Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

— Мы больше не сможем удерживать равнину, — сказала Тен-Тен, разрезав повисшую в походной палатке тишину. — Мне передать это Хиаши-саме? — посланник из поместья Хьюга, прибывший на рассвете, изогнул брови и нетерпеливо постучал пальцами по столу. Неджи сцепил зубы, отводя от него взгляд. — Нет, — глухо сказал он, смотря на развернутую карту. — Передайте, что мы отобьемся. — Но, господин… — начал было один из его советников — Сатоки, но осекся, повиновавшись взмаху руки. Тен-Тен промолчала, неодобрительно поджав губы и скрестив руки на груди. Неджи и без их возражений понимал, что не добьется ничего своей ложью. Но признаться Хиаши-саме в том, что они проигрывают клану Ода, он не мог. И не хотел. И собирался отдать свою жизнь, но не допустить, чтобы враги прорвались сквозь них. — Хиаши-сама может не беспокоиться. Мы не подпустим Ода к поместью, — сказал он уверенно. Битвы с Ода уже давно шли на землях клана Хьюга. И каждый новый день они теснили отряд Неджи все сильнее и сильнее. Вчерашним утром им удалось укрепиться на небольшой возвышенности, которая оставалась едва ли не единственным препятствием на пути к полноценному вторжению в земли Хьюга. И Неджи не собирался отступать. Он или умрет, или не сдвинется с места. Когда посланник вышел из походной палатки, а с улицы донеслось ржание его коня, Тен-Тен решилась заговорить. — Я знаю, — предвосхитил ее Неджи, уловив краем взгляда движение жены. — Но мы можем тут задержаться. Слева и справа лес, возвращаться и обходить нас Ода не станут, я уверен. Возвышенность под силу удержать и небольшому отряду. А у нас есть несколько десятков. «Измученных продолжительными, непрерывными боями, в которых был ранен каждый второй», — могла бы возразить ему Тен-Тен, но она промолчала. — Идемте, — Неджи откинул полог палатки, — присоединимся к остальным. По его приказу воины собирали в кучи сухую, пожухлую траву и тонкие ветки, поливали их смолой и разбрасывали по земле. Неджи планировал поджечь это заграждение при очередном нападении Ода. Если бы у них было время, он непременно велел бы вырыть неглубокий ров и начинить его острыми кольями. Но передышки ждать не приходилось. Свой лагерь они разбили в лесу, и сейчас высокие стволы деревьев заслоняли пасмурное, серое небо. Вокруг палаток даже днем царил полумрак, и густая зеленая поросль почти не пропускала к ним солнечный свет. Впрочем, в последнее время солнце показывалось совсем нечасто, и над их головами нависали тяжелые дождевые облака. В лагере работали молча и сосредоточенно; уставшим воинам было не до пустой болтовни. Потому Неджи и ненавидел затяжные противостояния: они угнетали войско, подрывали его дух. — Смола скоро выйдет, господин, — окликнул его один из солдат, когда он проносил мимо охапку сухой травы. — Сколько осталось? — Меньше полведра. Того, что они уже успели просмолить и разбросать по возвышенности, им надолго не хватит. Будет гораздо больше едкого дыма, чем открытого огня, но и это может сыграть им на руку. Если только им повезет, и ветер будет к ним благосклонен. — Используйте все до последней капли, — велел Неджи и зашагал из лагеря на открытую местность. С возвышенности путь, проделанный его войском при отступлении, лежал как на ладони. Вдалеке он различал вражеские знамена, видел сизоватый клубящийся дымок — Ода не больно скрывали свое расположение, ведь им было неоткуда ждать нападения. Нечего опасаться. — Неджи. Он замер, услышав голос жены. Он знал, о чем она собиралась просить. Тен-Тен стояла позади него, держа в руках ветки, и ветер трепал ее волосы, выбившиеся из двух аккуратных пучков. На ее левой щеке змеилась царапина, а повязки на пальцах правой руки скрывали полученное от сорвавшейся тетивы ранение. Среди остальных воинов Тен-Тен пострадала меньше всего — Неджи ее берег. — Отпусти меня, — она обошла его и требовательно заглянула в глаза. — Ты же видишь, что иного не остается. В их отряде не многие могли соперничать с Тен-Тен во владении луком, но в умении прятаться и скрываться в лесу ей и вовсе не находилось равных. И она хотела воспользоваться своим навыком и подкрасться к войску Ода с тыла. Внести сумятицу и переполох, устроить пожар, напугать лошадей — сделать что угодно, лишь