ХАГЛ: 8. Мир без тебя

Это был Ад. Боль была такая, что Александр то терял сознание, то пробуждался вновь. Его трясло и выворачивало. Каждое движение причиняло новую порцию боли, но оставаться неподвижным он не мог, поскольку каждая клеточка его тела будто горела, заставляя извиваться в немыслимых агониях. Иногда он проваливался в темноту, но как ему казалось, тут же пробуждался от собственного крика или очередного спазма, скручивающего буквально пополам. Он держался, сжимал зубы так, что десны начинали кровоточить, но все же не мог удержаться от крика, когда боль становилась уж слишком невыносимой. Однажды, когда он был маленьким, его ранили во время тренировки, и шестилетний Алек не удержался и заплакал, пока Роберт выводил на его ноге Иратце. Тогда отец сказал ему, что слезы и стоны – признак слабости, а Сумеречный охотник должен быть сильным. Наверное, это было правдой… Но затем пришедшая Мариза сказала, что иногда слезы приносят облегчение, а потому если совсем тяжело, то можно и поплакать. Алек не знал, во что ему верить. Он старался понять, как бы на его месте поступили его парабатай и сестра. Джейс уж точно бы не сдался и не показал слабости. Он бы предпочел раз за разом терять сознание от болевого шока, чем проронить хоть звук, показав врагу, как ему больно и тяжело. Изабель была такой же. А Алек? Он честно держался. Честно терпел, но… Очередной крик вырвался из его горла, слившись со звуком распахиваемой двери. Однако он вряд ли мог подтвердить, что слышал, как она скрипнула. Из-за того, что все его тело горело, а кости будто ломались, он перестал реагировать на внешние раздражители. В сознание после обморока его привела первая волна боли, она и стерла из его памяти образ темной камеры, каких-то цепей, на которых он вроде бы был подвешен, и протяжные, и надрывные крики кого-то еще где-то на границе его сознания. Поэтому он не увидел тусклого света, проникшего в камеру, когда дверь отворилась, и не услышал шагов. Он лишь снова ощутил боль, когда вошедший легко снял с крюка над его головой те самые цепи и куда-то потащил, внезапно рухнувшего под тяжестью собственного веса, нефилима. Неровный каменный пол и какие-то осколки жестоко впивались в белоснежную кожу, сдирая ее до мяса, оставляя кровоточащие раны и ссадины. Алеку было все равно. Он снова и снова извивался в собственной агонии, не обращая внимания на то, как его затащили куда-то и кинули в груду чего-то мягкого и теплого. Тут явно было светлее и прохладнее, это ощущалось даже с закрытыми глазами. Слышалось шуршание, какое-то бульканье, звон металла, приглушенный шепот на непонятном языке и… такой знакомый голос… Вероятно, он-то и привел Алека в чувства. Превозмогая боль, он перевалился на спину и открыл глаза. Над ним был каменный потолок подземелий Института. Ну да, даже уносить никуда не стали. Да и зачем, если прямо тут прекрасные пыточные! Голос прозвучал снова, а затем будто оборвался. Алек насторожился, пытаясь повернуть шею и рассмотреть его обладателя. Не вышло, от боли мышцы стали совсем как каменные. Впрочем, этого и не потребовалось. Его вздернули куда-то вверх уже через секунду. Послышался звон цепей, руки взметнулись кверху, и охотник снова повис в воздухе. В боку сильно запульсировала боль. Так вот откуда все это – укус демона! - Смотрите-ка, - его вновь отвлек голос, а взгляд с трудом сфокусировался на размытой высокой фигуре, бредущей к нему. – Вот и еще один очнулся! Демоны по углам засуетились и злорадно зароптали. - Наш темный Ангел! – усмехнулся голос уже совсем близко. – Александр! Все внутри похолодело. То ли от ужаса, то ли само собой, но его зрение медленно прояснялось, и через мгновения Алек все же сумел рассмотреть остановившегося перед ним мага. - Ммм…Маг…Мма…гнус… - О, - усмехнулись тонкие и красивые губы. – Так трепетно мое имя еще ни разу не звучало! Демоны в полумраке засмеялись. - Магну… Алек не смог продолжить, когда его взгляд упал на то то, что находилось за спиной мага. То, на что его вероятнее всего бросили, когда только приволокли сюда. То самое мягкое и