумасшествие бывает сладким

Он знал, как по-разному можно произнести его имя. Помнил, как делал это отец — тяжело, как камнем опускал, только иногда это был камень под ноги, а иногда — на плечи. Дин смутно припоминал, как мягко звала его мать. Он помнил, как говорят это случайные знакомые, девушки, друзья отца... Сэм. Младший брат так и вовсе всегда делал это одинаково, а красок интонации придавало что-то большее. Иногда она раздражала. Иногда, в пылу ссоры, вообще доводила до белого каления лучше самых изощрённых оскорблений. А иногда из-за неё накатывали такие чувства, что Винчестер был почти готов обнять младшего братца. Почти. И вот, наверно, только эти воспоминания заставили его задуматься после произошедшего тем вечером. А ведь началось всё с того, что три звука сложились в простое слово. — Меня зовут Дин, — говорил он, кладя руку девушке на коленку. — Значит, Ди-и-ин, — сладко протянула она, — а я Мишель. Мишель не была дурой. Она была просто пьяна — не так, чтобы до мерзкого, но ровно до того момента, когда восклицаешь «а ну его к чёрту» или «жизнь одна!». Только отчего-то никто не желает тратить единственную жизнь на великие свершения или открытия, до которых другие не додумались, а всякий предпочитает повторять застиранный сценарий богемы на один день. Мишель поднималась по лестнице, глупо улыбаясь, пока этот Дин говорил и говорил ей что-то, называл куколкой и иногда коротко целовал, чтобы поддерживать пыл. На нужном этаже он жадно впился в её губы, пробормотал что-то про то, что ещё не слишком поздно, и какого-то Сэма можно уговорить, а потом сказал немного подождать здесь. Мишель кивнула с сожалением. Задерживаться ещё совсем не хотелось. Она прислонилась к стене спиной, слыша, но не слушая разговор совсем рядом, и смотрела в одну точку на красном ковре с двумя бордовыми полосками по краям. Мимо игриво пропрыгали детские кроссовочки, а следом мерно простучали каблуки лакированных сапожек, оставив что-то на полу за собой. Мишель сдвинула брови, всматриваясь. Точно, какой-то кулончик на тоненькой серебристой цепочке. Она подняла его и почти окликнула рассеянную обладательницу, но на почве весёлого настроения в белокурой головке вдруг щёлкнуло мимолётное желание присвоить забавную вещицу себе. Мишель надела цепочку на руку, сделав вокруг запястья два оборота и не без возни справившись с маленькой застёжкой. Вот, теперь — её. Какая-то крупная блестящая бусина. Это ведь просто забавная безделушка, ничего серьёзного, а на руке повисла приятной тяжестью, так, что и вовсе расхотелось с ней расставаться. — Эй, куколка. — Дин кивнул на распахнутую дверь, — у нас есть номер! Стоящий рядом с ним парень чем-то напомнил Мишель её пятилетнего кузена: он сложил руки на груди и был явно недоволен. И сейчас она хоть убей не смогла бы сообразить, почему. Да ей было и неинтересно вникать в происходящее. — Не переживай, это ненадолго, — не глупее, чем раньше, она хихикнула, а потом неловко, случайно одним пальцем залезая за ворот, коснулась его плеча, подвигаясь ближе к тёплому телу Винчестера-старшего. — О, поверь мне, достаточно долго, — усмехнулся Дин и утянул её в номер, звучно хлопнув расхлябанной дверью. — Придурок, — буркнул Сэм, оставшийся по ту сторону, застегнул куртку и направился к лестнице. Нет, он мог понять, что секс у Дина возведён в культ, и ещё то, что в какой-то степени он сам виноват в том, что у старшего брата нет лишних денег, чтобы снять ещё один номер — совсем недавно младший Винчестер раскошелился на планшет. И всё равно. То, что Дин только что сделал, это как-то... как-то... Ни в какие ворота не лезет, в общем. И вот так, неодобрительно фыркая каждый раз, когда мысли возвращались к занятию старшего брата, Сэм свернул за угол и оказался на приятной аллее с клумбами и совсем новенькими скамейками. Окинув взглядом каждую из них, он шагнул к ближайшей и устроился на ней, попутно разблокировав планшет. На экране высветилась та любопытная статья, которую он давно собирался прочитать, только всё было недосуг. Пожалуй, самое время. Только бы не начался дождь, а то ведь придётся искать какое-нибудь местечко с крышей над головой, а они в этом городишке по странному совпадению все удивительной паршивости, и публика не внушает доверия. Где Дин только выискал эту свою Мишель среди самых заурядных, а по большей части отталкивающих горожанок, оставалось загадкой. Но так или иначе, это Сэма интересовало куда меньше, чем его статья. «Обмен телами — сложный многоуровневый процесс, но прежде всего для него необходим непосредственный контакт, а иногда даже то, что именно в вкладывалось в это прикосновение. Чаще всего для обряда используется мощный магический артефакт, который упрощает все приготовления настолько, что в отдельных случаях для непродолжительного обмена не нужно никакого участия колдуна или одарённого. Обмен телами не похож на одержимость, так как опыт, мысли и знания при этом не передаются чужой душе. Открыть для себя воспоминания другого человека таким образом невозможно». Дин был хорош, и плывущее сознание