Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

Саске открыл глаза и тут же об этом пожалел: яркий свет, которого он не видел уже долгое время, нещадно слепил. Он зажмурился, чувствуя, как в уголках глаз собирается влага. Возвращение к реальности вышло донельзя болезненным: от полученной дозы яда изнутри живота поднималась вязкая муть, а на языке осела противная горечь. Саске едва чувствовал свое тело, его затекшие руки казались ватными, утратившими всякую подвижность. Он попробовал пошевелить ногами и услышал, как звякнула цепь. Значит, ножные кандалы. - Очнулся, - определил Нанаши Тайра. Его голос раздался откуда-то сверху, и Саске повел в том направлении головой. Щеки коснулся непривычно теплый ветер, а обнаженную спину кольнула поросль молодой травы. С трудом он все же разлепил глаза, не желая дольше оставаться в неведении, и обнаружил, что вместе с Нанаши и солдатами находится посреди поляны в лесу, скорее всего принадлежащем клану Тайра. - Долго же ты приходил в себя. Было в голосе Нанаши нечто, заставившее Саске насторожиться и вскинуть взгляд. Тайра стоял над ним, меньше, чем в шаге, и его руки заметно подрагивали. - Знаешь, я говорил дяде, что твой отец не проявит благоразумие и не отступится от ваших планов, - Нанаши провел языком по сухим губам, и Саске заметил на них белый налет. И еще сильнее укрепился в своем подозрении. – Но дядя меня не слушал. Он завел руки за спину и принялся ходить туда-сюда, каждый раз делая едва ли четыре шага. Тайра казался нервным, будто бы задерганным и до раздражения суетливым. Взгляд Саске потяжелел, и он весь подобрался, понимая, что в таком состоянии от Нанаши можно ожидать что-угодно в любую секунду. - Говорил, да. И лучше бы он меня послушал! Ведь я знаю вашу семейку как никто другой! Но дядя редко прислушивается ко мне... – бормотал Тайра, продолжая мелькать перед глазами Саске. Нанаши смотрел пустым взглядом прямо перед собой да и говорил скорее с собой, чем с пленником. - Фугаку выиграл пару битв, знаешь? – он резко остановился и впился в Саске ненавидящим взглядом. Его лицо казалось бледным в свете солнечных лучей, а вот на щеках проступили неестественные пятна румянца. Когда Тайра подошел, Саске смог разглядеть то, что так опасался увидеть: его до предела расширенный зрачок и лопнувшие капилляры вокруг. Нанаши облизался – в который уж раз – и развел губы в широкой улыбке. - А дядя почему-то не разрешает отрубить тебе что-нибудь и выслать Фугаку, - он хихикнул, очевидно, не владея собой. - Жаль, что приходится слушать дядю, да, Нанаши? – Саске скривился, не в силах сдержать свое презрение. До него доходили определенные слухи, но он никогда не верил домыслам людей. Но сегодня ему представилась возможность увидеть собственными глазами: Нанаши Тайра, наследник главы клана, был зависим от порошка, от белых кристалликов вытяжки проклятого растения! Немыслимо. Саске было противно дышать с ним одним воздухом, не то что – говорить и находиться рядом. Он не представлял, как можно до такой степени утратить над собой контроль, как можно подчинить свою жизнь дурману. Как можно так низко пасть. Он неосознанно отпрянул от Нанаши, не желая чувствовать его тяжелое, сладковатое дыхание. Судя по налившемуся кровью взгляду, Тайра понял, отчего дернулся его пленник. Крылья его носа затрепетали от ярости, и он хлестнул Саске по щеке. Тот попытался вскинуть руки, когда понял, что кандалы на запястьях соединены с ножными кандалами тяжелой, короткой цепью. - Ублюдок, - прошипел Нанаши, отряхнув с руки капли крови из разбитой губы Саске. - А дядя не станет ругать? – Учиха вытер рот о голое плечо и оскалился. - А я не собираюсь тебя калечить. Нанаши отошел от него на пару шагов, взбудораженный настолько, что не мог устоять на одном месте. Он то напрягал плечи и распрямлял спину, то разом обмякал, и тогда его руки безвольно свешивались по бокам; то дрожал, то замирал, чтобы через секунду