Долгая дорога к свету

      — Раз-два-три-четыре-пять! С кем сегодня мне играть?       На’Тот вздрогнула, услышав ненавистный насмешливый голос, и попыталась повернуть голову. Кандалы звякнули в темноте камеры.       Вечность назад ее вместе с советниками Ли’Даком и Кха’Маком оставили стоять у стены, подтянув цепи так, чтобы они не могли пошевелиться или сменить позу. Может быть, это было вчера. А может быть — десять лет назад. Время здесь, в темноте, было вязким и тягучим, как смола. Измерить его можно было только по визитам охранника, приносившего им еду и питье. Но с той поры, как император, раздосадованный несговорчивым поведением нарнов, приказал оставить их в таком положении, никто не приносил им еды.       Сначала они разговаривали в темноте, пытаясь подбодрить друг друга. Но вскоре эти речи превратились в пререкания. В основном, потому что советник Ли’Дак был известным сквернословом и богохульником, а Кха’Мак не выносил его цинизма.       На’Тот думала, что привыкла к его эксцентричному грубому поведению за четыре года работы с ним в Кха’Ри, но даже ее терпение под конец подверглось серьезному испытанию.       — А что, интересно, сейчас поделывает наш извращенец Г’Кар? — насмешливо хрипел Ли’Дак. — По-прежнему не пропускает ни одной инопланетной самки?       — Ох, прекратите, советник! — не выдержал Кха’Мак, звякнув цепями.       — Нет уж, мне интересно, почему наша милая На’Тот решила променять меня на этого лицемерного ксенофила.       — Г’Кар, по крайней мере, умеет себя вести и не глумится над святынями…       — Бросьте, Кха’Мак, вы еще его святым назовите. К тому же, я не к вам обращался, — перебил его Ли’Дак. — Ваше мнение о нем я уже знаю. Вы оба помешались на этой земной станции и идиотской миссии мира. Только вот не очень-то эти идеи нам помогли в войне. И, уверен, все наши расшаркивания перед землянами тоже были без толку…              Пререкания бы продолжились, но тут тяжелая дверь распахнулась, и в камеру вошел император Картажье в сопровождении своих верных гвардейцев-телохранителей.       Напевая свою мерзкую считалочку, от которой На’Тот передернуло, он прошелся по кругу, всматриваясь в лица нарнских пленников.       — Надеюсь, небольшая голодовка и пребывание на ногах сделали вас смирнее, — сказал Картажье, остановившись напротив нее.       На’Тот исподлобья посмотрела на него. Тело, руки и ноги от длительного напряжения уже потеряли чувствительность. Губы потрескались от жажды, язык стал шершавым и распухшим. И все вокруг стало восприниматься как-то странно, будто в полусне.       — Ослабьте цепи! — приказал Картажье гвардейцам. — Посмотрим, много ли у нее осталось гонору.       Двое телохранителей принялись сноровисто возиться с ее кандалами. На’Тот почувствовала, как натяжение цепей исчезло, а потом к собственному удивлению обнаружила, что уже сидит на полу. Ноги, онемевшие за несколько дней, подкосились, как только опора исчезла.       — Вот так значительно лучше! — усмехнулся император, пихнув ее носком сапога. — Уже сама кланяется. Прогресс, прогресс!       На’Тот зашипела и щелкнула зубами. Но гвардейцы были бдительны и тут же оттолкнули ее в сторону от императора.       — Четыре-пять! — Картажье потеребил жесткую от засохшей крови рубашку советника Кха’Мака, а потом перевел взгляд на Ли’Дака. — Кто нас будет развлекать? Хорошо, дам тебе еще один шанс, дикарка!       Император дернул цепь, подтащив На’Тот к себе. У нее потемнело в глазах, потому что он сделал это резко и грубо, и железный ошейник почти удушил ее.              — Ваше величество…       Картажье раздраженно обернулся, продолжая тянуть цепь.       — Ну, что там еще? Мы заняты!       На пороге камеры возник еще один центаврианский министр. На’Тот видела только силуэт в дверном проеме.       — Ваше величество… приношу извинения за то, что вынужден отрывать вас от ваших… забав. Но заседание Центарума вот-вот начнется, и ваше присутствие там необходимо.       — Опять заседание? Как это раздражает! — проворчал Картажье, закатив глаза. — Мы умрем там от скуки, Рифа.       — Но нужно обсудить очень важные вопросы относительно наших военных действий…       — Да-да, мы уже сто раз слышали об этом, — перебил его Картажье недовольно. — Знаете, Рифа, мы слишком много времени и сил тратим на пустые обсуждения. Ничего, скоро мы это изменим. Хорошо, уже идем. Только выберем себе подходящего нарна для сопровождения.       Он пнул На’Тот еще раз.       — С хорошими манерами, да, душка моя?       Она зарычала в ответ.       Лорд Рифа изменился в лице.       — Ваше величество… но… вы же не можете привести нарна на заседание Центарума… это… это…       Картажье выпустил цепь и резко повернулся к Рифе.       — Не можем? Я не ослышался, Рифа, вы сказали «не можем»?       Гвардейцы сделали шаг к императору, встав по бокам.       Рифа моргнул и криво улыбнулся:       — Но… это же нарушение древней традиции. И оскорбление членов совета. Только центаврианам позволено находиться на заседании Центарума!       — Слушай, что тебе говорят старшие, центаврианский молокосос. Пляши под их дудку дальше и будь паинькой. А то отшлепают и лишат сладкого, — хрипло произнес Ли’Дак по-нарнски. И рассмеялся.       На’Тот замерла, сидя на полу. Ли’Дак явно свихнулся, дерзнув так разговаривать с императором.       Картажье резко развернулся к нему, поджав губы. Его темные глаза вспыхнули недобрым огнем.       — Что он сказал?! — прошипел он сквозь зубы.       Гвардеец ударил Ли’Дака в живот электрической дубинкой-шокером, отчего тот скорчился и повис на цепях, зашипев от боли. Но потом снова засмеялся, выпрямившись.       — О, императорская доблесть и отвага, — сказал Ли’Дак по-центавриански. — Великий Картажье — гроза всех скованных нарнских пленников!       На’Тот похолодела, заметив, что один из гвардейцев вопросительно посмотрел на императора, положив руку на пистолет, висевший на поясе. Ли’Дак видимо решил покончить с собой самым быстрым способом.       — Мило, — ледяным тоном ответил Картажье, а потом махнул гвардейцу. — Вот этот пойдет с нами на заседание. Пусть наши министры оценят его светские манеры!       — Ваше величество! — вскричал Рифа.       — Не испытывай наше терпение, — оборвал его император. — Иначе мы прикажем посадить тебя на место этого нарна!       Рифа замер с раскрытым ртом.       Гвардейцы отцепили Ли’Дака от стены и надели на него более прочные и массивные кандалы-колодки. На’Тот приковали обратно.       — С тобой же, моя хмурая милашка, мы увидимся вечером, — с улыбкой сказал Картажье, подмигнув ей. — Надеюсь, в этот раз ты будешь сговорчивее!..       Он похлопал ее по щеке.       На’Тот оцепенела от его прикосновения, чувствуя, что ее вот-вот стошнит. Перед глазами все поплыло.       Ли’Дак, хромая и спотыкаясь на дрожащих ногах прошел мимо нее, подталкиваемый гвардейцами.       — Советник! — выдохнула она.       — Не спеши, девочка, — ответил он по-нарнски чуть слышно. — Старших надо пропускать вперед! Помни о манерах!                     

