1.
10 сентября 2015 г. в 05:51
Никогда прежде ему не доводилось выступать в качестве организатора свадеб. В качестве организатора помолвок, в общем-то, тоже. Это был странный опыт, и Юрген не мог сказать, что ему нравится получать новые знания в данной области. Однако отказаться от предложения язык не поворачивался. Указание исходило от непосредственного работодателя, а потому следовало засунуть недовольства куда подальше и отправиться выполнять задание, не обременяя Вернера лишними вопросами.
На самом деле, слова об организации свадьбы звучали несколько преувеличенно. Хайди давно определилась, какому именно агентству доверит столь важное дело. Юргену предлагалось лишь проконтролировать процесс претворения задуманного в жизнь, поощрить тех, кто хорошо сделает свою работу, либо смешать с грязью людей, посмевших испортить столь обсуждаемое событие.
Счастье дочери оставалось для Вернера на первом месте, и торжество для неё следовало организовать по высшему классу.
Кто бы сомневался, что так будет?
В принципе, организаторы старались. Помолвка обещала быть роскошной, как и всё, к чему имели прямое отношение Брауны. Нечто ниже среднего они себе позволить не могли. Положение обязывало.
По мнению Юргена, в особняке Браунов ныне царил форменный дурдом, невеста пару раз успела упасть в обморок, сорвать репетицию, поскандалить с флористом, сказав, что он выбрал неподходящие цветы. Резонное замечание, что Хайди сама их выбрала, ничего не изменило. Отведя флориста в сторону, Юрген предложил цветы всё-таки заменить, в итоге для оформления были выбраны фиолетовые и белые гортензии. Юрген выбирал лично, вспоминая предпочтения Хайди, знания о которых ещё не испарились из памяти окончательно. Конечный итог удовлетворил всех. На том проволочки с декорациями закончились.
Но атмосфера в доме по-прежнему оставалась накалённой, и Юрген неоднократно порадовался, что несколько лет назад принял верное решение, собрав вещи и покинув гостеприимное жилище своего опекуна.
Многие считали Юргена приёмным сыном Вернера, он знал, что отношения их имеют иное качество. Никаких отцов и сыновей. После смерти лучшего друга Вернер, конечно, исполнил его волю, забрав Юргена к себе, но вряд ли это было хорошей идеей. Юрген чувствовал себя лишним в чужой семье.
К матери бы его не отпустили, пусть утверждали обратное, да и она сама отказалась от него, в своё время. Раньше Юргену казалось, что сделано это было добровольно, теперь всё чаще ловил себя на мысли, что принятию решения поспособствовали со стороны. Отец и его приятель использовали схожие методы работы, потому подобному повороту событий сложно было удивиться.
Временами, оставаясь наедине с собой, Юрген размышлял, желая найти ответ, как могла сложиться его судьба, воспитывайся он матерью. Теперь уже представление этих перспектив было напрасным, откровенно бессмысленным, но он не отказывал себе в такой малости. Периодически приходил к выводу, что всё могло быть гораздо лучше, иногда делал противоположные умозаключения.
Другой жизни для себя Юрген уже не представлял.
Так или иначе, но выбор он сделал несколько лет назад, согласившись на должность пресс-секретаря у своего опекуна. Это предложение вполне соответствовало программе, разработанной Юргеном прежде. Нисколько не противоречило тщеславным планам. Перед подписанием бумаг он не утерпел и задал Вернеру вопрос. Всего один, но от ответа на него зависело многое. Когда Вернер покачал головой и ответил отрицательно, Юрген, не задумываясь, подписал предложенный контракт. С тех пор началось активное строительство карьеры.
Прежде, на начальном этапе работы, казалось, что это совсем не его место. В погоне за идеалом он лишь спутает карты, сделает всё не так, как нужно. Практика показала, что Вернер в выборе не ошибся, сделав его помощником. Юрген стал тем человеком, через которого шли огромные потоки информации, как официальной, так и неофициальной, но ни разу он не допустил промаха. Если же в воздухе веяло угрозой, Юрген с лёгкостью всё разрешал, не прикладывая особых усилий.
