Скажи мне это

— Владик, какой торт будем брать? Бисквитный с орехами или творожный с фруктами? — задумчиво протянул Егор, уставившись в витрину небольшой уютной кондитерской. С того момента, как я стал жить вместе с братом, прошло два с половиной года. Родители, выслушав рассказ Егора про измену его невесты, были полны негодования и справедливого возмущения, и с тех пор тактично не начали ни единого разговора на тему его дальнейших планов на жизнь и заведение семьи. Поэтому я спокойно собрал вещи — уже в открытую — и переселился к брату, будто бы для моральной поддержки. Так прошло полгода, и когда мы раздумывали, как сказать родителям, что собираемся жить вместе всегда, они сами позвали нас и огорошили известием, что решили продать нашу огромную пятикомнатную квартиру, а деньги поделить пополам. Я не знаю, чем они руководствовались, только это было щедрым решением, против которого мы не возражали. В итоге родители переехали в двухкомнатную квартиру недалеко от своей работы, а мы, посоветовавшись и одолжив еще немного, купили за городом небольшой дом. Естественно, чтобы содержать дом и машину, возвращать долги и еще на что-то жить, одной зарплаты Егора было мало, поэтому я перевелся на заочное обучение и устроился на работу. Было немного трудно все совмещать — но зато я жил вместе с любимым человеком, не завися ни от кого, и это полностью оправдывало все усилия и сложности. Мы с братом получили все, о чем мечтали. Обретя счастье, нам не о чем было жалеть. А сегодня вечером мы снова ехали в гости к родителям: новая традиция — семейное чаепитие — возникла с момента нашего переезда. Поэтому сейчас приветливая продавщица упаковывала изумительно аппетитный торт в красивую коробку, а брат игриво поглядывал то на меня, то на пирожные со сгущенкой на витрине. Очевидно, намекал на наши вчерашние баловства — я вновь измазал его сгущенкой (признаюсь, специально), и вылизывал везде до тех пор, пока Егор не потерял терпение и не взял меня прямо на кухонном столе. Воспоминания были такими свежими и такими безумно приятными, что, выйдя из кондитерской, я не удержался от того, чтобы на пустынной стоянке прижать брата к машине и впиться поцелуем в сухие горячие губы, с жадностью ответившие мне. Переступив порог родительской квартиры, мы вновь попали в океан материнской заботы. Вихрь вопросов, обязательно требующих ответа, о том, как наши дела — и мама убежала на кухню ставить чайник. Привычно развалившись в кресле, Егор болтал с папой о футболе и новой операционной системе для ноутбука, а я откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Немного болела голова, и клонило в сон. — Влад, ты что, плохо себя чувствуешь? — встревоженный Егор склонился надо мной. — У него температура, — огорченно сказала мама, потрогав мой лоб, несмотря на слабые возражения. — Просто голова болит, — попытался объяснить я, но кто меня когда слушал? — Значит, все же простудился, — нахмурился брат. — Я же тебе говорил не оставлять на ночь форточку нараспашку, ноябрь на улице! И что мне теперь с тобой делать? — Домой везти, — вздохнул отец, с укоризной глядя на меня. — Владик, и как ты так умудрился? — Значит, запоминай, сейчас пусть выпьет микстуру, а перед сном дашь вот эту таблетку и напоишь горячим чаем с малиной, ему надо хорошенько пропотеть! — мама сосредоточенно перебирала лекарства. — У меня больше ничего нет, так что придется обходиться народными методами. — Так точно! — деловито отрапортовал Егор, и вокруг меня закипела бурная деятельность. Десять минут спустя брат уже усадил меня в машину, не позволив самому даже пристегнуться. В общем-то, я был ему за это благодарен, потому что чувствовал себя все