стремительно развернуться в противоположную сторону. «Бешеный пес», - подумал Саске и покосился на стоящих в отдалении солдат. Они были, очевидно, доверенными людьми Нанаши, иначе он не взял бы их с собой, собираясь нарушить дядин запрет. - Ладно! – Тайра остановился и громко хлопнул в ладоши. – Некогда болтать. - Мне бы тоже хотелось поскорее вернуться в клетку. Саске знал, что от его слов Нанаши лишь сильнее разозлится, но заставить себя молчать он не мог. Слишком велико было омерзение. Слишком неприятен ему был мельтешащий перед глазами человек, поправший и обесчестивший все то, что было дорого Саске как самураю. - Поставьте его на ноги, - велел Тайра солдатам, и те приблизились к сидящему на траве Учиха хоть и расторопно, но все же с некоторой опаской. Саске пошатнулся на ватных ногах и едва не упал, все же сумев сохранить равновесие. Он спокойно встретил насмешливый взгляд Нанаши, который вертел в руках узкий и длинный нож. - Полагаешь, причинять боль – легче, чем ее терпеть? – спросил Саске, когда перестала кружиться голова, и он смог твердо стоять на ногах. Тайра дернулся. Он понял, на что намекает Учиха. В тот раз, когда он попал к ним в плен, Нанаши так и не смог побороть себя и присоединиться к пыткам. Он предпочел наблюдать со стороны. - Дядя был очень зол на меня сегодня, - вместо ответа сказал Нанаши и подошел к нему вплотную. В его глазах плясал бешеный огонь. Он поднес нож к самому лицу Саске, оставив продолговатый вдавленный след на его щеке. Учиха скосил глаза, внимательно следя за движением его рук. «Лучше бы здесь, как и прежде, были подручные его дяди», - подумал он. Он не знал, чего ожидать от не владевшего собой Нанаши. Боль его не пугала, в отличие от сумасшествия палача. Саске дернулся, когда нож прочертил на его груди первую глубокую полосу. По коже тотчас заструилась теплая кровь. Он стиснул зубы и вскинул голову. Нанаши смотрел на него внимательным, изучающим взглядом, водя по коже ножом. Второй порез лег поверх первого, накрест. Ноздри Тайра затрепетали, когда он жадно втянул носом воздух. Саске сжал кулаки, как никогда остро ощущая тяжесть сдерживающих его оков. Он не мог шевельнуть ни руками, ни ногами, хотя Нанаши стоял подле него почти вплотную. Стоял и откровенно наслаждался его беспомощностью. Саске знал, что не умрет сегодня. Каким бы сумасшедшем не казался сейчас Нанаши, каким бы зависимым от порошка он не был, он ни за что не посмеет нарушить прямой запрет дяди. Не посмеет сотворить с пленником непоправимого. А значит – не посмеет и покалечить Саске. Он был готов к боли. Необходимость стоять сейчас напротив Нанаши, не имея возможности шевельнуться, смотреть в его шальные, безумные глаза, чувствовать сладковатый запах дурмана, была куда мучительнее. Унизительно. Нанаши не торопился: чертил на его груди новые порезы со все возраставшей внимательностью и аккуратностью. Кровь, уже залившая живот Саске и впитавшаяся в пояс его хакама, сейчас же почти перестала течь. Подобное состояние людей во время пыток было ему прекрасно знакомо. В такие моменты обычно он делал перерыв и ждал, пока к человеку вновь вернется чувствительность, а боль не будет казаться притупившейся. Но у Тайра было мало опыта, и потому он продолжал. Он распалялся все больше с каждым порезом. Запах крови туманил голову, а плотно сжатые губы Учиха, из которых не вырвалось и звука, заставляли все внутри закипать. - Принесите мне факел! – крикнул он солдатам. Саске с трудом сосредоточил на нем взгляд. Мир расплывался перед его глазами, и все больше тяжелела голова. Из-за потери крови ему приходилось прилагать усилия, чтобы удерживаться на ногах, но он знал, что вскоре тело возьмет верх, и он лишится над ним контроля. Его грудь была изборождена алеющими полосами – глубокими и не очень, длинными и нет. Когда Нанаши принесли факел, он докрасна раскалил в огне нож и приложил его к коже Саске над одним из порезов. По воздуху поплыл