Однажды Вернер признался, что именно по этой причине принял Юргена на работу. Увидел скрытый потенциал, незаурядные способности, завидную хватку и умение мобилизоваться стремительно, не теряя самообладания, как бывало у других, даже самых уверенных в себе людей. Юрген похвалу принимал равнодушно.
Войдя в ряды сотрудников Вернера, он ставил перед собой определённые цели и, по мере возможности, старался их достигать в данный момент, не откладывая в долгий ящик. Пока они не потеряли актуальность. Юрген действительно умел располагать к себе, находить нужные слова и производить правильное впечатление.
В рабочее время он старался особенно не привлекать к себе внимание. К нему быстро привязался статус серого кардинала, и редко кто-то сомневался в умениях Юргена играть роль первой скрипки так, чтобы его принимали за вторую, а все лавры отдавали Вернеру.
Оставалось лишь догадываться, в чём кроется причина безграничной преданности. Большинство склонялось к мысли, что дело в благодарности за былые годы. Юрген охотно поддерживал эту теорию, играя роль доброго пасынка, души не чающего в приёмной семье: любящих родителях и прекрасной сестре. Хорошо играл, не давая поводов усомниться в правдивости выдвинутой теории.
Но в реальности старательно удерживал дистанцию.
И на это «семейное» торжество пришёл ныне не по причине острой любви к родственникам, так называемым, а по рабочим вопросам. Даже теперь, когда Хайди готова была спуститься вниз по лестнице, украшенной гортензиями, вместе со своим избранником, Юрген не мог отделаться от гнетущего чувства, поселившегося внутри. И вроде бы всё сложилось хорошо, но он продолжал испытывать дискомфорт.
Стоя за колонной, Юрген теребил пуговицу на манжете пиджака и надеялся, что пытка закончится в ближайшее время. Сейчас молодые сделают официальное заявление, и можно будет вздохнуть с облегчением – торжественная часть закончилась без форс-мажоров.
Почему-то именно в этот вечер на него навалилось осознание: жизнь чертовски быстро пролетает. Вроде только вчера он и Хайди были подростками, вместе ходили на занятия и целовались в подсобке, пока никто не видел. Вроде только вчера он в первый и последний раз закурил, едва не задохнувшись от дыма. Впервые выпил полный стакан крепкого алкоголя, сел за руль и пролетел по автобану на огромной скорости, не думая о возможных последствиях. Впервые в жизни признался кому-то в любви, получил отпор и с тех пор приказал себе навсегда позабыть о существовании этого чувства. Вопреки обещаниям, радости оно не приносило, заставив унижаться. Ползать на коленях, умолять, упрашивать, а потом убегать, хлопая дверью... Никто не кинулся догонять. Да, впрочем, к тому всё и шло.
Все подвиги сомнительной ценности приходились на период между семнадцатью и девятнадцатью годами. Сейчас Юрген с гордостью, а, может, с сожалением мог заявить, что ему двадцать семь. Взрослый мальчик. Хотелось бы верить, что и умный, а не так, как раньше.
Третий бокал шампанского нисколько не помог отделаться от мерзкого ощущения. Оно воспринималось, как вода, не позволяя опьянеть. Ну, или самоконтроль, натренированный до максимума, давал о себе знать. Нельзя отпускать себя до тех пор, пока мероприятие не пройдёт с блеском.
Будучи честным с самим собой, Юрген мог ответить какие перспективы не позволяют ему вздохнуть спокойно и наслаждаться вечером. Он знал, что, точнее, кто заставляет его жить, как на иголках. Видеть этого человека не хотелось вовсе. Если бы Юргену дали свободу выбора, он, не задумываясь, вычеркнул бы имя из списка. Но выбора не было. Вернер не настаивал, но дал понять, что всё нужно сделать по правилам.
