Пшеничный локон

Они встречаются вечером, когда над городом загораются огни, люди вокруг становятся веселее, а алкоголя за барными стойками все меньше. Обнимаются. Блейз улыбается искренне и смешливо, а Драко старается не выглядеть мудаком. Его обычный день в последнее время. Постоянный внутренний голос, который умоляет: «Не выгляди мудаком. Ты и так просрал все в своей жизни». – Как ты? – спрашивает он, и Блейз округляет глаза. – Тебе правда интересно? – Да. – Ну… Я работаю. И Дафна беременна. – Оу, – Драко пытается вспомнить, как там обычно нормальные люди реагируют на подобные новости? Радуются за друзей, кажется?Обнимают? Он хлопает Блейза по плечу. – Это круто, приятель. Что ж, для него даже это – слишком, и он почти гордится собой. Блейз кивает, все еще в шоке. Они сворачивают этот разговор, когда официантка – очень худая ведьма с кудрявыми волосами – подходит к ним с меню. – А как у тебя дела? – Блейз осторожен, потому что помнит, что было, когда он спрашивал об этом в последний раз. Тогда Драко накричал на него, и они не общались несколько месяцев буквально до сегодняшнего дня. Он бы не хотел повторения. Наверное, стоит рассказать про работу. Про то, что он переехал из поместья в маленькую холостяцкую квартирку недалеко от Чаринг-Кросс-Роуд. Про его собаку, которая прибилась и не захотела уходить, несмотря на то, что Малфой – отвратительно не любвеобильный хозяин. Его хватает только на то, чтобы насыпать корм в миску и отправить пса на прогулку на зачарованном поводке. Но он говорит другое. – Я скучаю по ней, Забини, – он делает глоток огневиски из стакана. – Ненавижу ее и скучаю. Они оба знают, почему Грейнджер ушла. Было бы странно, если бы не ушла. Очевидно, это был вопрос времени, ведь они не могли выносить друг друга со школы, а их совместная жизнь была адом, в котором они постоянно ругались и занимались сексом, и так по кругу. Тогда Драко думал, что все было ради секса. Они с Грейнджер были просто безупречны друг с другом в постели. Честно говоря, ни с кем больше он так не трахался. Грязно и нежно, жестко и осторожно. Они словно решили поставить эксперимент. Эксперимент над своими жизнями. Только вот Грейнджер после этого эксперимента выжила и пошла дальше, а Малфой остался на месте. Весь искалеченный. И как будто какой-то другой. – Видел ее на днях в Министерстве, с Поттером, – аккуратно говорит Блейз. Драко кивает. – Да. Я тоже. Заходил к отцу. Это была встреча века. Они столкнулись посреди пустого коридора, Малфой прилип к полу, а Грейнджер прошла мимо, смотря себе под ноги так, словно в мире не существовало ничего интереснее ее ужасных туфель на плоской подошве. Грейнджер осталась такой же, как в школе. Война, перевороты, жертвы и кровь – много крови. Ничто не смогло сломить ее гриффиндорское упрямство, гордость и занудство. Она даже внешне осталась все той же – с торчащими во все стороны волосами, в скучной одежде и без макияжа. Разве что… Прежняя Грейнджер никогда не раздвинула бы ноги перед Малфоем. А прежний Малфой никогда и никому не признался бы, что до сумасшествия скучает по ней. Драко так глубоко погружается в себя, что не сразу понимает – Блейз смотрит на него, прищурившись. А потом мотает головой. – Что? – спрашивает Малфой. – Ничего… Когда-нибудь ты поймешь, что твое ослиное упрямство не даст тебе быть счастливым. Драко вздыхает, откидываясь на спинку стула. – Тебе легко говорить, ты женат на слизеринке. – Только потому что люблю ее до безумия, – он сводит брови. – Слизерин, Гриффиндор, хорошие, плохие. Столько лет прошло, Малфой, угомонись уже и скажи этой идиотке, что она нужна тебе. Драко представляет, как говорит это Грейнджер, и его начинает тошнить. Ужас какой. Отвратительно. Но почему-то эта сцена не выходит у него из головы, даже когда вечер сменяется ночью, и он трансгрессирует к себе домой. * Уснуть не получается. Драко косится на склянку с зельем для сна, но не решается его выпить, потому что, кажется, впервые со дня, когда она ушла, ему хочется думать об этом. Нет, а чего она ждала, начиная встречаться с Малфоем? Ласковых слов на ушко? Цветов? Шоколадного молока в постель? Это же, блять, Малфой. Он никогда не был нежным романтиком. Все, на