Петля. Нарциссизм.

Мои крики перешли в еле слышное поскуливание, когда меня под руки тащили вверх по каменной лестнице, волокли по коридору подземного дворца парой этажей выше зала, в котором я очнулся, закинули в крошечную комнату и оставили наедине с собой. Я скорчился на ледяном полу возле кровати, с наслаждением прижавшись исцарапанной щекой к холодной поверхности. Меня била дрожь, я никак не мог успокоиться. Да какое, к чертям, успокоиться! Мой мир только что рухнул! Все, чем я жил, пало прахом. Я потратил четырнадцать лет жизни ни на что… Я нашёл Нуба и одновременно потерял навсегда. Думаю, несложно догадаться, что за лицо взглянуло на меня из зеркала. Моё, искажённое. С отросшими волосами, в которых блестела странная проседь. С белыми глазами. Лицо Нуба, который никогда не умел воровать чужую внешность. От мысли об этом мне снова захотелось вцепиться ногтями в собственную кожу, содрать её с черепа, чтобы она перестала быть моей — тогда у меня останется хоть какая-то надежда. Там, внизу я исцарапал себе лицо в кровь, рвал на себе волосы, орал, как ненормальный, прежде чем Куан Чи приказал слугам прекратить мою истерику и отправить в комнату. Маг сказал, что это естественная реакция, он, было, подумал, что я миную эту стадию, но не миновал. После этого меня, все ещё заливающегося криком, унесли прочь, чтобы не мешать колдуну заниматься делами. Я не могу. Я просто не могу в это поверить. Не могу это пережить. По щекам потекли злые, бессильные слезы — впервые с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Я не плакал, когда нас с братом забирали от матери, не плакал, когда умер отец… Но никогда в жизни мне не было настолько больно — словно душа разрывалась на части. Как, как же я мог не догадаться? Он ведь был со мной на одно лицо, только старше! Он ведь знал моё тело, как своё собственное — правильно, он же пользовался им на четырнадцать лет дольше, чем я. Болван несчастный, много ты знаешь людей, способных сходу доставить новому партнёру такое удовольствие? Выходка вполне в моем стиле — я изменился после смерти, но все же не настолько, чтобы перестать считать секс с самим собой из прошлого хорошей идеей. Как можно было не догадаться? И нет бы выбрать самый очевидный вариант — начал придумывать про невероятные сверхспособности! Если человек выглядит, как ты, и думает, как ты — кем бы он мог быть? Конечно же, колдуном, который читает мысли и крадёт чужой облик! Боюсь, моя психика просто не справилась бы с таким ударом. И я не уверен, что справится сейчас. Я не знаю, как жить без Нуба. Как жить с мыслью, что моему желанию никогда не суждено сбыться. Я обречён гореть на этом костре вечно, и нет никакой надежды на избавление. Слезы жгли израненную кожу. Все внутри разрывалось от боли. Обессиленный, я с трудом заполз на кровать. Моя жизнь, вся моя жизнь… Все было напрасно. Я никогда его не увижу, не прикоснусь, никогда больше не почувствую его поцелуев. Я никогда не перестану его любить. В отчаянье я провёл пальцами по собственным губам, закрывая глаза и представляя, что касаюсь Нуба. Гладил лицо, шею, волосы, пытаясь уверить себя, что мои руки не отличаются от его. Я приподнял странную тёмную робу, в которую нарядил меня Куан Чи, прикоснулся к своей груди и животу, пытаясь воспроизвести то, как касался меня Нуб, спускаясь ниже, надеясь этим ритуалом примириться с действительностью. И вдруг почувствовал на своей щеке ещё чьи-то пальцы… Вздрогнув, я открыл глаза и сел на кровати, готовый немедленно вступить в бой. Но этого не потребовалось. На краю моей постели сидел Нуб. Он смотрел на меня, как мне показалось, с нежностью, а потом поднёс к губам свою руку и слизнул с неё тёмную кровь, которую стер с моей щеки. Я застыл в изумлении, не в силах поверить глазам, но секунду спустя осознал свою ошибку — это был не Нуб. Это был Сайбот. — Ты? — только и смог пробормотать я. — Я, — спокойно отозвался он. — Ты можешь существовать отдельно от Нуба? — А разве я не с тобой? Боже мой. Со мной! Я Нуб, и он теперь мой! Как же я счастлив видеть его! Я рванулся вперёд и впился в тонкие губы Сайбота долгожданным поцелуем. И это было так, как я запомнил — глубоко, притягательно, с горчинкой. Я покрывал лихорадочными