отвратительный запах сожженной человеческой плоти. Учиха до судорог сжал челюсти, но не закричал. Он вспомнил, как наставлял его в детстве отец: «Боли нет. Твое тело – смертно, а потому – слабо. Только дух вечен. Тело предаст тебя однажды, а дух – никогда, если ты будешь достаточно силен, чтобы обуздать плоть». И Саске был. Он сын своего отца, и Нанаши не дождется от него ни звука. Он не кричал никогда, и на сей раз ничего не изменится. Его мутило от запаха собственной жженой плоти; он вспомнил, что такое уже было с ним однажды. Тогда на память от Тайра ему осталось уродливое клеймо. Сегодня же он обрел с десяток новых отметин, которые отвратительными полосами зарубцуются на его груди. Похоже, пытки огнем доставляют Тайра особое удовольствие, иначе как объяснить их тягу к оставлению ожогов и клеймению раскаленным железом? Меж тем Нанаши как-то разом обмяк, и шальной огонь в его глазах потух. На лбу выступила испарина, и он смахнул ее, заодно отбросив в сторону нож. Саске с трудом поднял голову, посмотрел на него мутным от боли взглядом и прикрыл глаза. - Удовлетворен? – прохрипел он. Нанаши взглянул на него так, словно видел впервые в жизни. Он казался совершенно потерянным. Такое бывало после приема кристаллов, когда за эмоциональным подъемом следовал спад, опустошенность и полное равнодушие. - Уведите его, - он махнул рукой солдатам и медленно покачал головой, словно хотел взбодриться. Саске крепко запомнил путь от поляны до своей клетки. Он плыл. Ему семь, и отец учил его плавать. Они гостили тогда у Хьюга – лишь вдвоем, без Микото и даже без Итачи, и все внимание отца принадлежало лишь ему. Восхищение и страх захлестнули его с головой, когда он впервые оказался на берегу гигантского озера, берега которого уходили далеко за горизонт. Оно пугало и манило, и он долго не решался сделать первый шаг и все стоял по щиколотку в воде, и смотрел, смотрел, смотрел... Пока на плечо не опустилась отцовская ладонь, и он не вздрогнул, забывшись. - Не бойся, - сказал отец, и он двинулся вперед, и вода нахлынула на него в одно мгновение, забилась в нос и глотку, обожгла легкие. Саске широко раскрыл рот, сделав громкий вдох, и распахнул глаза. Он больше не плыл, но вода действительно залила ему глаза и лицо: кто-то опрокидывал на него ковш за ковшом. Он затряс головой, мечтая отстраниться, и закашлялся, выплевывая жидкость. Прищурившись, он разглядел в полумраке стоящего над ним человека, одетого в цвета Тайра. Саске с трудом сел, чувствуя, как раздирается от боли изрезанная грудь. Вода стекала по его волосам и лицу, оставалась на влажной земле мелкими лужицами. - Очнулся, - буркнул солдат, отбросил в сторону деревянный ковш и вышел прочь под громкий скрип ржавой, несмазанной решетки. Перед глазами Саске заплясали цветные круги. Потеря крови дорого ему обошлась, и последние пару суток, по его внутреннему ощущению времени, он провел в бессознательном полубреде. Вены до сих пор жгло изнутри, и его одолевала мучительная слабость. Он кое-как встал, опираясь правой рукой о стену, и, оглядевшись, обнаружил в дальнем углу груду какого-то тряпья. Хмыкнув, Саске добрел до нее и сел со свистящим вдохом. Около стены он нашарил плоскую тарелку с засохшими лепешками и с трудом разгрыз одну из них, вытряхнув крошки из короткой бороды. Он бежал. Ему пять, и тем днем он с нетерпением ждал возвращения отца и матери из длительной поездки в Эдо. Он спешил с тренировки в главный дом поместья, чтобы успеть к их приезду. Едва не врезавшись по дороге в Яшамару-сана, он взлетел на крыльцо и замер, услышав знакомые голоса. - Саске! – мать вышла к нему из боковой комнаты, опустилась на колени, не заботясь о дорогом кимоно, и прижала к груди. Он обнял ее в ответ и вдохнул аромат зеленого чая, исходивший от ее волос. - Ты вырос, - улыбнулась Микото, которая не видела сына больше месяца. Она взяла его лицо в свои руки, невесомо коснулась свежих царапин на щеках