* * *

      — Советник! — вскрикнула На’Тот, подлетев в постели.       — Ш-ш-ш, тихо, лежите спокойно!       Сильная рука легла на ее плечо, не давая сесть.       Зрение постепенно прояснялось, и она увидела в полумраке лицо Та’Лона, склонившегося над ней.       — Что вы тут делаете? — тревожно спросила она, пытаясь отстраниться от него.       — Охраняю вас, как и всегда, — ответил Та’Лон спокойно. — Лежите тихо, На’Тот, вам нельзя вставать.       — Почему?       — Потому что вы больны, — ответил он мягко. — Доктор Ли’Тар прописала вам постельный режим и полный покой.       — Чушь, я хорошо себя чувствую! — возразила она и оттолкнула его. Села в кровати, потом попыталась встать. И рухнула прямо на руки Та’Лону.       — Нет, На’Тот, придется вам вернуться в постель, — он уложил ее обратно и поправил подушку. — Если будете буянить, мне придется вас связать. Но я надеюсь, до этого не дойдет.       На’Тот замерла, глядя на него в растерянности.       — Что случилось? — спросила она тихо.       — Доктор Ли’Тар говорит, что это реакция на потрясение. Что-то вроде нервного срыва. Если вы будете следовать ее рекомендациям, то скоро поправитесь.       Та’Лон повернулся к столу и взял лежавший там пневмошприц.       — Она сейчас отлучилась в госпиталь к своему мужу. И попросила меня последить за вами, а также за тем, чтобы вы принимали лекарства вовремя.       Он подошел к ней со шприцем в руке.       — Знаю, что уколы вам не по душе, но без них сейчас не обойтись.       На’Тот отпрянула от него, задрожав всем телом.       — Вот значит как? Будете теперь накачивать меня снотворным все время?!       — Тут не только снотворное… — ответил он, делая еще шаг к ней.       — Это из-за того, что сказали те двое из Комитета? Вы тоже им поверили? — выкрикнула она, скривив рот.       Та’Лон тряхнул головой, на мгновение утратив спокойствие.       — Нет, никто из нас не поверил их словам. Ни ваш кузен, ни доктор Ли’Тар, ни я…       — Но и мне вы не верите тоже! Иначе не стали бы колоть эту гадость!       Та’Лон остановился и терпеливо посмотрел на нее.       — На’Тот, все совсем не так, как вы думаете. Мы стараемся вам помочь. И Комитету до вас не добраться. Мой меч тому порукой.       Он похлопал по рукояти ка’тока, висевшего у него за спиной.       — Я вчера получил сообщение от посла Г’Кара. Он вызывает меня на «Вавилон 5». Я расскажу ему об этом инциденте с Комитетом и уверен, он найдет на этих негодяев управу.       На’Тот подскочила и схватила его за руку.       — О, нет, вы ничего ему не расскажете!       Та’Лон удивленно приоткрыл рот.       — Но почему? Кха’Ри прислушаются к его словам. Давно пора осадить этих парней из Комитета, слишком много им дали полномочий…       — Потому что это моя проблема, и не стоит отвлекать его из-за нее. И потому что он может помчаться на Нарн, чтобы разобраться с Комитетом лично.       — И это было бы правильным решением! — заметил Та’Лон с необычным для него пылом.       На’Тот покачала головой.       — Нет, Та’Лон, Г’Кару нельзя сейчас появляться на Нарне. Вы же сами видите, какое безумие творится вокруг из-за его книги. Если он прилетит сюда, то обратно на станцию уже не вернется.       Она тяжело вздохнула.       — Нам надо решить эту проблему самим, своими силами.       — Комитет так просто не отступит, — тихо ответил Та’Лон.       На’Тот посмотрела на него мрачно.       — А что, если они были правы?       Та’Лон моргнул.       — Что, если центавриане что-то сделали с моими мозгами, и мне нельзя доверять? — продолжала она. — Как жить дальше, зная, что с тобой может приключиться что угодно в любой момент? Подвергая опасности близких? Каждый день просыпаться и засыпать в страхе? И что это будет за жизнь? Знать, что меня и мою семью все будут обходить стороной. Потому что я могу оказаться предательницей.       — Не думайте о себе так, На’Тот! — возразил Та’Лон, покачав головой. — Вам сейчас нельзя сильно волноваться. Давайте я сделаю вам укол?       — Вы просто не понимаете, о чем я пытаюсь вам сказать, — ответила она. И закрыла лицо руками.       Та’Лон терпеливо ждал, когда она заговорит снова.       — Так странно… — сказала На’Тот, болезненно улыбнувшись. — Мой отец мертв, как мертвы и большинство членов Кха’Ри, воевавших в Сопротивлении во время первой оккупации, но даже сейчас еще есть те, кто помнит и попрекает его за одну единственную ошибку. Наверное, это наше семейное проклятие…       — О чем вы? — тихо спросил Та’Лон, присев напротив нее.       — Я сама узнала об этом, только когда окончила академию Кал’наран, — ответила На’Тот, не глядя на него. — У меня были довольно честолюбивые планы на будущее, я ведь всегда хотела служить в космофлоте. И была неприятно удивлена, когда мой запрос на службу на военной базе в Квадранте 24 был отклонен. Аванпост был построен недавно, на границе с Центавром, все выпускники академии мечтали попасть туда. Ведь это означало службу в условиях, близких к боевым. Я училась хорошо, была одной из лучших на своем курсе, поэтому не сомневалась, что меня туда примут. И тут — отказ. Конечно, я не сдавалась и посылала запрос за запросом. В конце концов, мне объяснили причину. Оказывается, я родом из семьи «ненадежной, которой нельзя доверять». Такое определение меня поразило, и я обратилась к отцу за разъяснениями. И тогда он мне рассказал все.       На’Тот вздохнула, проведя рукой по лбу.       — Уже под конец оккупации, во время штурма дворца Кха’Ри объединенными группами Сопротивления, мой отец попал в плен к центаврианам. Прямо в руки к своему давнему врагу, лорду Девору Тронно, Карателю. И, хотя победа в том сражении была за Сопротивлением, и новый император Центавра, Турхан, в качестве первого своего распоряжения после восхождения на трон, приказал всем войскам оставить наш мир, центавриане ушли не сразу…       Лорд Тронно допросил моего отца с помощью телепата. И сумел выяснить координаты одного из тайных убежищ Сопротивления. На той базе укрывались семьи наших воинов. В основном, те, кто не мог сражаться по разным причинам: дети, мужчины с младенцами, старики, раненые. Несмотря на то, что император уже официально объявил об окончании войны, лорд Тронно и еще несколько его офицеров собрали отряд солдат и совершили нападение на это убежище.       Оно располагалось глубоко под землей, в катакомбах, так что бомбардировками его нельзя было разрушить. Поэтому центавриане заблокировали все входы и выходы и пустили ядовитый газ. Тронно взял отца с собой и заставил смотреть на это…       На’Тот тяжело вздохнула.       — Почти все, кто укрывался там, погибли. Выжили единицы, те, кому удалось выбраться наружу через потайные ходы, неизвестные центаврианам. Среди них была моя мать. Она была невысокой и очень худой, поэтому смогла вылезти через узкий вентиляционный лаз. Центавриане не поставили там охрану, полагая, что никто сквозь такую щель не протиснется. Мать вытащила нескольких детей, но они умерли, надышавшись газом. Она сама очень сильно болела после этого и так до конца и не оправилась.              Когда все было кончено, лорд Тронно отпустил моего отца, сказав напоследок, что ему приятно осознавать, что Ша’Тот будет жить, зная, что погубил столько народу. «Может быть, тебе лучше убить себя. Или, возможно, твои друзья убьют тебя, когда узнают», — так он сказал отцу. Каратель славился тем, что знал, как причинить нарнам больше всего боли и горя…       Он хотел отомстить, и это ему удалось. Отец всю жизнь расплачивался за эту ошибку…              — Но он же не предавал никого намеренно! — возразил Та’Лон. — Когда тебя сканирует телепат, невозможно ничего утаить…       На’Тот криво улыбнулась.       — Отец винил себя за то, что не покончил с собой, чтобы не попасть в плен. Воины Сопротивления всегда боялись именно этой участи, ведь попасть в плен было хуже смерти. Значительно хуже. У него была возможность это сделать, но он колебался… и упустил этот шанс. Отец был последователем учения Г’Лана, а этот пророк, как вы знаете, запрещал самоубийство.       Она помрачнела.       — Возможно, и мне надо было поступить так же.       Та’Лон засопел, вздрогнув.       — Я слышал мудрую поговорку: «Легко умереть ради великой цели. Но гораздо труднее — жить ради нее». Надо повторять ее вам почаще.       На’Тот задумчиво кивнула, водя пальцем по подушке.       — Если уж выбирать жизнь, то надо избавиться от проклятых сомнений и страхов. Они сказали, что могут обследовать меня в лаборатории… Что ж, я согласна пройти через это, лишь бы узнать правду.       Та’Лон изменился в лице.       — На’Тот, вы понимаете, на что идете?       Она фыркнула.       — Хуже все равно уже не будет, Та’Лон. Вы все еще хотите сделать мне укол? Так делайте!       Она вытянула руку, убрав рукав рубашки.