поцелуями его лицо, шею, руки — я целовал его так, как люблю сам, зная, что ему должно нравиться то же самое, впервые радуясь возможности не только брать, но и отдавать. Я стянул с него верх, блуждая руками по стройному телу, сходя с ума от его близости. Неожиданно Сайбот отстранился — я на миг испугался, что он вполне может меня не хотеть, но он поспешно освободил меня от одежды и толкнул на кровать, осторожно ложась сверху. Наша обнажённая кожа соприкоснулась, наши тела оказались симметричны, как отражения… Даже возбуждение было симметричным. Он сцеловывал с моего лица слезы и кровь, кончиком языка повторяя рисунок царапин. — Я так ждал тебя, так тосковал… — бормотал я, зарываясь пальцами в его волосы. — Я знаю, — выдохнул он, обжигая дыханием мою кожу. Поцелуи спускались ниже, становясь все более раскованными — вдоль шеи, по ключицам, в яремную впадину, ниже, к левому соску… Ой, сукин ты сын, как приятно! Я обнимал его ногами, прижимая к себе ближе, и полушёпотом повторял его имя… Сайбот оставил сосок и перешёл к животу, мимоходом задев пупок языком (отдельный всплеск удовольствия), а потом, когда я почти дрожал в предвкушении, началось самое сладкое. Мой опыт с нашей последней встречи стал намного обширней, но все равно в нем не было ничего лучше этого. Этих медленных движений губ и языка, идеальных, приятных до головокружения, ускоряющихся, стоит мне немного расслабиться, и замедляющихся, едва я приближался к оргазму… Я забывался от удовольствия, комкал простыни, хватал Сайбота за руку, лежащую на моем бедре… И разочарованно вскрикнул, когда он оставил своё занятие. Однако разочарование долго не продлилось. Мой тёмный двойник освободился от остатков одежды и снова лёг ко мне, возбуждённый, как и я сам. — Хочу тебя, — прошептал он, и мгновение спустя оседлал меня сверху, начиная постепенно насаживаться на мой влажный член. Безумно хотелось схватить, войти резче и сильнее, но я сдерживал себя — не хотел, чтобы ему было больно. Прикрыв глаза и кусая пересохшие губы, Сайбот медленно опускался все ниже, глубоко выдохнув, когда слияние стало полным. Я наблюдал за ним, забывая дышать. А потом он начал двигаться, и мне показалось, что я кончу сию же минуту. Было жарко и тесно, и хорошо до невозможности. Я поднялся ему навстречу, входя глубже, и обхватил рукой его талию, другой убирая взмокшие волосы с его лица, так похожего на моё собственное. Сайбот, неотрывно глядя мне в глаза, поймал мою руку и жадно прижался губами к запястью, заставив меня вздрогнуть от возбуждения. Мы словно соревновались в знании этого тела. За эту маленькую вольность я тут же наказал его, слегка укусив ухо, не самую мочку, а немного выше — бедный мой двойник на миг застыл от удовольствия, его член напрягся ещё сильнее, и я опустил к нему свободную руку, осторожно, но крепко обхватив ладонью. Мы двигались быстро и слаженно, доводя друг друга до неистовства, целовались, будто в последний раз, едва переводя дыхание… Мы так нуждались друг в друге. …Я толкнул Сайбота на спину, быстро меняя позу. Я лёг на него сверху, завёл его руки за голову, удерживая своей, и стал буквально врываться в него, резко и грубо — на данном этапе это его только подстегнёт. — Нуб… Пожалуйста, — взмолился он спустя несколько минут. — Руку… Когда Сайбот назвал меня этим именем, моё сознание окончательно затопило возбуждение. Рук его я не выпустил — стал ласкать своей, увеличивая темп всех движений, без труда попадая в такт. Партнёр подавался мне навстречу, тяжело дыша — я видел, что развязка приближается, да и сам бы долго не продержался. Я глубоко и проникновенно поцеловал Сайбота, продолжая порывистые движения, и вскоре нас одновременно накрыл оргазм. Оглушительное чувство, до заложенных ушей и звёзд перед глазами, до полной потери самоидентификации… Я тонул в нем, сходил с ума от любви и близости, какой ещё никогда ни с кем не переживал… Когда Сайбот, обессиленный и довольный, задремал у моего плеча, я почувствовал всеобъемлющее, спокойное счастье, какого не испытывал никогда в жизни. Желание покинуло меня, уступив место тихой и странной нежности, погрузившей мою душу в блаженное умиротворение. Впервые за тридцать два года я мог сказать, что мне хорошо.