бы задержать их победное шествие по землям Хьюга. Неджи противился этому, как мог. Ему невыносима была сама мысль, что он дозволит жене отправиться в лагерь врага. Что отпустит ее туда в одиночестве. Что отдаст такой приказ. — Ты никогда не мог угнаться за мной в лесу, — напомнила Тен-Тен, выделив голосом обращение. — Ода не найдут меня, а если найдут, то не смогут схватить. — Раньше я тоже не думал, что они пробьют в нашей защите брешь. Что проникнут так глубоко в земли клана, — парировал Неджи и решительно зашагал в сторону лагеря за новой охапкой травы. — Тут совсем другое, — Тен-Тен поспешила за ним, на ходу затягивая туже пояс на своих хакама. — Нет, — отрезал он и со злости взял из кучи столько веток, что едва смог их нести. — Это потому, что я твоя жена! — негодуя, прошипела Тен-Тен. Солдаты в лагере поворачивали головы им вслед, прислушиваясь к спору. До того дня подобные перепалки меж ними не случались. — Будь на моем месте Сатоки, ты бы его отпустил! Неджи остановился, бросив на землю свою ношу, и зло сверкнул глазами. Его первым посылом было отчитать зарвавшуюся жену, отправить варить рис у походного котелка. Но прежде, чем слова сорвались с его губ, он, нахмурившись, задумался. Возможно они не выстоят в грядущем нападении. Возможно им в этой жизни осталось увидеть лишь один завтрашний рассвет. Возможно Тен-Тен будет в большей безопасности в лесу, подальше от их лагеря. Возможно эта вылазка сохранит ей жизнь. — Хорошо, — на выдохе сказал Неджи. — Отправляйся прямо сейчас. Удивление, вспыхнувшее на лице Тен-Тен, сменилось удовлетворенной улыбкой. Она коротко кивнула ему и, развернувшись на пятках, побежала в лагерь собирать с собой нехитрую поклажу. Подавив вздох, Неджи собрал рассыпавшиеся по земле ветки и отнес их вниз по холму, добавив к одной из куч. Ветер бил ему в спину, внушая надежду, что во время нападения едкий дым заволочет войско Ода, парализует их продвижение, а горящая смола напугает лошадей. Когда он вернулся в лагерь, Тен-Тен уже дожидалась его у палатки. Она брала с собой лишь кинжал и небольшую заплечную сумку, чтобы ничего не обременяло и не стесняло ее движений. «Будь осторожна», — сказал бы он, находись они наедине друг с другом. «Береги себя», — сказала бы она, не окружай их плотное кольцо солдат. — Тен-Тен уходит к лагерю Ода, — вместо этого произнес Неджи недрогнувшим голосом. — Она попробует отвлечь их и отсрочить атаку. Так тяжело ему не было, даже когда они отступали из императорского дворца, оставив Саске в руках Тайра. Тен-Тен поклонилась ему, улыбнувшись лишь глазами, и через пару мгновений уже скрылась в густых зарослях кустарника. — Посади на деревья лучников, — проводив ее долгим взглядом, велел Неджи подошедшему Сатоки. — Я хочу, чтобы они контролировали весь подъем на возвышенность. — Не будет ли разумнее укрепить ими войско на земле? — Нет. Пусть обстреливают Ода, когда те будут приближаться. Умереть вместе с нами они успеют всегда, — Неджи безрадостно улыбнулся. Он ошибся в своих предположениях — Ода не позволили увидеть им еще один рассвет. Они напали гораздо раньше, лишь рассеялся стелившейся над землей туман, да заслоненное облаками солнце слегка прогрело воздух. О своем выдвижении Ода оповестили их, звонко протрубив в боевой рог — к тому моменту солдаты в лагере только-только извели всю смолу, а с ухода Тен-Тен прошло не больше часа. Услышав рог, Неджи медленно распрямился и приложил к сощуренным глазам ладонь. Взгляды всех воинов были сейчас прикованы к нему; он чувствовал их спиной. У них было мало, очень мало времени до того, как Ода достигнут поляны перед возвышенностью, но Неджи был уверен: его хватит, чтобы они смогли закончить одно крайне важное дело. Он вытащил из прически две длинных шпильки, позволив волосам разметаться по спине, и начал скручивать их в тугой жгут на темени, скрепляя шнурками. Неджи по-прежнему стоял к своим воинам спиной, но был уверен, что каждый из них вторит сейчас его движениям. Точно также переплетает свои волосы в особую прическу. Для особых случаев. Для случаев, когда самурай готовился к смерти. Никто из них прежде не делал такой прически, но каждый знал выученные еще в глубоком детстве движения. Неджи затянул последний шнурок и улыбнулся, неторопливо