и печально качнула головой. – Все хорошо? Как твои тренировки? - Отец будет доволен, - Саске улыбнулся, потершись носом о ее ладони, и неуверенно отстранился. Он обернулся на звук знакомых шагов и весь вытянулся, завидев отца и дядю. - Саске, - Фугаку легким кивком ответил на его глубокий поклон и улыбнулся, отчего из уголков его глаз лучиками разбежались морщины. Увидев столь редкую улыбку отца, Саске засиял и подошел к нему, и Фугаку нагнулся, чтобы коротко его обнять. Он очнулся как от толчка. По его лицу стекали капли пота, а все жилы горели огнем. Рубцы набухли и покраснели, налившись кровью, и ему было больно всякий раз, как вздымалась грудь при вдохе. Саске с осторожностью коснулся одного из них и тут же зашипел сквозь зубы. Если бы факел подле его клетки горел ярче, он бы разглядел уродливые лилово-желтые прожилки, что расползлись по его груди. Но и без света Саске чувствовал свое учащенное сердцебиение, слышал рваное дыхание, и все его тело покрывала горячечная испарина. Он понимал, что это означает. Заражение крови. Глаза отчаянно слипались, но Саске смог дотянуться до кувшина с водой и сделал несколько жадных глотков, смочив сухое горло. Он сполоснул руки и, сцепив зубы, принялся ощупывать взбухшие полосы. Боль пульсировала в каждой клеточке его груди, но Саске продолжал до тех пор, пока не определил очаг заражения. Подушечками пальцев он пару раз почувствовал сгустки гноя и поморщился. - Саске. Он вздрогнул и вскинул взгляд запавших, болезненных глаз. В темном углу напротив плясали тени от факела, и на мгновение ему почудилось... - Саске, - позвал тот же голос. Голос, принадлежащий его матери. Он шевельнул губами, но так и не смог произнести слово, которое не произносил уже много, много лет. - Саске. Ветер тронул его лицо, но ему почудилось в том прикосновения матери. Шурша юбкой кимоно, Микото опустилась рядом с ним на колени – в грязь и холодную землю. В воздухе разлился аромат зеленого чая. - Малыш, - позвала она. Саске заводил головой, будто слепой. Он видел и одновременно не видел мать, но точно чувствовал: вот ее рука легонько провела по его грязной, заросшей щеке. Вот смахнула влажные от пота, прилипшие ко лбу волосы. Вот она вздохнула с тихой грустью – о, как часто он слышал это в детстве! - Будь сильным, Саске, - сказала Микото. – Тебя ждут дома. Он горел. Ему шесть, и его одолел жар. Мать проводила в его комнате одну бессонную ночь за другой, смачивала в прохладной воде полотенце и бережно обтирала его горящее лицо, отпаивала травяным настоем и ласково гладила по румяным щекам. - Ты поправишься, малыш, - шептала она, запечатлевая поцелуй на его лбу. – Непременно. - Ты дракон, мой милый, - говорила она, когда Саске открывал воспаленные глаза. – Внутри тебя живет огонь, вот почему сейчас тебе так жарко. Ты сильный и смелый, стойкий и отважный. Ты рассекаешь огромными крыльями воздух и летаешь в мягких облаках. О тебе сложили много красивых легенд и песен – о драконе по имени Летняя звезда. Микото негромко напевала сыну колыбельную, и ее голос был тих и печален: - Летняя звезда, почему ты так красна? Прошлой ночью тебе снился страшный сон. И мои глаза теперь красны от слез, которые я проливала. Почему Летняя звезда потеряла свой путь? Я знаю такие детские истории. Вот почему мне снятся страшные сны* Он открыл глаза, все еще чувствуя присутствие матери. Но ее нигде не было. И даже в темном углу больше не плясали тени. Но Саске был не один; он кожей ощущал это. Он повернул голову, вглядываясь в полумрак за решеткой. И увидел ребенка. Девочку лет восьми. Это его не сильно удивило. Бывало, мальчишкой он также бегал посмотреть на пленников отца. - Кто ты? – прокаркал он. - Меня зовут Хоши*, - ответила девочка безо всякого страха. «Внучка Нобу», - затуманенным сознанием припомнил Саске. - И как же дед позволил тебе прийти сюда? Он с трудом ворочал языком; казалось, к нему подвесили тяжелый камень. - Он не