Когда я умру

Стив сидит за столом в баре и внимательно изучает стакан с виски. Он не очень хорошо помнит, почему пьет. Вернее, совершенно точно не помнит. Возможно, нужная мысль все еще где-то там, в лабиринте памяти, но теперь, когда бутылка опустела уже на треть, пытаться вспомнить в чем дело было бы слишком трудоемким процессом, да уже и не особо хотелось. За порогом бара завывает метель, а внутри так уютно, что Роджерсу не мешают даже нестройные песни более буйных посетителей. Капитан Америка жив и в строю, где-то рядом, судя по звукам, товарищи салютуют друг другу пивными кружками, война должна скоро закончиться, но... Чего-то точно не хватает. Покачиваясь на волнах легкого опьянения Стив лениво раздумывает над философскими вопросами и не слышит, как кто-то громко и упрямо топает перед дверью в зал. Не слышит, как дверь хлопает, закрываясь, и впускает в бар маленький ураган. Ураган подлетает к Стиву, чуть не снеся со стола стакан и бутылку, и обнимает за плечи. Баки. Он сжимает покрепче объятия, прижимается щекой к уху немного дезориентированного Роджерса, затем отпускает его и треплет за волосы. Стив не видит лица Барнса, но знает, что тот улыбается. Немного поутихшее торнадо плюхается на стул с противоположной стороны стола и бросает критический взгляд на все открывшееся ему действо. Обиженная морда не заставляет себя ждать: — Эй, а где мой стакан? Стив молчит, но наклоняется под опасным для шаткого стула углом, тянется к барной стойке. Так же, молча и по прежнему смотря на Баки, он на удивление ловко хватает стакан и с громким стуком ставит его посередине столешницы. Улыбка Баки хитрая, наглая, и немного самодовольная. В отличие от улыбки Стива — спокойной, уверенной, счастливой.