Когда я умру

Джеймс Кирк просыпается в лазарете и глухо стонет, потирая ладонями лицо. Он не имеет понятия, что случилось и насколько все плохо в данный момент, но кое-о-чем все же начинает догадываться. Наверняка он опять чуть не умер, уже третий раз за месяц, но его снова спасли. Что ж, МакКоя в лазарете против обыкновения нет, значит вставать можно и Джим, кривясь от неприятных ощущений, садится на койке. Доктор не стал бы оставлять такого ненадежного и неблагодарного пациента одного, если бы ему грозила опасность после пробуждения, а Джим Кирк не из тех людей, кто добровольно проведет в медотсеке хоть одну лишнюю минуту. Так что капитан встает и идет к двери в коридор, окончательно убеждаясь в том, что он здесь совершенно один. Путь по отсеку и быстрый подъем больше похожи на сон (видимо побочный эффект снотворного. Или обезболивающего. Чем там его Боунз накачал?). Но когда Кирк видит в открывшиеся двери турболифта мостик, все становится на свои места. Дальше все привычно и просто: сверкнуть уверенной улыбкой, обойти кресло и сесть. Показания приборов в норме, никаких происшествий, в эфире тишина. МакКой, который до этого момента о чем-то увлеченно спорил со Скотти, материализуется слева и начинает обычную гневную тираду в духе "Черт подери, Джим! Еще чуть-чуть, и я бы тебя по кусочкам не собрал!". Тирада не очень хорошо вяжется с широкой улыбкой на лице доктора. Кирк поворачивается и подмигивает бедному Боунзу, от такой наглости замолчавшему на слове «совесть», и потом снова поворачивается, но уже в другую сторону. Справа и немного позади кресла стоит вулканец и выражение его лица чуть менее непроницаемо, чем обычно. Губы едва тронула спокойная улыбка, и что-то тепло искрится в самых уголках глаз. Джим и Спок смотрят друг на друга несколько мгновений и одновременно переводят взгляды вперед. Туда, где даже им еще не приходилось бывать.