хуже. Мерно урча мотором, машина неслась по вечернему городу, а на лобовое стекло падали первые в этом году снежинки. Меньше, чем через час, мы были дома. Брат вихрем вылетел из машины, отстегнул меня, и, словно куклу, потащил за собой в дом. Ввалившись в коридор, он захлопнул дверь и потянулся ко мне, не включая света. — Сейчас, мой хороший, я обо всем позабочусь, — шептал он, стаскивая с меня куртку. Я пытался протестовать, ведь, в принципе, вполне мог раздеться и сам, но все было безрезультатно. Через полминуты я оказался босиком, а Егор продолжил нетерпеливо меня раздевать. Тонкий джемпер с мягким шорохом отлетел куда-то вбок, джинсы вместе с бельем упали на пол, а меня толкнули лицом к стене. — Положи ладони на стену, — прозвучал над ухом охрипший голос брата. Подчинившись, я прикоснулся лбом к обоям, облизывая пересохшие губы. Чего он от меня хочет? Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать: сзади раздался звук расстегивающейся молнии, шорох роняемой на пол одежды, и Егор потерся об меня возбужденным членом. Смочив пальцы слюной, он мягко коснулся моего заднего прохода — и, приставив к нему головку члена, плавно двинул бедрами, проталкивая ее внутрь. Я зашипел сквозь зубы, выгибаясь в пояснице и чувствуя, как его пальцы обхватили мой стояк, а сам он проник еще глубже; с наслаждением прикусив кожу на моей шее и коротко застонав, вошел в меня до конца. Меня била дрожь, колени подгибались; глубоко дыша, я пытался сморгнуть выступившие на глазах слезы. Как же хорошо… Сделав несколько осторожных движений, брат перестал нежничать и начал вколачиваться в меня резкими, короткими толчками, заставляя меня буквально распластаться грудью по стене. Одна его ладонь плотно охватывала мой член, сочащийся смазкой, пальцы второй, скользнув между губ, принялись гладить мой язык и внутреннюю поверхность щек. Я не мог дышать, я не мог стонать; я пачкал слюной и кусал эти пальцы, трахающие меня в рот. Отняв руку от моего лица, Егор мурлыкнул мне на ухо: — Что, мой хороший? Хочешь жестче? — Ты рехнулся, — сглотнул я. Перед глазами плясали цветные пятна. — Зачем ты делаешь… это… — на последнем слове дыхание сбилось, потому что теперь его ладонь мягко сжала набухшие яички. — Мама сказала, что тебе нужно пропотеть, — в его голосе смех и явное довольство собой и происходящим. — Неужели я плохо стараюсь? Ты и вправду весь мокрый, истекаешь… потом и смазкой… Разве тебе не хорошо? Его движения стали грубее, он толкался точно в простату, заставляя меня скулить от желания, терять сознание от удовольствия. Пот стекал по моему лицу, щекоча кожу, жесткий ковер в прихожей колол босые ноги, головная боль была настолько сильной, что сводило судорогой зубы — но все это меркло на фоне непереносимого, безумного наслаждения. — Ну же, кончай, — хрипло проговорил Егор, ускоряя темп. — Скажи… что любишь меня. — Да, — выдохнул я. — Да… И протяжно застонал, откинув голову назад и закусив губу, когда подступивший оргазм сотряс мое тело. Брат все так же вжимал меня в стену, пока я приходил в себя, а потом аккуратно вышел, развернул меня к себе и молча потянул за ладонь вниз, и я без слов понял его невысказанную просьбу. Осторожно опустившись перед ним на колени, я обхватил его член одной ладонью и накрыл ртом, вбирая в себя возбужденную плоть. Я успел сделать лишь несколько движений языком и губами по стволу, как он положил ладонь мне на затылок и надавил, входя глубже, и с коротким выдохом кончил, впившись пальцами в мои волосы. Проглотив сперму, я еще несколько раз провел языком по его члену, собирая последние тягучие капли, облизнулся и отодвинулся, посмотрев на Егора снизу вверх. Его глаза были затуманены, лоб