Блядский этикет деловых людей.
Гори они все синим пламенем.
Впервые примерный список гостей составлялся не менее полугода назад, когда Хайди только-только решилась на столь серьёзные перемены в жизни. Одни люди исчезали из листа приглашённых, другие появлялись. Но имя, отчаянно мешавшее Юргену, исчезать не торопилось. Более того, Вернер посчитал нужным напомнить об этом госте, позвав в кабинет и несколько минут расписывая все плюсы и минусы положительного решения. Минус обнаружился один, плюсов – множество.
Юрген помнил тот день в мельчайших деталях, раз за разом проигрывая его в памяти. Звуки, запахи, вкусы, краски. Во рту было кисло после алкоголя, что странно. Вернер относился к тем людям, что никогда не ведутся на дешёвку и не покупают партию второсортного, уценённого алкоголя, да ещё и про запас. Он предпочитал качество, а не количество. И гостей своих поил исключительно высококлассными напитками.
Юргена, впрочем, неприятный вкус коньяка не напрягал. Пригубив пару глотков, он оставил пузатый бокал в сторону и сосредоточился на работе.
Чем меньше пьёшь, тем меньше глупостей совершаешь. Ему следовало держать марку всегда и везде, перед непосредственным начальством – особенно.
– Вы настаиваете? – спросил, переплетая пальцы и пристально наблюдая за действиями Вернера.
Бывший опекун мерил кабинет шагами. Льдинки в его стакане тихо позвякивали о стеклянные стенки. Вернер был на взводе, а когда с ним происходило это, он обязательно прикладывался к виски. Считал этот напиток великолепной терапией.
– Юрген! – раздражённо бросил Вернер, остановившись.
Когда он смотрел подобным образом, спорить не хотелось. Собственная правота казалась чушью, а глупости, озвученные Вернером – пределом совершенства. Юрген до сих пор не разобрался, как Вернеру удаётся влиять на собеседников. Однако к мнению прислушивались все, с кем Вернер имел дело. Достаточно было одного властного взгляда.
Раньше подобная тактика действовала и на Юргена. Со временем он научился противостоять. И спорить тоже научился, а не только согласно поддакивать. Наверное, это можно было считать достижением. Мальчишка в сравнении с Вернером, он оказался одним из немногих достойных соперников.
Слова о мальчишке в данном контексте звучали не в качестве насмешки, являясь констатацией факта. Разница в возрасте у них была достаточной. И если Юрген в двадцать семь считал себя довольно взрослым, то Вернера вовсе следовало записать в старики. Но он не выглядел на свои пятьдесят два. Стариком его никто назвать не мог.
Сравнивая себя с опекуном, Юрген неизменно приходил к одним и тем же выводам. Они никогда не выглядели равными. Их тандем, если перенести всё на животный мир, был похож на союз породистого пса, вроде добермана или немецкой овчарки, и щенка. Нелепого такого рыжего щенка с неуместно длинными лапами, но зато вполне удовлетворительным характером. К хозяевам будет ластиться, врагов кусать и ссать им в тапки. Переводя свои отношения с окружающими в привычный, «человеческий» формат, он понимал, что ничего не меняется. Расстановка сил останется прежней. Хозяев почитать, врагов – уничтожать.
– Вы хотели что-то сказать мне, герр Браун?
– Юрген, – повторил Вернер. – Я просил тебя. Когда мы находимся в этом доме, не нужно официоза. Ты ведь мне как сын. Мы с твоим отцом были хорошими друзьями, и мне бы не хотелось думать, что ты относишься ко мне, как к чужому.
– Ладно, хорошо. Ты хотел что-то сказать мне, Вернер?
– Сам знаешь. Список гостей должен быть таким. Можешь вычеркнуть половину мусора, но этот человек останется там.
