Холодные звезды

В 1844 году знаменитый немецкий астроном и математик, директор Кёнигсбергской обсерватории Фридрих Бессель обнаружил, что траектория движения Сириуса периодически, хотя и слабо, отклоняется от прямолинейной. В проекции на небесную сферу она представляла собой странную волнообразную кривую (собственное движение Сириуса весьма значительно и составляет 1,3 угловые секунды в год, поэтому отклонения от прямолинейной траектории было возможно зафиксировать за сравнительно небольшой период наблюдений). Это «вихляние» Бессель объяснил влиянием некой «скрытой массы», которая вместе с Сириусом вращается вокруг общего центра масс с периодом оборота равным 50 годам. Сообщение было встречено скептически: из предположения Бесселя следовало, что масса тёмного спутника должна быть примерно равной массе Солнца. Однако, через 18 лет, в январе 1862 года предположение Бесселя блестяще подтвердилось. При испытании 18-дюймового (46-сантиметрового) рефрактора американский астроном Альван Грэм Кларк открыл рядом с Сириусом маленькую звёздочку названную Сириус B, впоследствии обнаружившую орбитальное движение в соответствии с расчётами Бесселя. Хочешь, я покажу тебе небо? Затянутое плотным слоем серых и безликих облаков, из которых то и дело идет дождь? Хочешь, я покажу тебе леса, в которых стоят побелевшие от соли и времени пни и коряги, стволы умерших давным-давно деревьев? Хочешь, я покажу тебе незатухающие пожары в разломах тверди Земной? Хочешь, покажу тебе людские Города, всего три, как и уцелевших материков? Города площадью своей что сами материки. Закрытые защитными куполами, с системой жизнеобеспечения, с кислородными фабриками, с перенаселением? Хочешь, я покажу тебе… нас? Людей. Нищих, больных, голодающих людей? Тех, кто строил все эти космические станции и корабли? Хочешь, я покажу тебе эти корабли? Из сияющего поликарбона, тугоплавкой и устойчивой к перегрузкам стали и нанопластика? Их сияющую в свете прожекторов громаду? Хочешь, я покажу тебе тех, кто отправился несколько поколений назад к далекому созвездию Большого Пса? К звездам Сириус-А и Сириус-Б? Громадному, безликому и холодному светилу и белому карлику, что подобно шуту, находящемуся всегда поблизости короля, несколько изменяя его жизненный путь своими остроумными замечаниями? Хочешь? Тогда… Посмотри мне в глаза. Не отводя взгляда. Долго. Так, чтобы в моих зрачках отражался Млечный путь. Так, чтобы серая радужка — как небо Земное, затянутое плотным и промозгло-влажным одеялом беспросветных облаков. Так, чтобы слезы были словно дождь. А кровеносные сосуды в уголках — алое пламя разломов тверди Земной. А твое отражение в глазах моих — Человечество. Испуганное, смотрящее на меня пренебрежительно, брезгливо. Как на сумасшедшего. *** — Кира… Прошу тебя, выслушай меня! — я слегка заикаюсь и, наверняка, краснею. Все потому, что не могу выдержать ее взгляда. Красивые карие глаза, ровная и милая улыбка, коротко, как и у всех нас, стриженные русые волосы… А еще форма потрясающе ей шла и подчеркивала все достоинства фигуры… Я любил ее уже давно. С первого курса. Проводил ее взглядом, вздыхал, несмело улыбался ей, если она смотрела на меня… Только подойти не решался. Набрался храбрости лишь когда у нас закончились выпускные экзамены. Теперь — кто куда. Из нее выйдет толковая научница… Всегда недолюбливал эту касту белых халатов, но… Не представляю ее никем другим. Ей даже пошли бы очки… Потому что зрение испортится неминуемо. Слишком вредные реагенты, слишком большая нагрузка на глаза, слишком много работы и слишком мало сна… Сейчас же, я пересилил сам себя. Решился признаться ей. Четыре года таился, мечтая о ее поцелуях ночами… Да что там о поцелуях! Я давно уже хотел обнять ее за плечи, прижать к себе, ощутить упругость ее маленьких грудей, почувствовать, как бьется ее сердце, когда моя рука спускается с узкой талии чуть ниже… — Здравствуй, Айз, — Кира мило улыбнулась и машинально одернула темно-красную форменную жилетку.