был покрыт мелкими капельками пота, а грудь мерно вздымалась, пока он пытался выровнять сбившееся дыхание. Несколько секунд мы не шевелились, а потом Егор опустился передо мной на колени, коротко поцеловав в губы. — Я тоже люблю тебя. Я молча улыбнулся, дернув головой, чтобы наконец-то высвободить волосы из его пальцев. — До душа дойдешь? — Нет, из вредности тут спать буду, — устало ответил я, привалившись спиной к стене и закрывая глаза. И тут же распахнул их снова, потому что меня бесцеремонно подхватили на руки и поволокли в душ. Запихнув меня в ванну, брат открыл кран с горячей водой и ушел с обещанием разогреть суп. Когда через полчаса, злой и зевающий, я выполз из душа, на столе исходила паром глубокая суповая чашка. Проигнорировав желудок, скрутившийся в узел от внезапно напомнившего о себе голода, я скрестил руки на груди и заставил себя сурово взглянуть на брата. Тот игриво округлил глаза и продолжил сидеть на стуле, крутя в руках салфетку. — Знаешь что…?! — начал говорить я. — Неа, — тут же хитро улыбнулся Егор. — Затихни! — Ммм? — Придушу! — За что?! — Бесстыжая, наглая морда, да ты просто меня изнасиловал! — возмутился я, с негодованием глядя на этого нахала. — Насилие предполагает сопротивление, а ты явно наслаждался, — ухмыльнулся этот засранец. — Мы именно потому уехали от родителей, что мне было плохо! — Зато тут тебе стало очень хорошо, или я неправ? — довольно рассмеялся брат, отложив салфетку и протянув руки для объятий. Глядя в его полные нежности и тепла глаза, я тоже не смог сдержать улыбки. Ну, в общем-то, головная боль прошла… — Значит, теперь всегда меня так лечить будешь, — резюмировал я, проигнорировав радушно раскинутые руки и усаживаясь за стол. — Наверное, с утра надо будет еще разок, для профилактики… Егор расхохотался. — Все, что пожелаешь, — стремительно сократив между нами расстояние, он звонко чмокнул меня в висок. — Ешь и приходи ко мне. Я буду ждать. Встав, он вышел из кухни, и вскоре из спальни донесся шорох расстилаемой кровати. Позабыв про голод, я сидел над тарелкой, улыбаясь своим мыслям и перебирая в памяти события последнего часа, пока из комнаты до меня не долетел укоризненный окрик. — Заснул ты там, или что? Шагом марш в постель! — Так точно, командир, — отозвался я и принялся за еду. *** К своему огромному удивлению, я проснулся только после полудня. Сегодня была суббота, так что будильники я выключил еще вчера, однако тишина в доме меня насторожила. Встав и пройдясь по комнатам, я нигде не обнаружил брата. Машина около гаража также отсутствовала, и я взялся за мобильный. — Ну и? — Через пять минут буду дома, — отозвался брат. — Где тебя носит? — недовольно проворчал я, обломавшийся с утренним сеансом «лечения». — На работу надо было, документы забыл подписать, — миролюбиво проговорил Егор. — А шепелявишь чего? — подозрительно прислушался я к странному дыханию на том конце трубки. — Ой, все. Дома поговорим, — досадливо буркнул брат и отсоединился. Когда его машина въехала в автоматически открывшиеся ворота, я уже ждал на крыльце, сложив руки на груди и воинственно насупившись. Что-то он темнил, по голосу было слышно. Что ж, я сейчас из него всю правду вытрясу… — Егор! — я замолк, увидев его лицо. — Ну, просто превосходно. И что с тобой произошло? — Артем, — усмехнулся разбитыми губами брат, остановившись напротив. — Твой бессменный поклонник меня взбесил. — Я уже задолбался повторять. Он мне друг, а не поклонник. — Да в курсе я. Но его маниакальный интерес к тебе в первый год вашего знакомства я забыть не могу, — отвел взгляд брат. — Это, что ли, стало причиной ваших разборок? Я, кстати, молчу о том, где ты с ним мог пересечься, если