знает. Кажется, девочка скривилась. Саске не мог ее винить: он очень хорошо представлял, как выглядит. Как выглядят рубцы на его груди. - Это сделал мой дядя? – спросила девочка серьезно, склонив голову набок. Саске кивнул. Она только вздохнула в ответ. Он не плакал. Ему восемь, и отец наказывал его за провинность. Рука у него была тяжелой. Отбросив палку, Фугаку взял его за подбородок и заставил поднять голову. Когда он увидел сухие щеки сына, на его лице мелькнуло нечто, смутно напомнившее одобрение. - Ты должен научиться не замечать боль, - сказал он медленно. – Тебе будет больно столько раз, что ты собьешься со счета. - Да, Фугаку-сан. - Твоя боль рано или поздно прекратится, а позор за проявленную однажды слабость останется с тобой навсегда. Ты должен помнить, что живешь ради того, чтобы однажды умереть. И сделать это достойно. Пошатываясь, Саске бродил кругами по своей клетке. Его начал одолевать жар, и он знал единственное средство его побороть – непрестанное движение. Каждый шаг сопровождался болью в груди. Саске потерялся во времени и не сделал ни одной отметки на стене с того момента, как вернулся от Нанаши. Он не знал, сколько дней прошло, и как долго длилось заражение крови. Ему казалось, по его венам на груди вместо крови течет гной – так сильно было тянущее, жгущее чувство. Он вскрыл бы свои нарывы, если бы смог найти в клетке хоть один острый предмет, хоть что-то, чем можно было поддеть затянувшую порезы кожицу. Хотя, пожалуй, острым предметом он бы воспользовался, чтобы вспороть живот, а не возиться с ранами на груди. Он остановился, услышав шум, и произнес: - Все же пришла. По звуку шагов он узнал ребенка. Хоши Тайра. Узнал и качнул головой, представив, что сделал бы с солдатами своего клана, позволь они девочке свободно навещать пленника. - Я принесла вам лепешку, - сказала она и просунула сквозь грязные прутья решетки небольшой сверток. Саске, прихрамывая, подошел и поднял его с земли. Он принюхался, пытаясь учуять яд. Но лепешка пахла мукой, и он искоса взглянул на девочку, лицо которой скрывал полумрак. - Ты знаешь, кто я? – спросил он, удивленный ее поступком. - Саске Учиха, - без запинки ответила она, слегка понизив голос. - Мой клан воюет с твоим, а ты носишь мне лепешки. - Я заметила, что все ваши засохли. Не сдержавшись, Саске хмыкнул. Девочка вдруг напомнила ему жену. Он представил Сакуру тайком подкармливающей его пленников, и подумал, что это было бы очень в ее духе. - Снаружи утро или вечер? - Утро. И дождь идет. Саске прикрыл глаза и прислонился затылком к холодному камню стены. Дождь. Он представил, как стоит сейчас под холодными, освежающими каплями... Хоши ушла также быстро, как и в тот раз, словно боялась оставаться с ним наедине, несмотря на разделявшую их решетку. И Саске не мог ее в том винить. А принесенная ею лепешка оказалась удивительно вкусной. Приложив к лицу смоченную в прохладной воде тряпицу, Сакура стерла выступившую испарину. Жара под конец весны стояла невыносимая, и большую часть дня она задыхалась от нехватки свежего воздуха и покрывалась потом. Ночью становилось легче, но ненамного. Сакура одернула задравшийся хададзюбан, чтобы тот прикрыл ей коленки. Она сидела на полу у распахнутого настежь окна, пережидая очередной приступ тошноты. Не следовало ей есть позавчера на ужин рыбу – после месяца, проведенном на одном лишь рисе, ее организм не усвоил непривычную пищу. Рядом с ней валялся раскрытый свиток – послание от Фугаку-самы, доставленное утром одним из солдат. Обычно они использовали птиц, но в этот раз нельзя было допустить, чтобы свиток оказался в чужих руках. Слишком важен он был. Завтра к вечеру в поместье тайно доставят Хинату-сан. Фугаку-сама не писал прямо, но Сакура сопоставила все известные ей факты и догадалась, что наследнице Хьюга было опасно оставаться в землях клана. Что Неджи-сан еще недолго сможет сдерживать клан Ода, который теснил их со стороны