Записки на салфетках

      Вячеслав позволяет Клоду иногда обнимать себя, пить свою кровь. Позволяет с холодным отстранённым безразличием, от которого Клоду хочется на стены лезть и истошно выть. Но эти моменты искупляют искренние улыбки и искры интереса пополам с азартом в глазах цимисха, когда Клод приносит ему обещанные наброски, чертежи, рисунки. Вячеслав оживает, нетерпение переполняет каждый жест изверга. Он аккуратно, словно любовника, берёт их из рук Клода. Нежно проводит тонкими, чувственными пальцами по линиям, словно они — богемское стекло. Клод не понимает, что такого в его работах находит Вячеслав, ведь они несовершенны, ведь можно было бы сделать лучше, но цимисх каждый раз приходит в восторг, каждый раз горячо благодарит. Позволяет безнаказанно распускать руки, прикасаться к себе, такому красивому и неприступно-холодному, вдыхать сладко-терпкий аромат духов и крови жертв и понимать, что это великолепие никогда не будет твоим, что отчуждённая благосклонность — всего лишь плата за работу.       Вот и сейчас всё идёт по накатанному сценарию. Но вместо благодарности Вячеслав просто замирает над чертежом, не проронив не слова, только идеальные губы чуть шевелятся, словно цимисх читает молитву. Клод бледнеет. Казалось бы, как сородич может побледнеть? Неужели он сделал всё не так?! Неужели Вячеславу не нравится?! Клод готов принять любую ругань, любые упрёки, лишь бы только Вячеслав не молчал. Он обязательно учтёт все свои ошибки и сделает, как надо, лишь бы цимисх не прогнал навсегда.       Вячеслав, наконец, отрывает взгляд от работы. Он смотрит на Клода и говорит: «Это… это… великолепно! Я не ожидал, что ты… Вы сможете так!». Цимисх говорит что-то ещё, но Клод не понимает: от волнения Изверг перешёл на родной язык. Однако Клоду не нужно знать, что ему говорят, самое главное сейчас - осознавать, что работа произвела наилучшее впечатление.       — Что вы хотите взамен? — тихо интересуется цимисх. Он уже совладал с собой, но отголоски восхищения всё ещё слышны в мягком, переливчатом баритоне.       Клод задумывается.       Вячеслав никогда раньше не спрашивал. Они никогда не говорили об этом. А теперь цимисх вручает карт-бланш и ждёт, как Клод разыграет её. Смотрит умными серыми глазами в самую душу. Действительно, чего же он, Клод, желает?       «Вас! Вашего внимания, заинтересованности! Прикосновений!» — шепчут Узы, заставляя тоскливо и недовольно ворочаться Зверя.       Клод одёргивает себя.       Заикнуться о таком — значит, увидеть разочарование в очаровательных, чуть раскосых глазах. Неприемлемо. Хотя Клод не сомневается, хватит ли в нём духу попросить хотя бы поцелуй, Слава легко согласится. Но вот только хочется, чтобы была личная инициатива со стороны цимисха, иначе теряется весь смысл.       Так что вместо: «ваc» Клод отвечает:       — Мне будет достаточно, если вы дадите мне что-то такое, что будет напоминать о вас всегда.       Клод слабо улыбается. Он надеется, что изверг отдаст ему один из своих инструментов. Этого будет достаточно.       Вячеслав странно смотрит него, склонив голову к правому плечу: чуть щурится, кончики губ трогает улыбка.       Цимисх оглядывает рабочий стол, берёт в левую руку небольшой, но остро наточенный тесак, а правую кладёт ладонью вверх на разделочную доску. Прежде чем Клод успевает сообразить и сделать что-нибудь, Вячеслав одним чётким движением отсекает себе мизинец. Яркая кровь окрашивает тёмное дерево и металл. Густой, сладкий и такой вожделенный запах витэ сильного старшего сородича заполняет комнату. Клод чувствует, как удлинились его клыки, как заворочался Зверь, но он всё ещё скован ужасом от увиденного. Разве можно так поступать с таким прекрасным телом? Клод не раз и не два слышал, что тело — всего лишь инструмент, вот только Клоду казалось, что цимисху дорог образ, созданный с невероятной тщательностью и забравший века работы. Тем временем, Вячеслав берёт острый тонкий нож и освобождает фаланги от плоти, словно устрицу от раковины. Нож, лаская, рассекает упругую кожу до самых костей, разрезая мышцы, нервы, выставляя на показ изысканную неестественную белизну суставов. Ненужные больше комочки плоти летят в мусорное ведро, в котором находят последний приют останки тех, кто не пережил экспериментов Изверга. Кровь на месте раны не сворачивается, но и не течёт, как Вячеслав ни выворачивает руку. Красный эликсир жизни болезненно блестит в свете свечей и манит к себе. Нож отброшен — он сделал своё дело. Отсутствие пальца не особо волнует цимисха. Он колдует над своими же костями, изменяя, вытягивая, делая их одним гладким целым. Если раньше Клод ничего не мог сделать от ужаса, то теперь он заворожён искусной работой мастера Изменчивости. По указательному пальцу цимисха проходит рябь, превращая его в серпообразный инструмент, которым можно как вырезать, так и писать или резать. Вячеслав срезает прядь волос, чем ещё больше удивляет Клода. Свои волосы цимисх очень любит и как-то, будучи в хорошем расположении духа, поведал, что гонялся за ними долго, как особо настырный кавалер за хорошенькой девицей. Чудесные, длинные волосы цвета красного дерева.       Вячеслав аккуратно берёт прядь и соединяет волосы с костью, создавая таким образом самую необычную кисть, которую только мог видеть Клод. Слава буквально за несколько минут доводит инструмент до ума — подписывает идеальной формы древко: «Клоду от Венцеслава» — и подравнивает волоски кисти.       Вячеслав протягивает Клоду костяную кисточку, но вместо того, чтобы просто отдать её, цимисх освободившейся рукой хватает сородича за запястье и тянет на себя. Тонкие пальцы бледными юркими змейками скользят под манжет рубашки. Жест настолько интимный, насколько неожиданный. Покалеченная рука путается в волосах, направляя. А губы, непростительно горячие для сородича, уверенно сминают чужие. Прежде чем Клод соберётся с мыслями, цимисх отстраняется от него.       — Месье Дюран, надеюсь, это послужит хорошим напоминанием. Жду вас завтра для обсуждения деталей. — голос Вячеслава спокойный и ровный, будто ничего не произошло.       Клод кивает и покидает убежище цимисха. Губы Клода всё ещё хранят чужое тепло.