теплое… Небольшая кучка из переплетенных и неестественно вывернутых тел… Тел его… Мариза? Роберт? Джейс? Изабель? Клэри? Они все… Они все, что – мертвы! Все? Все, до единого! Наверное, в его голове происходит взрыв. Что-то масштабное, что-то настолько невероятное, что оно переворачивает все его сознание вверх ногами, а затем рвет на куски и перекраивает заново, потому что он вдруг перестает воспринимать действительность. Все, что видит Алек, это тела родных: окровавленные, в разодранной одежде, с переломанными руками и ногами, с растерзанными телами, из которых все еще слегка сочится кровь, образовавшая на песчаном полу огромное темное пятно. Это так страшно, что Алек даже описать не может. Не то, что слов, даже мыслей подобрать. Но и ни смотреть не получается. Его глаза снова и снова хватаются за изувеченные тела, подмечая каждую деталь, выискивая причину каждой смерти… Зачем? Зачем ему это нужно? Алек не знает и сам, просто он не может… Не может не смотреть… Вот Клэри… Она ближе всего лежит к нему, слишком уж сильно запрокинув голову, потому что ее шея перерезана. Некогда рыжие волосы стали почти черными от спекшейся крови, а зеленые глаза остекленели и смотрят на него…, но и в никуда… Затем Джейс… Он не видит его раны из-за того, что поперек его груди перекинуто тело Иззи, но скорее всего его проткнули мечом насквозь, потому что рот парабатай окровавлен… Сама Иззи… Он знает и как она умерла, и в какой миг, но его выворачивает от того, как неправильно и некрасиво она лежит в горе трупов. Всегда идеальная и следящая за своим внешним видом, она была бы в ярости… если бы… если … бы… Он хочет подойти и поднять ее на руки, уложить аккуратно, с присущим ей изяществом, но не пускают цепи. Проклятые цепи держат так крепко, что, даже начав дергать их изо всех оставшихся сил, Алек понимает, что не вырвется никогда. Лишь переломает руки… Но и тогда… Но он все равно продолжает дергать оковы, уже совершенно не пытаясь разобраться в том, что происходит вокруг. Окружающая его действительность все больше смахивает на кошмар. Какой-то жуткий и извращенный кошмар, в котором он раз за разом сталкивается с тем, что доставляет ему все больше и больше боли. Нет, не физической. Ее он не боится, хотя еще несколько минут назад думал иначе… Хотя сдавливающие запястья и рвущие кожу оковы, довольно болезненны. Да и демонический яд в крови продолжает ломать все его тело и буквально сводит с ума. Но Александр почти уверен, что может справиться с любой болью, ведь так или иначе, любая боль конечна. Ну, в смысле, либо заканчивается боль, либо жизнь того, кто ее испытывает. В душе он усмехается этой мысли и продолжает дергать цепи, хоть и понимает, что вырываться бесполезно. Но так, по крайней мере, он не думает о боли душевной, так его сознание не фокусируется на ней, занятое мыслью о злополучных цепях. Почему? Явно не из-за того, что надежда вырваться кажется ему реальной. Сбежать из полного демонов подвала невозможно. Да полагать, что он сумеет причинить им существенный вред голыми руками, тоже крайне наивно. Остается лишь надеется, что озверев, они сами накинутся на него и убьют, а это кошмар наконец-то закончиться. Удивительно, настолько сладкой может показаться мысль о собственной смерти. Раньше Алек и не знал об этом, но ощутив, понял, что не отступит, усиливая напор. И тут его прерывают. Нагло, бессовестно! Как они смеют! - Нет, нет, нет, - стоящий перед ним маг делает быстрый шаг к юноше и хватает его тонкими пальцами за лицо, неожиданно больно сжимая. – Нет, не нужно! Ты же не думаешь, что сможешь так просто вырваться? Алек думает! Хоть и уверен, что это не будет просто! Наверное, Бейн читает его мысли, потому что внезапно качает головой, и по телу нефилима бежит ток. Он вздрагивает и трясется, сжимает зубы и мычит, потому что рот зажат, а цепи держат слишком крепко. - Нужно слушаться, Александр! – назидательно сообщает маг и отпускает его. Алек безвольно повисает на вытянутых руках. Ноги не держат совсем, тело продолжает тихо вздрагивать от еще не утихнувших импульсов, а голова