взрывалось волнами от ощущений на коже, под кожей и в горячей-горячей крови; влажные пятна на шее горели огнём, а руки подрагивали от нетерпения. — Ди-и-ин... — Просяще, томно, долго тянула она, расправляясь с последними пуговицами на его рубашке. С неё одежда исчезла как-то незаметно и будто сама по себе. Мишель упала на кровать, беспорядочно скользя по спине Винчестера ладонями и улыбаясь глупо и блаженно, закусывая губу и готовясь к чему-то большему. «И физическая, и ментальная составляющие обмена важны одинаково, и любое незначительное действие может начать цепочку. Иногда непросто бывает разобраться даже в том, каким образом действовало заклятие в этот раз. Однако, среди главного можно выделить первое прикосновение (душа прикоснувшегося к артефакту почти наверняка переместится в первую физическую оболочку, к которой он прикоснулся после начала обряда) и состояние эмоционального подъёма или возбуждения». Мишель становилось душно, и она вдыхала всё глубже, не запоминала свои движения, просто купаясь в ощущениях. Сэма бросило в холод, и он всем телом вздрогнул, когда с неба полил ледяной дождь. Пробирало до костей, он больше не мог сосредоточиться на строчках. Перед глазами всё двоилось, и начали мелькать красные вспышки. Голова кружилась. И гул в ушах нарастал всё больше. Вдруг... всё прекратилось. Сэм наконец-то смог выдохнуть с облегчением, но не успел открыть глаза прежде, чем был погребён под поражающим массивом совершенно незнакомых ощущений. Они были дикие и странные, непохожие ни на что испытанное им ранее. Температура подпрыгнула на пару десятков градусов вверх. А когда Винчестер-младший смог, наконец, открыть глаза, и его взгляд разбился о взгляд зелёных глаз напротив. Сэм вообще не понимал и не пытался понять, что с ним происходит. Он чётко осознавал только то, что происходящее невыносимо приятно, а Дин сейчас такой, каким Сэм никогда не видел его раньше. От каждого его прикосновения, даже от самого лёгкого — особенно от лёгкого — всё тело, ставшее вдруг почти невесомым, прошивало молнией так, что хотелось извиваться и подать, наконец, голос. И почувствовав каждую свою частицу, он напряг связки и произнёс единственно возможное и подходящее здесь и сейчас. — Дин! Собственный голос прозвучал чуждо и слишком высоко, но это уже не имело никакого значения, потому что мысли рассыпались мелким бисером, а по всему телу побежали мурашки. Намертво сжатые пальцы непроизвольно разжались, и из раскрытой ладони покатилась куда-то вниз по цепочке увесистая прохладная бусина. Сэм куда-то ухнул, все его внутренности сделали сальто, а по голове как будто обухом ударили, и вот он обнаружил себя сидящим на скамейке в аллее. Всё так же. Только весь привычный мир перевернулся с ног на голову. В какой-то полумиле от него приходила в себя Мишель. У неё кружилась голова. Ну, всё. Больше она пить не будет никогда, ни за что, ни капли. Она и раньше бывала пьяна, но ничего похожего на это прежде не случалось. Она ведь даже видела совсем не то, что происходило на самом деле! Немного уняв своё смятение, она нашла силы подняться, одеться и кое-как привести себя в порядок в ванной, чтобы уйти. Она всем существом ощущала, что нужно убраться из этого номера и от этого странного парня подальше. И бусину тут же бросить, чтобы не служила напоминанием. Мишель надевала свой жакет, сбивчиво объясняясь с Дином: ей нужно куда-то идти (не нужно), было приятно познакомиться (да они и имени его не вспомнит через несколько дней), вечер был незабываемый (из всего только это, пожалуй, было правдой). И Винчестер не пытался её остановить или добиться чего-то более внятного, чем «я пойду, потому что мне надо». Он смотрел как-то не так, а потом сделал то, чего никогда не делал с девушками на прощание — взяв её лицо в свои руки, мягко поцеловал. Это было очень странно. Мишель поняла с несвойственной ей проницательностью — поцелуй предназначался совсем не ей, и потому её не удивило, что то, что она увидела во взгляде Винчестера сразу после, больше всего напоминало разочарование. — Ну... Пока, — смущённо пробормотала она. Винчестер не стал ничего говорить, только коротко кивнул, сложив руки на груди. И когда за Мишель закрылась дверь, он позвонил Сэму только семь-восемь минут спустя, потому что некоторое время стоял, устремив отсутствующий взгляд в стену. Размышлял. Он знал точно, как произносит его имя отец, его друзья, случайные знакомые, девушки... и Сэм, который всегда делал это одинаково, просто, ясно, как никто другой. Дину доводилось слышать, как брат зовёт его на помощь, предупреждает об опасности, пытается достучаться и заставить понять, просто окликает или рад видеть старшего; и всегда это воспринималось по-разному. То, «в каком контексте он бы хотел услышать своё имя из уст Сэма» больше походило на эвфемизм. Но прямо сейчас он не мог прекратить думать о том, что ему почудилось. Дин полез в карман за телефоном и начал набирать номер Сэма, бормоча себе под нос каким-то очень неуверенным тоном в полном смятении. — Нет, ну бред же... Сумасшествие.