- Ты на меня так смотришь, словно впервые видишь, — она приподняла бровь и скрестила на груди руки. — Прости, — я вновь отвел взгляд и вздохнул, готовясь сказать то, что так не хотело идти на язык от стеснения. — Я… Я… Я просто очень хотел с тобой поговорить… Один на один… Она хмыкнула и оглянулась, смотря на шумную компанию наших сокурсников, толпящихся у лифта. Потом посмотрела на меня, я от этого взгляда грудь выпятил немного, спину выпрямил… Оценивает, думает, идти или не идти. — Ну, пошли. Только ненадолго, я уже собирать вещи должна сейчас. Завтра разъезжаемся по распределению. — Ненадолго, ненадолго. Я несколько слов тебе сказать хочу. И… сразу предупреждаю, чтобы я ни сказал тебе, не думай обо мне плохого. Она напряглась слегка, даже заинтересовалась. А я осмелел и взял девушку за руку, ведя ее на семьдесят восьмой уровень, в зону отдыха. Там сейчас как раз таки никого не должно было быть: у всех сборы, суета. Только мы двое, видно, тут шататься вздумали. Но оно и хорошо. Будет где поговорить, да и атмосфера там хорошая, авось и заикаться прекращу так сильно. И краснеть не буду. Только я все равно краснел и заикался, когда, усадив Киру в мягкое и глубокое кресло, я встал перед ней на колени и открыл свое сердце. Я с трудом смог сказать ей Эти слова. Казалось, мое тело меня предало, потому что язык немел и заплетался, в висках был слышен стук сердца, руки тряслись столь явно, что можно было подумать о том, что я злоупотребляю незаконными веществами, коих в достатке можно найти на самых нижних уровнях. За бесценок. Так же, за этот бесценок можно потерять и свою жизнь, но речь не об этом… Я боялся поднимать на нее глаза и ждал ответа смиренно, опустив голову и стараясь привести свое дыхание в порядок. А она заставила меня на нее посмотреть: наклонилась и указательным пальчиком приподняла мою голову за подбородок. Она самодовольно улыбалась, и эта улыбка была у нее какая-то хищная. Я конечно же не уверен, но мемо-учебники говорили о том, что так же, почти семьсот лет назад, улыбались морские хищницы-акулы своей жертве. — Ты так забавен, Айз. Нет, правда! — она засмеялась. Засмеялась. А у меня от ее смеха перехватило дыхание и начало покалывать кончики пальцев. — Я чем-то рассмешил тебя? .. — Ну, хотя бы тем, что все вокруг знали о том, что ты влюблен в меня. — И ты… — И я знала. И что с того? Ты был так забавен! И было смешно наблюдать за тобой, за тем, как краснеешь и вздыхаешь тайком. И как мучишься. Знаешь, это достаточно сильно скрасило обучение в этой унылой шараге. — Как же ты… Мы… — «Мы»? Никаких «мы» нет. Есть я, и есть ты. И мы не пара. И никогда бы ей не стали. Просто потому, что я не хочу. Ты мне не интересен. Тщедушный задохлик, книжный червь, ботаник… Ты страшный, словно смертный грех. И ты предлагаешь мне быть с тобой рядом? Быть твоей парой? — она опять начала смеяться, вновь поудобнее усевшись в кресло и закинув ногу на ногу. Тупо смотрел на ее изящные щиколотки, обтянутые тонкой сетью бесцветных колготок и не мог оторвать взгляда от этого совершенства. Я было словно в трансе, с трудом воспринимая все то, что она мне говорила. Я просто внезапно понял, что она лишь развлекалась за мой счет, а теперь в ответ на признание я слышу лишь смех. Я шут. Видно, эта роль предназначалась мне с самого начала. А теперь маски сорваны и от этого не то, чтобы легче дышать… От этого кружится голова, и мир виден как-то непривычно и серо. Совсем-совсем серо. Словно снял очки с желтым стеклом-светофильтром. А еще я чувствовал себя виноватым. За то, что страшный, за то, что не уродился плечистым атлетом, за то, что зачастую даже поесть забывал, терзая свой планшет и все читая и читая учебники и сопутствующую литературу. Мне было за это стыдно. Не подумайте, перед собой. Не знаю, сколько времени прошло. Кира уже давно ушла отсюда, оставив меня одного и еще раз осмеяв напоследок, уколов парочкой фраз. Когда я пришел более-менее в себя, оставалось всего ничего до отбоя. Но я все равно не спешил к лифтам, чтобы спуститься в свой жилой корпус. Я медленно шел, сжимая кулаки и все думая, за что меня так… Хотелось либо завыть, либо подраться с кем-то, чтобы выпустить пар. Но ни то, ни другое не допускалось кодексом поведения. Так что я, медленной походкой, шаркая по начищенному пластику пола своими практически аутентичными кроссовками, брел по коридору. На душе было гадко.