повернулся и зашагал к разбитым в лесу палаткам. Давно привычные к сражениям воины облачались в легкие, походные доспехи. Меж ними не было разговоров, и кругом царила утренняя, еще спокойная тишина — предвестница грядущей бури. Был слышен лишь шелест молодой листвы на деревьях, хруст веток под ногами мужчин да скрежет металлических пластин на доспехах. Затянув шнурки на нагруднике, Неджи надел наручи и подпоясался. Он потянулся к катане, проверив, легко ли та выходит из ножен, и погладил рукоять второго, более короткого меча. — Лучники, по местам, — приказал он, повернувшись к своим воинам и убедившись, что каждый из них закончил облачение. «Надеюсь, Тен-Тен переживет этот день». Несколько безмолвных теней метнулось к деревьям; остальные начали стягиваться к пологому месту на возвышенности, ведя под узды лошадей: там еще предстояло развезти костер, из которого они зажгут свои стрелы. Вбить в землю древко с полотнищем, на котором был вышит герб клана Хьюга. Проститься со всем, что окружало их. — Пусть подойдут как можно ближе, — сказал Неджи, поравнявшись с Сатоки. — Только тогда подожжем траву. У Неджи не было причин сомневаться в своих воинах и раньше, но сейчас он по-настоящему гордился, когда не заметил страха на лице ни у одного из них. Не почувствовал их паники. Все было верно: трусов убили в прошлых сражениях. Сейчас его окружали одни храбрецы. — Сатоки, — негромко позвал Неджи, не отводя взгляда с горизонта. Вдалеке он уже мог различить знамена Ода, что трепетали на ветру. — Возьми свой десяток и скройтесь в лесу. Постарайтесь обойти их. — Неджи-сама, разумно ли? — мужчина искоса посмотрел на него. — Если я уведу своих воинов… — Мы выстоим, — Хьюга перебил его, не дослушав, и нахмурился. — Уходите сейчас. Коротко поклонившись, Сатоки подал знак солдатам следовать за ним и бегом направился в сторону леса. Оставшиеся воины недоуменно смотрели им вслед, тихо переговариваясь. — Так нужно, — это было все, что он сказал им. Звук рога вновь разрезал опустившуюся на возвышенность тишину; на этот раз он прозвучал гораздо ближе. Конь под Неджи нетерпеливо перебирал копытами и фыркал, готовясь сорваться с места. Когда расстояние между их войсками сократилось до пары тё, Ода замедлились в своем продвижении. Люди Хьюга возвышались над ними, закованные в доспехи, восседающие на лошадях. Ветер бил им в спину, и за ними было преимущество. — Лучники! — громко позвал Неджи и поднял левую руку вверх. Одновременно с тем, как он опустил ее, в воздух взметнулся десяток горящих стрел. Второй залп последовал через короткую паузу. Стрелы упали в пропитанный смолой сушняк, и он затлел, а ветер еще сильнее раздул те искры. Не прибавив больше ни слова, Неджи ударял пятками коня и рванул вперед, чтобы успеть ударить, пока Ода не справились с сумятицей, внесенной в их ряды черным, едким дымом. Он слышал, как за ним потянулись конные воины, а следом — побежали пешие. Ветер свистел у него в ушах, а под копытами жеребца тлела земля. Навстречу им летели редкие стрелы, и, верно, ни одна из них не достигла своей цели. Они ворвались в черное облако дыма, разрезав его, нахлынули на Ода, встретив ожесточенное сопротивление с их стороны. Неджи занес катану, ударил наотмашь, почти не глядя. Ему не было нужды смотреть, куда бить, чтобы попасть в цель — противники были повсюду. Воздух задрожал от ржания перепуганных лошадей, которые нередко принимали на себя удары, что должны были достаться их хозяевам. Несколько животных уже билось в предсмертной агонии на земле, скинув всадников и придавив некоторых своей тяжестью. Жеребец под Неджи встал на дыбы, и он сам едва удержался в седле. Едкий дым делался еще плотнее и гуще, и теперь резал глаза также людям Хьюга. Но это было неважно. Главное — они смогли воспользоваться своим минутным преимуществом и ошеломить Ода. Они нападали, а не оборонялись — вот что значимо. Противник превосходил их численностью, по меньшей мере, в два раза. Неджи это знал и не питал надежд на исход боя. Но напоследок он собирался унести с собой столько жизней, сколько сможет. Пока ты дышишь, ты жив. Пока ты жив — сражайся. Так учили их. Кровь залила Неджи глаза. Он крутился на месте волчком, безостановочно рубя все, до чего мог дотянуться. Лошади топтались по пропитанной