После и вместо

— У нас ничего не получится, правда? — спрашивает Люси Грей на седьмой день пути. Она зябко кутается в платок матери Сноу, все еще пахнущий сладкими розами. Слабо-слабо, но отголоски аромата различить до сих пор можно. Или это все — в его голове. Возможно, уже давно ничего не осталось. Кроме вони потных тел, спекшейся крови и гноя из мозолей на сбитых ногах, сырости, что пропитала одежду после ночевки в заброшенной хижине с дырявой крышей под ледяным дождем, что хлестал несколько часов кряду, не прекращая. Кориолан на коленях старался развести посреди стылой комнаты хоть какой-то огонь, прикрывая сорванные неумело ветки и щепки спиной, раня руки. И ненавидя. С каждым вдохом, каждой проникающей занозой под кожу, все сильнее ненавидя ее. Люси Грей. Его проклятую певчую птичку. Зачем? Зачем? Боги, просто зачем он согласился на этот побег — в неизвестность, в мифический Тринадцатый дистрикт, который никак не мог уцелеть в мятеже? И сейчас они с каждым шагом, каждым мгновением приближаются к неминуемой смерти. Потому что ищейки за спиной, патрули. Он их чувствует кожей. — Корио? Не молчи. Я слышу, ты злишься, — она с какой-то странной робостью трогает его за рукав. И его первый порыв — ударить ее наотмашь, отшатнуться. А после заломить руки за спину, скрутить и утащить назад в дистрикт, бросить миротворцам под ноги окровавленной грудой. Своим билетом в лучшую жизнь. В конце концов, его же ждало обучение на офицера, блестящая карьера, чтобы вскоре вернуться домой. К мадам Бабушке и кузине Тигрис, только они у него во всем свете еще и остались. А эта... Эта девица — она словно яд. Отрава, что проникла под кожу и затуманила разум. Он поднимает руку и видит свои бледные пальцы с такими яркими голубыми прожилками под кожей, что сморщилась от этой сырости и воды, льющей с неба. Он поднимает руку, за нею — вторую. На них — горячая кровь уже троих человек. Он будет видеть ее — сухой запекшейся коркой до своей смерти. Люси Грей сжимается испуганной птичкой и пятится. Что-то видит в глазах? Вот глупая. Им обоим не так уж много осталось. — С тобой все в порядке? Ты пугаешь меня. — Все хорошо, Люси Грей. Все в порядке. Кончики пальцев скользят по ее бархатистой щеке. Как оказалось, что у бродяжки такая ухоженная чистая кожа? Голодающие всю свою жизнь не выглядят так... Наверное, от голода — эта путаница в его мыслях. — Ты красивая, знаешь? Разве мог бы он — правда — ненавидеть ее? Глупость. Величайшая глупость. — Ты устал. Скоро мы отыщем укрытие. Отдохнем. Только ты не молчи и не смотри, пожалуйста... так... — Как? Если ты — прекраснее всего этого мира. Она дрожит. От холода, но еще это — страх. Ей бы — его отважной певчей птичке, что обдурила всех и вся на Арене, ей бы показывать зубки и хватать из-за пояса нож, ей бы драться, ни на секунду не прекращая борьбу за свою жизнь и за свободу. Такой смешной миф. Да разве она была когда-то — свобода? Свобода — это старая сказка безумцев. Остатки нелепой легенды. Труха. — Мы справимся, ладно? Мы обязательно доберемся. Ты голоден? Осталось немного сушеного мяса, и в сумке есть китнисс. Тот самый, который она копала у озера, пока он избавлялся от орудия преступления. От автомата, что мог бы указать на него. Его ДНК на металле, его молекулы, запах. Теперь этого нет. Теперь Кориолан Сноу мог бы вернуться. Он мог бы, но упрямо идет рядом с ней, уже не морщась от боли в разбитых ногах. На самом деле, ко всему привыкают. — Оставим до вечера, еще не скоро стемнеет, — он обнимает руками ее узкие плечи и тянет к себе, оставляет короткие поцелуи на веках и дрожащих ресницах, на холодном виске и краешке губ. Он обязательно сможет выбросить из головы все эти черные мысли. Он не увидит, как расширяются зрачки этих глаз, когда его руки давят и давят тонкую девичью шею. Он не увидит, как она бьется, не услышит, как захрипит, и как что-то забулькает в горле... В конце концов, он выбрал — ее. Выбрал сразу, как только увидел там, на перроне. — Мы обязательно выйдем на Тринадцатый дистрикт. Уверен, нас даже не ищут, — врать... Да, так привычно, легко. Но, может быть, прямо сейчас он и сам себе верит, потому что Люси Грей приподнимается на цыпочки и запрокидывает голову, целуя в ответ. Прижимает узкую ладошку к щеке. Пальчики гладят закаменевшие скулы. Пальчики, что умеют творить волшебство — и на сцене, и, конечно, в постели... — Тебе очень сложно. Но ты выбрал меня. Еще никто и никогда не выбирал меня, знаешь... — голос ломается на выдохе всего на секунду, но Кориолан понимает. Он помнит. Никто не выбирал ее — за нее. Не кратковременным развлечением, а спутницей жизни. Не ставил ради этого крест на своей. Не был дураком. Но он — не дурак. Никогда в жизни им не был. — Тебе не нужно бояться, мы почти что у цели. Такие цепкие сильные руки овивают за пояс, и Люси Грей прячет лицо у него на груди. Она дышит. Сердце стучит в девичьей груди ровно-ровно. Не бьется несчастной приговоренной птицей, попавшей в силки. Она же тоже его выбирает. Сейчас — Люси Грей ему верит. * К Тринадцатому дистрикту они выйдут ближе к рассвету. Певчая птичка Люси Грей Бэйрд и Кориолан Сноу — ее ментор и будущий диктатор Панема.