что его хватало – это дождаться, когда она уснет, а потом тайком рассматривать ее лицо и перебирать пряди ее волос пальцами. Потому что такие как он не меняются. Даже во имя великой… Как там ее… Сраной любви. Он произносит это слово в своей голове, и все мысли испаряются. Остается только оно. Такое странное, на вкус горькое и непривычное, как пилюля от головной боли, слово. Любовь. Она ли это? И если она – что ему с этим делать? Ему нравилось трахать Грейнджер, нравилось закрывать ее спиной, когда на горизонте появлялся кто-то заинтересованный в ней, нравилось, как она снимала одежду после тяжелого дня и шла голышом в ванну, чтобы закрыться там на час или даже больше. Но ему не нравилось думать о том, что он ее… любит. А сейчас это слово разъедает его, оно застревает в горле и не дает дышать. Драко закрывает глаза и думает, что, наверное, не переживет эту ночь, потому что его легкие рвутся от боли. Он встает и набрасывает пальто на плечи. А потом трансгрессирует. * Грейнджер у окна, она видит его в ту секунду, как только он появляется. Глаза ее расширяются от удивления. Малфой не знает, что он должен сделать – позвать ее? Кивнуть? Махнуть рукой? Или вернуться домой и послать нахер эту тупую идею? Он поднимается по ступенькам. Жилище Грейнджер – это какой-то чертов пряничный домик из сказки, он весь мерцает и светится в ночной темноте. Не стучит – ждет, когда до нее допрет. Грейнджер открывает дверь, на ней пижама и накинутая сверху теплая кофта. Драко помнит эту кофту – такую дурацкую, но так отчетливо пахнущую ею. Она и сейчас пахнет ею. – Что тебе нужно? – спрашивает она и тут же сводит брови. Подбородок ее взмывает вверх, а Драко… Он очень крепко сжимает руку в кулаке, чтобы не потянуться и не сжать этот подбородок пальцами. Он любит так делать, целуя ее. Драко хочет накричать на нее. Хочет спросить, какого хера она ушла, и кто ее сейчас трахает. Хочет узнать, как ей спится после того, как она бросила его – долбанная эгоистичная сука? Он хочет схватить ее за горло и давить до тех, пока она не начнет умолять его остановиться. Он набирает воздуха в легкие и говорит: – Кажется, я тебя люблю. Грейнджер молчит. Ее лицо словно окаменело, и в какой-то момент Малфой начинает сомневаться, слышала ли она его вообще. Но потом она оживает. – Тебе кажется? – Да. – Отлично, Малфой. Потому что если бы ты был уверен, то это не звучало бы так, словно ты делаешь мне одолжение. Она скрещивает руки на груди. Драко помнит, как эти руки впивались в его плечи, как они скользили по его спине, пока он нависал и, целуя, медленно вколачивался в ее тело. Малфой шагает на нее, между их телами совсем не остается расстояния, но она не отходит, она позволяет ему вторгнуться в ее личное пространство, украсть ее воздух, обжечь ее щеки своим дыханием. – Дура. Ты хоть представляешь, как трудно мне было это произнести? Губы ее дрожат. Она выдыхает и, оглядев его лицо, отвечает: – Должно быть, весь изнутри кровоточишь? – Почему ты ушла? Он берет ее за горло, но не так, как представлял, а осторожно. Грейнджер в ту же секунду начинает полыхать, как зажженная спичка. Она такая предсказуемая, а вот он… Сегодня сам себя удивляет. – Почему ты ушла, Грейнджер? Испытывала меня? Проверяла? Что ж, твой поганый план сработал, вот он я – и что теперь? Должно быть в его голосе слишком много яда, но он так зол на нее, так сильно зол. И на себя тоже, и на эти ссаные правила, которые в него вбили еще в детстве, и теперь они мешают ему жить. – Теперь мы начнем сначала. Он касается лбом ее лба. Выдыхает устало. – Легко все равно не будет, ты же знаешь. Она проводит по его щеке ладонью – такая хрупкая, но сильная. Гораздо сильнее него. Весь ее дом мигает, как один сплошной рождественский огонек, а Драко просто хочет поцеловать ее. Не трахнуть. Не загнуть ее раком, не заставить сосать его член. Поцеловать. – Если бы я искала легких путей, я никогда в жизни не связалась бы с тобой, Малфой. Так что… – Тупая гриффиндорская отвага. Она улыбается. Драко чувствует, как ослабевает узел внутри него. Не развязывается совсем – вовсе нет. Но ослабевает, не давит так сильно, и когда их губы касаются друг друга, ему кажется, что он вот-вот взлетит.