Судьбоносная месть преподу

      Следующим уроком была математика, которая прошла очень даже тихо. Алексей Миронович просто дал нам задание и углубился в свои записи. Ну а я, как последний распиздяй класса, просто отложила тетрадь и улеглась на парту, раздумывая о сегодняшнем утре. Меня вечно тянуло проверить телефон. Это несказанно бесило и выводило из себя. Я же обещала себе, что буду игнорить Хлебушка, пока не выберу более изощренную месть, чем просто расклеенные фотки. В общем, так и прошел мой второй урок.       А вот на литературу я отправилась с двояким чувством. Странное переживание и ожидание чего-то томило меня. Волнение нарастало где-то внутри, и по коже то и дело проходился табун мурашек. Предчувствие чего-то нехорошего не отпускало, а наоборот, завладевало моим разумом. Своей интуиции я верила, но сегодня с чего-то не послушалась.       Придя в кабинет, я заняла свою третью парту на втором ряду и осмотрела класс. Сейчас была большая перемена, поэтому почти весь класс толпился в столовке, борясь за право поесть столовской стряпни. Меня же не прельщал местный «паек», за который отстаивали огромную очередь мои однокласснички. Я предпочитала брать с собой булочку с соком, но сегодня почему-то забыла, поэтому сидела и смотрела на Инну Аркадьевну – нашу преподавательницу литературы и русского языка. Она же явно залипла на что-то и совершенно не подавала признаков жизни, смотря в одну точку. Аркадьевна часто впадала в подобные «трансы», поэтому никто не удивлялся тому, что посреди урока она вдруг замолкала. А мы что? Наш класс и рад был, что так легко отделался от назойливой седовласой старицы.       Тяжелый вздох, и руки сами тянутся в карман за телефоном. Ну не могу я игнорить Глеба Дмитриевича! И тем более, я собиралась поскорее закончить с местью и забыть про этого рыжего… Физика! Но не успеваю разблокировать телефон, как Инна Аркадьевна отмирает и изумленно смотрит на меня. Невольно начинаю хмуриться. - Ох, Апполинария, а что ж ты не на обеде? – с чего вдруг ей это интересно? Хм… - ну, ладно, раз ты не занята, то отнеси, пожалуйста, эти бумаги, - она подает мне аккуратную стопочку листков, - в приемную директора. - Я морщусь, но поднимаюсь. Если буду медлить, то хотя бы опоздаю на литературу и будет уважительная причина. Поднимаюсь и тихо бреду к столу учительницы. В руки падает увесистая «стопочка», и я чуть ли не со стоном выхожу из класса. По пути встречаю своих одноклассничков, которые возвращаются с обеда. Они довольные и сытые! А я… А я булочку забыла, млин.       Спускаюсь на второй этаж и подхожу к двери приемной. Дверь, как обычно, закрыта, а у меня руки постучаться заняты. Не зная, что делать, аккуратно пинаю пару раз дверь и жду ответа, но со спины отвлекает голос секретарши: - Рижская! Ну вот, тебе лишь бы казенное имущество портить! Ух-х! Чего приперлась-то? – Анна Генриховна осматривает меня и задает очередной вопрос: - Что это за бумаги? Ответить я опять не успеваю, так как секретарша деректора открывает дверь и пропускает меня. Я подхожу к столу и скидываю туда бумажную ношу. - Это Вам от руссичк… Э-э-э, от Инны Аркадьевны, - быстро исправляюсь и поспешно отхожу к двери. Сорокалетняя женщина тянется к бумагам, а я уже начинаю открывать дверь, чтобы уйти, но тут… - Рижская, раз уж ты зашла, то отнеси журнал десятого «б» к их классному руководителю, - и Анна Генриховна кидает многозначительный взгляд на черную обложку. Мли-и-ин! Так и хочется сбежать, но делать нечего. Медленно подхожу к столу и обреченно поднимаю со столешницы журнал класса, руководителем которого являлся Глеб Дмитриевич. К кабинету Хлебушка я бегу, дабы побыстрее отвертеться. Это вообще, что за Апполинария курьер? Я им не доставщик, блин. Однако в кабинете Глеба Дмитриевича я его не нахожу, поэтому кидаю журнал на стол и не торопясь иду на литературу. Звонок застает меня, когда я поднимаюсь по лестнице, но я не спешу быстрее в класс. А зачем?       