Хагалаз

Она не помнит своего отца, она его никогда не знала. Возможно, она всегда представляла его себе таким, как Рагнар – могучий, яростный, сильный. Возможно, она пошла за Рагнаром, потому что увидела в нем черты Сигурда - защитника, мужчины, который берёт своё. Но сейчас, сейчас она смотрит на какого-то другого человека – уставшего, замученного, больного. Уже не пирует наравне со всеми, чаще молчит, пусть в глазах цвета летнего фьорда ещё горит мысль. - Конунг совсем зачах, сам себе на уме, - перешёптываются пряхи и ткачихи. Аслауг сглатывает и ничего не отвечает, словно и не слышала. Молве людской языки подрезать – что костёр сильнее раздувать. Она уже давно не видела Рагнара в своих снах, что-то скрывает его от её взгляда, чужая волшба. Видимо, боги отвернулись от него. Действительно, сыновей Одина поискать – так устанешь брататься. Не первый – и не последний. Или боги ей так мстят за Сигги, бедную Сигги. Она часто видит её в кошмарах, зовущую со дна, тянущую свои тонкие холодные руки. В такие ночи ей больше не удаётся забыться сном до утра, пусть Айвар теперь уже не плачет по ночам. В одну из таких ночей она просыпается вся в поту, задыхаясь, и кидается к детским кроватям. Невесомо проводит ладонью по волосам Уббе и Хвитсерга, касается щёчки Сигурда, не смеет тронуть спящего Айвара – прикасается взглядом. И только потом замечает в дверях Рагнара, смотрящего на сыновей. Тяжело опирающегося плечом о косяк, в кои-то веки - пьяного и злого. И что-то разрывается у неё в груди. Что-то мелькает у него в глазах. Аслауг заслоняет собой детей, готовая броситься на него с голыми руками, хрупкая мать-волчица против угрюмого медведя-шатуна. Змеи сомнений ворочаются у неё в животе, она сама не знает, чего боится и ждёт, кажется, даже мир застыл вместе с ней, ожидающий. Аслауг не знает, сколько они так простояли, но Рагнар, в конце концов, поднимает на неё свои воспалённые красные глаза и, кивнув самому себе, уходит. Как только за ним закрывается дверь, она падает на колени и плачет.