Отцы и дети.

И он чувствовал себя отцом. Как бы это смешно, глупо ни звучало, Хэйтем чувствовал себя отцом. Любой просвещенный человек бы только хмыкнул, отмахнулся или назвал бы всю эту ситуацию глупостью, притворством. В лучшем случае Кенуэй просто послал бы этого человека куда подальше, ну а в худшем просто перерезал бы ему горло. Смешно звучит, но как мог Тамплиер чувствовать отцовские порывы к своему сыну-Ассасину? Вероятность ничтожно мала, но все равно Первый Великий Магистр Ордена чувствовал. Он не мог не восхищаться тайком тем, как Коннор быстро, легко и грациозно движется по крышам серой тенью, бесшумный и неуловимый, словно лесной кот. Как поправляет на голове капюшон быстрым движением, как моментально выхватывает из-за пояса томагавк, ловко раскручивая его в руке, как рвется в бой. Хэйтем не видел, как рос его сын. После того, как он покинул Дзио, еще не зная, что она беременна, Кенуэй даже не мог предположить, что когда-то встретит своего ребенка, да еще и облаченного в одеяние Ассасина. Честно говоря, первое время в нем играла злоба. Такая злоба, что Кенуэй буквально закипал и мечтал перерезать всех вокруг, в первую очередь Коннора. Мальчишка стремительно вел подрывную деятельность, убивал членов его команды, исчезая с места преступления, да еще и оставляя за собой след из трупов солдат. Буквально за пару дней была сломана почти что вся система Тамплиеров, которую они долго и старательно продумывали. Поначалу то, что они начали работать вместе, настораживало Хэйтема. Кто знает, как растили его сына, как он обучился мастерству Ассасина, да и вообще что творится в его юношеской голове. Но всего пара дней, проведенных плечом к плечу, помогли Кенуэю изучить психологический портрет сына, и Тамплиер понял: для него он не опасен. По крайней мере пока что. Временами Хэйтема даже как-то задевало пренебрежительное и грубое отношение Коннора к нему. Например, когда мужчина подходил к сыну, стоявшему над очередным трупом и тихо говорившему что-то на своем родном языке, а после клал ему руку на плечо, пытаясь сказать что-то в духе: "Ты молодец.", все складывалось не очень приятно. Коннор только выворачивался, повернув голову и злобно смотря на отца глазами цвета темного дерева, а потом, сощурившись, быстрым шагом шел вперед. Кенуэю оставалось только идти за ним. Ведет себя, как дикий тигренок. Постоянно скалит зубы, рычит, царапается, но все еще такой несерьезный и зеленый... Однако были случаи, когда Коннор подчинялся. Взять тот же случай, когда они брали в заложники трех офицеров, чтоб как-то добраться до нужной информации, и один умудрился удрать. " -- Ты беги за ним! -- Нет уж, сам беги, я посторожу этих двоих! -- Беги, я сказал! -- Но почему я?! -- Потому что я так хочу! Пошел, быстро!" И Коннор, что-то проворчав, злобно зыркнул на отца и сорвался с места, а вскоре уже привел пойманного офицера. Так же бывали моменты, когда в мальчишке проскакивало еще какое-то детство, выглядывая из-за маски сильного и безжалостного воина. Они частенько ночуют в гостиницах во времена своих странствий. Большинство из них никуда не годны, комната обставлена только кроватью и шатким столиком, на который даже страшно класть оружие, ведь если оно упадет на дряхлый пол, то, вполне вероятно, проломит его, устроив сюрприз соседям снизу. И самое забавное, что чаще всего кровати бывают двухспальными. Коннора это смущало раньше, смущает и сейчас. Особенно его вгоняет в краску момент, когда нужно раздеться перед сном. Хэйтем только качает головой и с ухмылкой отворачивается, чтоб не стеснять мальчишку, но даже тогда тот долго мнется, быстро раздевается, после сразу же залезая под одеяло и накрываясь им по подбородок. И ни дай бог ночью во сне до него дотронешься. Коннор тут же дергается, подрываясь на кровати, а потом недовольно шипит что-то сквозь зубы, отодвигаясь на самый край. Один раз это было слишком долго, Хэйтем во сне коснулся спины Коннора рукой, что повлекло за собой чуть ли не грандиозную ссору. -- Ты ведешь себя, будто ты асоциальный дикарь. Может, уже выйдешь из своего мирка? Тебе жить в этом мире. К тому же, я твой отец, если ты забыл. -- Да, конечно, отец, -- последнее слово бушующий и красный, будто рак, Коннор словно выплюнул, -- я не забыл. И вообще, ты не боишься, что я тебя когда-то убью во сне и все? Хэйтем только задумчиво смотрит на сына, проводя по поседевшим волосам пальцами, и склоняет голову на бок. -- Ни капли. -- Зря. -- Я так не думаю. Коннор только отмахнулся тогда, усмирив свой пыл, и снова лег в кровать, повернувшись к отцу спиной. Сидящий же Кенуэй просто откинулся на подушки, закрывая глаза. В эту ночь ему больше не спалось.