падает безвольно на плечи, и в этот же миг он видит… А он-то и сразу не заметил, что Льюиса нет в общей груде тел. Вот он, оказывается, где! В стороне, на каменном столе, под склонившимся над ним слизеобразным демоном, который влажно хлюпая зубастым ртом… Нефилим стонет и из последних сил отворачивает голову, чтобы не видеть тошнотворной картины. - А я думал, Сумеречные охотники ничего не бояться, - усмехается Магнус и обходит охотника сзади. – Знаешь, я бы мог заставить тебя смотреть на это! Мне известно одно заклятье, которое не позволит тебе закрыть глаза… Алек поднимает на него взгляд, пытаясь понять, может ли быть хуже, но вместо этого понимает, что это конец. Нет, правда! Он висит на цепях в собственном доме. Его родные мертвы. Силы на исходе, а он подвешен в пыточной, и вокруг полно демонов, которые только и ждут, чтобы запустить в него клыки. Но самое страшное то, что все это произошло по вине того, в ком он еще вчера и не подумал бы сомневаться. И это так… Глупо, абсурдно, невозможно… Да у него даже нет слов, чтобы объяснить, почему такого просто не может быть! Но это происходит. Прямо сейчас! И Алек злится, бесится, срывается. - Да пошел… - Тише! – рука мага закрывает его рот, соскальзывает на шею охотника, пальцы обхватывают ее и начинают сжимать. – Иначе мне придется заставить тебя… Воздух заканчивается подозрительно быстро, и рот Алека распахивается в надежде сделать очередной глоток. Но ничего не выходит, пальцы сдавливают слишком сильно, а легкие начинают гореть. Паника, накрывающая его, стирает все вокруг: голоса, запахи, страх, отчаяние, боль! Но не этого ли он хотел? Пальцы мага все сильнее сжимают его шею. Алеку уже совершенно невозможно дышать, даже свет в глазах меркнет, но боли и правда отчего-то нет. Словно душа его, Бейн одновременно еще и анестезирует. Жалеет его? Эта мысль почти смешна, и он бы, может быть, даже усмехнулся, если бы мог. Но вместо этого лицо Алека искажает предсмертная гримаса. - И этот Ангел утверждал, что любит меня, - лицо мага приближается, а губы искривляются в презрительной усмешке. Позади улюлюкают и рычат демоны. – Ну же, Александр, скажи, ты все еще любишь меня? Нефилим раскрывает рот, чтобы снова послать его, но вдруг понимает, что не может. Это неправильно, страшно, чудовищно, но даже в этот миг он продолжает любоваться магом. Каким же извращенным должно быть его восприятие действительности, если даже после всего, что сделал Бейн, после его предательства, убийства родных и любимых на его глазах, Лайтвуд все еще не может возненавидеть его? А может… А может он просто не умеет ненавидеть его в принципе? Или именно сейчас, когда жить осталось лишь пара минут? Может его душа просто не в состоянии выразить свою ненависть любимому, зная, что это будет последнее, что услышит маг от него. Эта мысль удивляет настолько, что даже на миг или два отрезвляет, и почти остекленевший взгляд синих глаз оживает: - …да… Ответ срывается с его губ, прежде чем он успевает остановить самого себя. Кошачьи глаза замирают. Золотая радужка мерцает призрачным светом (или ему так кажется из-за недостатка кислорода?), а усмешка исчезает с тонких губ. - И даже готов умереть, если я попрошу? – голосом, который так сильно не вяжется с внезапно печальным взглядом, вопрошает он. - Если убьешь ты, то…, - хрипит охотник, ощущая, как изящные пальцы, созданные, чтобы творить, а не уничтожать, постепенно ослабевают хватку, -…да… Демоны позади перестают радостно повизгивать (или это подводит слух?), а перед глазами остается пронзительный золотисто-изумрудный взгляд. Алек цепляется за него, потому что другие органы чувств уже отказали. Он действительно больше не слышит никаких звуков, не чувствует ни запаха гари и демонической вони, ни вкуса собственной крови во рту, ни пальцев мага на своей шее. Все, что остается ему, это магический блеск в глазах Бейна. Но и он постепенно тускнеет, по мере того как нефилим теряет сознание. Его обволакивает Тьма, и Алек, погружаясь в нее, заворачиваясь, словно в одеяло, ощущает ставшее уже привычным жжение на запястье.