За гранью

Тётя, моя единственная сожительница и опекунша, как всегда, поздно вернулась с работы. Иногда ей приходилось задерживаться допоздна. На самом деле мне её очень жаль, я свалился ей на голову, словно лавина в солнечное утро. Помимо изматывающей работы, приходилось следить за мной, воспитывать, заботиться. Для женщины, не планирующей детей и еще не заведшей семьи, это было сложно. Возможно, она и любила меня, но не старалась это высказать. Забота обо мне для нее, как долг перед покойной сестрой. Тётя много работала, не пропускала собраний в школе, интересовалась моими отметками, она старалась сделать меня счастливым, но все же не любила. Именно поэтому я одинок. У меня нет человека, который посочувствовал бы, понял, полюбил меня. /на следующее утро/ Сегодня у нее выходной, поэтому я проснулся чуть раньше будильника. Тётя всегда будила меня минут на десять пораньше, чтобы я мог насладиться ее божественно сваренным кофе. — Доброе утро, Костя, — она мне улыбнулась. — И тебе, тётя Оля, — возможно, слишком натянуто улыбнулся я. — Что-то случилось? Зачем ты снова постирал свитер? — Да ничего особенного, — я задумался, сказать ей правду или нет, — просто подрался в школе. — О господи, Костя, как же так? Тебе не сильно досталось? Что это? Нотки беспокойства в её голосе? Со дня гибели родителей я слышал этот тон только один раз. На их похоронах, два года назад. «Как ты, Костя? Мне очень жаль, они так любили тебя…». В тот день мы утопали в слезах, крепко обнимая друг друга. И вот сейчас снова это беспокойное лицо. А может… а вдруг? Поддаваясь нелепому порыву, я задрал футболку перед тётей. Она ахнула, чуть не выронив чашку с кофе. Признаться, я сам не знал, что там. Лишь по болевым ощущениям понимал, что ошибался, думая, что Влад бил в полсилы. Взглянув на свой торс, я узрел силуэт какой-то космической туманности. Фиолетово-синее бесформенное пятно расползалось от солнечного сплетения (оно болело больше всего) до низа живота. — Н-нужно обработать, — тётя кинулась к холодильнику, достала какую-то мазь и обмазала меня всего, лишь немного касаясь кожи, чтобы было менее больно. — Нужно тебя всего прощупать, вдруг что-то сломано. — Не нужно, прошу, я уверен, это всего лишь синяки. — Всего лишь синяки?! Посмотри на себя! Я буду жаловаться, — впервые ее безэмоциональное лицо выражало жалость, беспокойство и заботу. — Пожалуйста, не нужно, я взрослый парень и сам разберусь. Она на минуту задумалась, нахмурив брови. — Ладно, я понимаю, тебе будет неприятно, если тебя начнет защищать тетя, но, если такое будет повторяться, я пойду в школу, — я молча кивнул, — пожалуй, сегодня тебе лучше отсидеться дома. — Хорошо…спасибо, — я не удержался и обнял ее. Она вяло прижала меня к себе в ответ. Не знаю, что хуже: сидеть взаперти со своими мыслями или быть окунутым в школьный унитаз. — Позавтракай, все на столе, — и тётя Оля удалилась с кухни, ободряюще похлопав меня по спине. Все чудесатее и чудесатее. Может, это знак, что скоро все изменится? После завтрака я пошел умываться, не люблю сидеть неумытым за столом, но сегодняшнее утро с самого начала пошло не по своему обычному руслу. Почистив зубы и помыв голову, я долго рассматривал синяки в зеркале. Да уж, на этот раз Влад очень постарался. Думаю, одного выходного мне не хватит. Как это обычно бывает у подростков, я невольно начал рассматривать себя в зеркале, и мне на ум пришла мысль, что я очень даже ничего. Ха-ха. Несмотря на худобу, которая, к слову, была мне к лицу, пропорциям моего тела позавидовали бы многие. А лицо? Вы только посмотрите на эту аристократическую бледность и скулы. Еще одной прелестью было то, что мои покойные родители подарили мне это волшебное сочетание рыжих волос и изумрудно-зеленых глаз. Одна часть меня бушевала: «Костя, тебе не стыдно?! Кружишься у зеркала, словно девчонка!», а другая пыталась придумать отмазку: «Это вполне естественно, рассматривать и следить за своей внешностью. Еще на тебе сказывается одиночество, к тому же, если ты на самом деле очень мил, почему бы не полюбоваться собой хоть раз…» Я застыл у зеркала, как-то слишком пристально вглядываясь в свои глаза, и неожиданно подмигнул сам себе! От неожиданности я отшатнулся и присел на край ванны позади меня. Наверное, нервы. Глаз дернулся, а мне показалось, что подмигнул. «Иди проспись!» — кричал рассудок. — Да, пойду, посплю, — но меня вновь заняло отражение в зеркале. В нем я улыбался. Точнее, отражение улыбалось, но не я. А вот это пугает. Я осторожно, медленными шажками вышел из ванной комнаты, прошел на кухню и дрожащей рукой достал успокоительное. — Это всё стресс, сейчас таблетка подействует и меня унесет в царство Морфея. Но любопытство оказалось сильнее здравого рассудка и логики, ибо я вновь стоял у зеркала, всматриваясь в самого себя. Ничего. Я попрыгал перед ним, покорчил рожицы, даже прочел пару четверостиший, но отражение четко все повторяло за мной, не опаздывая и не меняясь. Убедившись в нормальности зеркала, я отправился дальше спать, но на выходе из ванной четко услышал короткий смешок у себя за спиной. — Нервы шалят, — бормотал я, пока не уснул.