озера. У Сакуры волосы на голове шевелились от ужаса при одной мысли, что может случиться с ним. С ним и Тен-Тен, которая сопровождала его в походе. Она знала, что Хината-сан возьмет с собой их маленькую дочь. И в поместье Хьюга останется лишь Хиаши-сама. Сакура смахнула прилипшие ко лбу волосы и запрокинула голову. Куда побежит она, если однажды враг окажется у ворот поместья? Где она сможет скрыться? Она не задумывалась о подобном исходе раньше; верила в воевавших мужчин. Но теперь, когда Хината-сан была вынуждена оставить земли своего клана, Сакура не могла перестать волноваться. Хотя крохотная частичка ее души и была рада. Не горестям, обрушившимся на клан Хьюга, не грозившей Неджи-сану и Тен-Тен опасности. Она радовалась тому, что больше не будет в поместье одна. После того как вместе с частью крестьян забрали Мамору, и она осталась лишь с Мисаки, Сакуре хотелось выть от одиночества. Воины почти постоянно находились в патрулях, а многих слуг она отпустила – справлялась и своими силами. Все еще чувствуя подступающую к горлу тошноту, Сакура осторожно перебралась на футон. Привычно подвинулась на самый его край, оставив большую часть пустой. Так она делала, когда Саске еще ночевал в этой комнате. Когда она спала здесь не одна. Как же это было давно. Больше семи недель прошло. Сакура зажмурилась, вспомнив, как прижималась к мужу по ночам. Он никогда не отстранялся, хотя ни разу не обнял ее первым. Она не переставала думать о нем, но постепенно свыкалась с тоскливым, тянущим чувством, заполнившим ее изнутри. С пустотой на его месте за столом, с пустотой на его части футона. С молчанием, в котором ей приходилось теперь жить. Фугаку-сама ничего не писал ей о Саске, и Сакура даже не знала, что с ним. Но надеялась, что он еще жив. Надеялась, что не сломлен пленом Тайра. Она вздрагивала всякий раз, как вспоминала уродливое клеймо на его груди. Что Тайра сотворят с ним на сей раз?.. Сакура села столь резко, что волосы упали ей на лицо и закрыли глаза. Она мотнула головой и прикусила губу. Последние несколько минут ей не давала покоя какая-то мысль. Что-то очень важное все цеплялось на грани ее сознания, царапало изнутри, но никак не желало оформиться в нечто ясное. И подобное она ощутила не впервые. Последние пару недель это чувство частенько накатывало на нее, заставляя нервничать. Она никак не могла уловить, с чем оно было связано. - Пару недель… - шепнула Сакура. – Последние пару недель... И тотчас ее пробил холодный пот. Она испуганно и шумно вдохнула, вскинув к лицу руки. Последние лунные крови были у нее еще в поместье Харуно. Много-много недель назад. Сакура медленно, очень медленно подняла склоненную прежде голову, удивляясь странному шуму в ушах. Также медленно она поднесла к животу раскрытую ладонь. Этого просто не могло быть. Перед ее глазами заплясали разноцветные круги. Ни разу прежде Сакура не задумывалась о своей лунной крови. Она забыла о ней, ведь столько всего случилось с того дня, как она покинула родовое поместье! - Как... – произнесла она, - как такое возможно? Она издала полувсхлип-полустон. Ее ведь пытались отравить. Ее похитили и избили. Ей изрядно досталось в вечер того злополучного приема. Как она могла сохранить дитя? - Крови нет из-за постоянных волнений, - сказала Сакура. – И переживаний. Но стоило ей только задуматься, стоило допустить такую возможность, стоило разрешить себе, как память услужливо принялась подбрасывать десятки незначительных мгновений, десятки мелочей, на которые прежде она не обращала даже внимания. А теперь могла связать воедино. Тошнота. Слабость. Возбуждение, переходящее в апатию. Слезы. Беспричинный смех. Злость. Обида. Тоска. Ночная испарина. Головокружение. Отсутствие аппетита. Сакура, пошатнувшись, встала и накрыла ладонями живот. Она ничего не почувствовала, но отныне знала. Ребенок рос в ней. * Хоши - звезда * колыбельная из Наруто, в одном из найденных в Интернете переводе