поехал на работу, — я сузил глаза, намекая на расхождение в объяснениях. — И вообще, он тебя всегда бесит. До сих пор ревнуешь? И не нашел лучшего способа выказать свое недовольство, чем затеять драку? — Ну что ты, конечно же, нашел, — осклабился мой «защитник». — Неужели ты во мне сомневаешься? И так, для поправки — это не я драку начал, а он. — И что же ты сделал, что Артем съездил тебе по лицу? С этим парнем я достаточно сдружился за прошедшее со дня нашего знакомства время, и был несколько удивлен подобной реакцией. Его симпатия ко мне никогда не переходила границ, которые я установил в наших с ним отношениях, но Егор чувствовал его пристальный интерес к моей персоне и всегда был этим глухо раздражен. Мне же упрекнуть Артема было не в чем, и сам я поводов для ревности не давал. Что же произошло, если этот сероглазый красавчик устроил мордобой? — Сказал ему правду, — вскинул голову Егор. — О нас с тобой. — Удавлю паршивца, — процедил я сквозь зубы, и брат невесело хмыкнул. — Ты имеешь в виду Артема или меня? — Обоих… наверное. Его за то, что он разбил тебе лицо, — я подошел ближе и осторожно прикоснулся к распухшей, посиневшей губе. — А тебя… Зависит от того, что ты ему рассказал. Что мы любовники? Или то, что я еще и твой родной брат, а не приемный? — Эту тайну я не доверю никому, — тихо произнес Егор, пронзительно глядя на меня. — Я не позволю ни единому грязному слуху возникнуть за твоей спиной. Если понадобится, то увезу на край света и спрячу ото всех, кто будет стремиться причинить тебе боль. Каждый из тех, кто попытается тебя обидеть, получит свое — как те мудаки, что по наводке Юли похитили тебя и избили. Помолчав, он с неохотой продолжил. — Хотя этот парень тебя не обидит, признаю. Но его неослабевающая симпатия… Он ревнует тебя даже сильнее, чем я. Он знает, что его чувства безнадежны, но после моих слов, что я встречаюсь с тобой, он просто не сдержался. Я его понимаю. Но прощения просить не буду: ни у Артема — за то, что у меня есть ты, ни у тебя — за то, что наконец-то рассказал ему правду о нас. Схватив меня за воротник свитера, Егор приблизил свое лицо к моему. — Ты — мой родной брат… и принадлежишь только мне. Запомни это. — Думаешь, я могу сказать тебе что-то другое? — с вызовом бросил я ему, не зная, что мне теперь делать — разозлиться и психануть, или накинуться на него с поцелуями. Эти властные интонации раззадоривали. — Не надейся от меня избавиться! И даже умирать раньше меня не смей! — возмутился я. Егор удивленно хлопнул глазами. — Ого. Так ты не злишься? И истерика отменяется? — он говорил, а уголки рта медленно расползались в улыбке. — А я уже подумывал перекинуть тебя через плечо и утащить в спальню… Успокаивать, — задумчиво произнес брат, и в его глазах явно сверкнуло желание. — Неужели для того, чтобы возбудиться, тебе нужно со мной поскандалить? — притворно возмутился я и столкнул брата с крыльца в давно облетевший куст сирени. — Уйди, противный. Высокомерно задрав голову, я оставил входную дверь распахнутой и ушел на кухню готовить завтрак — хотя, судя по времени, это уже будет обед. Оставшийся на улице Егор, выбираясь из куста, жаловался сирени, что я его совсем не люблю и что он меня совершенно избаловал, а прощает все по той лишь причине, что и сам безумно меня любит. Все же не сдержав улыбки, я крикнул брату, что за двадцать с лишним лет, что мы жили бок о бок у родителей, и за два с половиной года наших отношений он должен был уже ко всему привыкнуть, а если еще не успел, то пусть поторапливается. В конце концов, жить вместе и любить друг друга нам предстоит еще очень-очень долго. Как минимум, целую человеческую жизнь. И никак иначе.