В общем, в класс я вошла не спеша и так же добрела до своей парты. Как-то не сразу обратила внимание на стоящую у доски Катю. Екатерина Забойнина – староста нашего класса и, по совместительству, надежда нашего класса. Катька самая умная в нашем зверятнике, под названием одиннадцатый «а» класс. Когда я входила, она что-то выразительно говорила, но стоило мне появиться, как она замолчала. Плохое предчувствие вновь настигло меня. Я даже задохнулась от внутреннего волнения. - Продолжай, Катенька, - и ведь Забойнина продолжила… Продолжила читать наизусть стих! Черт! Только не это! Я повернулась к сидящей рядом Юноне и выразительно взглянула на нее. - Да-да, Ап, надо было учить стих, но вот только на свободную тему, - и я замерла… Сначала была паника и ярое ощущение, что кто-то сегодня получит очередную двойку, но когда Шмелева закончила фразу, я отмерла и с облегчением выдохнула. На свободную тему! Надо лишь вспомнить какой-нибудь давно заученный стишок и рассказать его! Уф-ф-ф. Но вот в голову ничего не шло! Даже стишки Барто из головы куда-то выветрились… Черт! Я не могла вспомнить ни одного стиха. Какие-то отрывки – это да, а вот полноценное стихотворение – нет! - Забойнина, ты, конечно, молодец, что выучила такое большое стихотворение, - похвалила Аркадьевна старосту, но тут же продолжила не в столь радостном тоне: - Но объем не значит качество! Да, ты рассказала элегию без запинки, но выразительность! Куда же ты ее девала? Как робот зачитала и думала, что я тебе пять поставлю? Нет уж! – кажется, Инна Аркадьевна рвала и метала. Ибо тех, кто читает не выразительно, она просто на дух не переносила. - Но… Я… - пыталась придумать отговорку Катя, - я старалась. – тихо выдохнула девушка и потупилась. М-да… А все так хорошо начиналось. - Нет, Забойнина! Ты не старалась, ты пыталась быстренько отделаться! Поэзию так не чеканят – это не монета, - а дальше все по списку. Аркадьевна начала сама зачитывать наизусть одну из строф, при этом чуть ли не рыдая над драмой в строках. Кажется, руссичка переигрывала. - Садись, Катя. На первый раз прощаю и ставлю четыре, но в следующий раз выше тройки не поставлю. - Ну вот… Я даже стих припомнить не могу, а так чтоб его с выразительностью зачитать, и вовсе… - Так-так-так, кто у нас пойдет следующим? – я зажмурилась и чуть ли не под парту забралась, лишь бы Инна Аркадьевна из-под линз своих очков не увидела меня, но не тут-то было: - Ах, Рижская! Вот вы-то и пойдете, - она указала рукой на место у доски, и я пошла на свою верную казнь. В голове судорожно переплетались строфы и строки разных стихов. От Пушкина до Цветаевой, от Есенина до Фета. Но чего-то целостного я так и не уловила. - Итак, начи… - договорить преподавательнице не дала открывшаяся дверь. А в проеме показалась рыжая голова физика. Я была готова расцеловать его сейчас, ибо он спас меня! Не надолго, но все же у меня есть шанс хоть что-то припомнить! Мозг усиленно заработал и начал выдавать различные стихи, которые я кое-как, но помнила. - Инна Аркадьевна, прошу простить меня, - начал Глеб Дмитриевич, но училка была уже полностью в его сетях. Ну и как он так может манипулировать всем и вся? Стоит ему начать, и все уже внимательно слушают физика. В голову сразу же пришла шальная мыслишка: «жополиз он!». Но только я тут же отбросила ее. Глеб Дмитриевич всегда был вежлив, но в его тоне всегда был нескрываемый стеб. Он мог сказать пару похвальных слов, но прозвучат они, как оскорбление! И, как не странно, слышать подобный тон никому не хотелось, и поэтому ему все чуть ли не жопу целовали. Манипулятор фигов! Но благословит его Господь, физик же спас меня! - Да-да, Глеб Дмитриевич, - престарелая руссичка улыбнулась рыжему, а тот зашел в кабинет. - Я хотел объявить кое-что, но раз уж сама Рижская стоит у доски, то я подожду! – Вот зараза! Ненавижу этого Глеба Дмитриевича. Но от ненависти меня отвлек легкий мысленный поток, который, как на ладони, раскрыл мне стихотворение! Его часто перепевали всякие реперы, и этот стих звучал в «DUXLESS 2». Бродский, ты мое спасение! Я открыла рот, чтобы начать и так же захлопнула его. Как же оно начиналось? - Э-э… Ммм, - начала я. - Что, Рижкая, боитесь совершить ошибку? Так это не физика, тут можно! – подстебнул физик. Ну, это он так подумал, а вот мне он здорово подсказал! - Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку? За дверью бессмысленно все, особенно - возглас счастья. Только в уборную - и сразу же возвращайся. О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора. Потому что пространство сделано из коридора и кончается счетчиком. А если войдет живая милка, пасть разевая, выгони не раздевая. Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло. Что интересней на свете стены и стула? Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более - изувеченным? О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу. В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной. Ты написал много букв; еще одна будет лишней. Не выходи из комнаты. О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция. Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция. Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были. Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса. – пока читала стихотворение, старалась копировать ритм и выразительность самого автора. Класс, кажется, заслушался и старался вникнуть в суть стиха. Ну да, нашим обалдуям только и вникать в высшую идею этого стихотворения. Закончив, я уже было пошла к своему месту, но меня остановил вопрос Инны Аркадьевны. - Рижская, а как насчет главной мысли и идеи данного произведения? – я замерла на месте и посмотрела сначала на руссичку, а потом на физика. Они сговорились, что ли? - А что думать-то! Про хикканов оно, - крикнул Леха с «галерки». А я усмехнулась. - Вообще-то, сначала могло показаться, что Бродский рассказывает о неудачниках и социофобах, но это не так, - я посмотрела на Глеба Дмитриевича, а тот смотрел на меня. Хм, кажется, он и сам заинтересовался, что же я скажу, а я тем временем продолжила: - Но Иосиф Бродский считал свое поколение потерянным, запутавшимся в дебрях идеологии и высоких материй. Часть ровесников Бродского становилась бунтарями, да и сам поэт очень скоро попал в число тех, кто был неугоден советской власти. И все из-за того, что он открыто выражал свои взгляды и мысли, считая, что это – неотъемлемое право любого человека, - начала я рассказывать анализ, но решила резко сократить: - в общем, он высмеивал «хамелеонов». Стихотворение пронизано глубокой иронией и отвращением к тем, кто боится правды и не может позволить себе роскошь жить так, как это ему подсказывают внутренние ощущения, - закончила я и прошла на свое место. - Ладно, Рижская, пятерка ваша, - я победно усмехнулась и села на стул. - Так, теперь моя очередь, - сказал Глеб Дмитриевич и все прислушались, - в вашем классе много должников, поэтому в пятницу они сдают зачет. Двоечников я сниму с двух последних уроков, чтобы они подготовились. Приходите, выбираете билет и идете решать, а после вместе с тем, что нарешали, приходите ко мне и защищаетесь, так сказать, - все заулюлюкали. - А я тоже хочу, чтобы меня сняли с двух последних уроков! – закричал на весь класс Дима, который, в отличие от меня, знал физику на четыре. - Ну, когда будут проблемы с моим предметом, тогда и поговорим, Демидов, - Глеб Дмитриевич улыбнулся и после продолжил: - С собой иметь линейку, карандаш, ручку, листочки А4 с распечатанными на них клеточками. Я не буду спонсировать вас из-за вашей забывчивости! – все закивали, а двоечники начали записывать то, что им надо принести. Я же ничего не стала писать. А ладно, и так запомню! – если кто-то что-то забудет, то скатертью дорога домой за забытым или просто два в четверти и гуляйте, - ребята, которым предстояло сдавать зачет, напряглись и, как болванчики, закивали, а вот я напряглась. Принтера-то у меня нет! - Юн, напечатаешь мне эти клеточки? – подруга лишь кивнула, а я продолжила слушать физика. - Итак, рамки и разлиновку я скину в вашу группу, а еще напишу примерные темы, которые будут на зачете, - Глеб Дмитриевич закончил свою речь и, поблагодарив училку литературы, вышел из кабинета. А я поняла, что мне нужно кое-что уточнить у физика. - Инна Аркадьевна, я выйду? – кивок головой, и я уже лечу из кабинета вслед за рыжим, - Глеб Дмитриевич, постойте! – кричу ему вслед, и мужчина останавливается. - Да, Апполинария? – мое имя из его уст звучит как-то недовольно и раздражительно. Добегаю до физика и останавливаюсь. - Глеб Дмитриевич, а если я сдам этот зачет на пять, то я больше ничего не буду должна? – да-а-а, двоек у меня в журнале полным-полно, но ведь физик не настолько тиран! - Припоминая ваши оценки, Рижская, я не уверен в том, что из-за одной пятерки все лебеди из журнала уплывут в другую гавань, но, думаю, что если Вы ответите на ПЯТЬ, то я прощу Вас, - и я поняла, что ждут меня бессонные ночи. Но все-таки не радовать меня это не могло. - Спасибо, Глеб Дмитриевич! – и я, дура такая, рванула и обняла мужчину. Физик опешил, а я поняла, что натворила, и отстранилась, тут же потупив взгляд. Эх, он и так считал меня потаскухой, а тут еще решит, что я к нему подкатываю! Мли-и-ин… - Извините, это я от переизбытка эмоций, - попыталась оправдаться я, но увидев ухмылку рыжего, я поняла, что он мне не верит. Ну и сволочь! - Иди, Рижская, а то уже конец урока, - и развернувшись, Глеб Дмитриевич ушел. А я постояла, подумала и поняла, что даже если получу пять, то от мести этому нахалу ни за что не откажусь! Сама не поняла, как в руке оказался телефон с открытым диалогом «Вконтакте».