кровью земле, по мертвым и тем живым, кому не повезло устоять на ногах. Неджи не видел ничего дальше своей вытянутой руки, и в таком положении любое нападение становилось неожиданностью. Решившись, он спрыгнул на землю и от души ударил жеребца по крупу, надеясь, что умное животное сможет уцелеть в развернувшейся бойне. Неджи вытащил из ножен второй более короткий меч — вакидзаси. Он тяжело закашлялся: здесь, внизу дым разъедал грудь, изнутри выжигая легкие. Со всех сторон доносились стоны раненых и умирающих, и Хьюга надеялся, что людей Ода среди них было больше. Он сошелся сразу двумя; кто-то из воинов прикрыл его со спины, приняв удар третьего на себя. Заскрежетали катаны, высекая в воздух искры. Вздулись жилы на напряженных лицах мужчин, заскрипели плотно стиснутые зубы. Им удалось разнять скрещенные мечи, и Неджи шагнул назад, изготовившись к новой атаке. В дыму он едва видел силуэты перед собой и не мог разглядеть доспехи, которые помогли бы ему узнать противника. Но и без доспеха, по одному лишь его мастерству Хьюга догадывался, что сражается с кем-то из старшей ветви Ода. С наследником клана или одним из его братьев. Им не удалось сойтись второй раз: битва развела их в разные стороны, но Неджи подумал, что едва ли найдет сегодня более достойного противника, смерть от руки которого не станет для него позором. Он устал раньше, чем рассчитывал — сказывалось напряжение последних недель. За его плечами лежал груз прошедших битв и полученных ранений, и сейчас Неджи почувствовал, что близок к краю. Он не отдавал отчета своим действиям и двигался, руководствуясь одними лишь инстинктами. Он пропустил удар в левое плечо, и ему пришлось отбросить вакидзаси в сторону — он больше не мог удерживать меч. Ода теснили их, постепенно заключая в кольцо. Десятку Сатоки, неожиданно появившемуся из леса, удалось на несколько минут отсрочить исход битвы, но не преломить его. Неджи двигался тяжело и слишком медленно, словно он был пьян. Его реакция уже не было столь острой, как прежде, и он не успевал ставить блоки, и сыпавшиеся на него удары высекали из доспеха искры. Он споткнулся и едва не упал: Сатоки, сражавшийся с ним бок о бок, успел подхватить и подставить плечо. — Неджи-сама… — его голос оборвался, потонув в шуме битвы. Когда Ода окружили их, заставив биться в тесном контакте друг с другом, силы Неджи были на исходе. Он мог лишь механически вскидывать катану и отражать удары, и на что-то большее был не способен. Он знал, что должен броситься в последнюю атаку, но не мог с собой совладать. И когда он рухнул от усталости и ран на колени, где-то вдалеке раздался знакомый звук рога. Рога, что принадлежал Тен-Тен. — Эй, Саске-сама, вы где? Он очнулся от робкого голоса девочки. С трудом разлепил покрасневшие, опухшие глаза и повернул голову в сторону двери. Хоши стояла подле решетки — еще ни разу она не решалась подойти так близко — и с напряжением вглядывалась в полумрак его клетки. — Который раз ты приходишь? — спросил Саске, едва ворочая тяжелым, сухим языком. Он понял, что совсем потерялся в днях. — Пятый, — ответила девочка, явно обрадованная тем, что он очнулся. «Пятый раз. Пятый день, как Нанаши меня пытал». Она просунула сквозь прутья уже привычный сверток с рисовыми лепешками, но Саске затошнило от одного лишь взгляда в их сторону. Сцепив зубы так, что стало больно, он смог сесть, привалившись спиной к прохладной стене. Когда-то он здесь мерз. Теперь же сгорал изнутри, обливался лихорадочным потом и едва мог шевелиться, поскольку любое движение затрагивало воспаленную грудь. — Что с вами? — шепот девочки заполнил всю его клетку, оттолкнувшись от стен и стократно усилившись. — Я умираю, — спокойно ответил Саске, поудобнее устраивая затылок на остром камне. Он наконец вспомнил, почему накануне лишился сознания. Решил обойтись без острия и выдавить скопившийся в жилах гной, не проткнув кожу. Он давил и давил, и давил грудь, пока из носа не хлынула от перенапряжения кровь, а из глаз — против воли — слезы. Красная, пульсировавшая от каждого прикосновения кожа натягивалась до предела, но не лопалась. И гной не выходил. Саске настойчиво продолжал терзать себя, пока его глаза не закатились, и он не соскользнул на земляной пол. Очнулся он лишь спустя полные сутки. На коже, там, где он давил вчера, он чувствовал глубоко в печатавшиеся отметины. Он понял, что, задумавшись, пропустил, о чем говорила Хоши, пока не услышал: -… сказать Нобу-саме. Вздрогнув, Саске медленно повернул голову и увидел, что девочка вплотную приникла к решетке и настойчиво смотрела на него, словно чего-то ожидала. Он впервые мог рассмотреть ее поближе: обычно она пряталась в тени, в темноте, которую не разгонял тускло чадящий факел. Саске понял, почему Хоши скрывала лицо, понял, почему приобрела привычку говорить с опущенной головой. На левой щеке у нее были уродливые отметины — словно следы тяжелой болезни. Она почувствовала его пристальный взгляд и поспешно шагнула назад, неосознанно вскинув к лицу ладони. — А на меня смотришь без страха, — только и заметил Саске, вновь откинув голову на острый выступ на стене. Он закрыл глаза, прислушиваясь к стуку своего сердца. Звук был ровный. Пока. — Вас почти не видно из-за темноты, — будто бы с улыбкой сказала Хоши, и он фыркнул. Он подумал, что, сложись все по-другому, у него могла однажды родиться дочь. Девочка с его глазами и характером. Яд от заражения проникал в его тело, все больше опутывая его своей черно-бурой сетью, и в последние дни вместо снов у Саске были видения. Видения будущего, которое не сбылось. В них у него была семья. Дети. Их с Сакурой дети. Но Саске знал, что случится вместо этого. Он умрет, и клан Учиха останется без наследника. Поместье зарастет, а ветер и дожди разрушат его главный дом. Молодые побеги оплетут деревянные подпоры, и через несколько десятков лет уже нельзя будет догадаться, что когда-то в этом месте жил большой и сильный клан. Процветающий. Это был хороший исход. Поместье сожгут Тайра, когда одержат победу. Они разрушат его до основания, сравняют с землей и оставят — в назидание потомкам. Ветер станет выть на пустыре, а угли, которые останутся от некогда цветущего сада, будут еще долго тлеть. Саске надеялся, что отец не позволит Сакуре дожить до этого момента. Что убьет его жену раньше, чем кто-то из Тайра переступит порог главного дома. — Почему вы умираете? — голос Хоши вырвал его из плена несвязанных, больных размышлений. — Моя кровь заражена. Так случается, когда в открытые раны попадает грязь. — Вы ведь можете сказать об этом тем, кто приносит вам еду и воду… Предложение девочки вырвало из груди Саске сдавленный смешок. Он повернул голову, чтобы еще раз взглянуть на дитя Тайра, умудрившееся сохранить поразительную наивность. Конечно, бусидо не имел к женщинам никакого отношения, но каждая, происходившая из самурайского рода, знала основные его ценности. Девочек начинали учить с пяти лет. Но что можно было взять с Тайра?.. Клан без чести. Верно, с Хоши никто не занимался — а как иначе объяснить то, что она носит рисовые лепешки врагу ее деда и дяди? — Смерть — это совсем не страшно, — повторил Саске слова, услышанные от отца в глубоком детстве. — Каждого самурая с рождения готовят к тому, что однажды он умрет. Мы презираем смерть. — А что тогда самое страшное? — завороженным шепотом спросила Хоши и, забывшись, вновь приникла к решетке лицом. — Покрыть свое имя позором. Девочка пробормотала что-то, но он не услышал. Его зубы громко и часто клацали от холода, который он начал испытывать, несмотря на внутренний жар. Саске попытался обхватить свои плечи руками и медленно сполз на охапку сухой травы, служившей ему постелью. Он чувствовал, как стекает по вискам и шее пот, как пульсируют на груди жилы с зараженной, грязной кровью. В какой-то момент ему перестало хватать кислорода; он часто задышал, судорожно хватая раскрытым ртом воздух. Быстрый стук сердца гулким шумом отдавался в висках, и Саске почувствовал, как по телу прошли первые судороги — предвестники смерти. Он знал, что будет дальше. Совсем рядом что-то жалостливое говорила Хоши, но он ее уже не слышал. Его глаза закатились, обнажив белки, а тело дернулось раз, другой, третий. Саске впился ладонями в землю, ломая ногти и в кровь стесывая пальцы. Грудь жгло так нестерпимо, что он был готов голыми руками разорвать на себе кожу и выпустить, наконец, тот гной и огонь, что пожирали его изнутри. Из его ушей и носа тонкими струйками потекла кровь, когда он затих, перестав хрипеть и дергаться.