– Деловой политес, – усмехнулся Юрген.
– Именно так, – подтвердил Вернер. – Он должен получить это приглашение. Не придёт? Никто жалеть не станет. Пусть катится к чёртовой матери. Придёт? Пусть приходит. Неприятное соседство, но не смертельно.
Юрген кашлянул, но предпочёл промолчать, ничего не добавляя поверх сказанного.
Ворот водолазки плотно обхватывал шею. Раньше это ощущение было привычным, но теперь представлялось в ином свете, гротескно. Он как будто задыхался, но не мог ничего с собой поделать. Приходилось сидеть на месте, чинно кивать и следовать указаниям Вернера. Если Ульрих Штайн должен присутствовать на этом мероприятии, то, разумеется, приглашение будет отправлено. С надеждой, что затеряется по дороге и до адресата никогда не доберётся.
Юргену хотелось думать, что, получив приглашение, Ульрих даже времени уделять не будет. Увидит на конверте выходные данные и сразу же швырнёт послание в мусорную корзину, а то и вовсе прикажет своему персоналу развести огонь. Да-да, из этого самого приглашения.
Он знал... Да что там! Они все прекрасно знали, что эти отношения дружескими назвать невозможно. В определённых сферах деятельности Вернер и Ульрих пересекались, и результаты редко удовлетворяли обоих. Вернер цедил сквозь зубы скупые ругательства, говорил о зарвавшихся щенках, которые попробовали власть на вкус и теперь ни за что от неё не откажутся. Пока их не попросят подвинуться. Возможно, сделают это не в вежливой форме.
Ульрих дополнял – правильнее сказать возглавлял – список тех, в чьём лице Вернер получил достойных противников. При встрече они улыбались друг другу, пожимали руки, позировали вместе на камеру. Однако фотографии всегда демонстрировали не то, что старались разыграть перед объективом эти двое.
У них не было взаимопонимания и здоровой конкуренции. Они ненавидели друг друга.
Повод для этого имелся достаточно веский. Стараниями Ульриха владения его отца не пошли прахом, не стали очередным кормом для такой акулы бизнеса, как Вернер Браун. Одного за другим Вернер разорял своих конкурентов, а здесь пришлось уступить. Противнее всего было признавать, что его, собаку съевшего на таких делах, обошёл не матёрый волк, а волчонок, не знавший жизни. Таким Ульрих казался Вернеру с высоты его прожитых лет.
Совсем уж юным Ульрих не был. Не далее, как три месяца назад Юрген был вынужден поздравить его от лица начальства, потому отлично знал: Ульриху исполнилось тридцать два года. К этому времени вполне реально построить карьеру, особенно, если не начинать всё с нуля, а только забирать бразды правления из слабеющих рук предшественника. Ульрих перехватил их так крепко, что хоть немного пошатнуть его влияние не представлялось возможным. Подобного поворота Ульрих бы не допустил. Он громко заявил о себе и заставил считаться со своим мнением.
Спроси у Юргена, чем занимается этот человек, он не смог бы сходу ответить. Легче было перечислить, в каких сферах Ульрих себя не попробовал. Да и то называть следовало с опаской, потому что за время чужих раздумий он вполне мог взяться за новые, неизведанные прежде направления, и инвестировать в них определённые суммы. У него обнаружилось потрясающее чутьё и талант делать деньги.
В официальных данных его действия были представлены кристально-чистыми, ни к чему не придраться. Юрген, однако, подозревал, что состояние Ульрих сколотил не совсем честным трудом. Просто, разбогатев настолько, что доходы Штайна-старшего в сравнении с тем, что зарабатывал сын, стали мизерной суммой, с помощью проверенных людей уничтожил все бумаги, способные подорвать авторитет в обществе.
Поскольку такая фигура в деловой сфере незамеченной остаться не могла, все остальным приходилось с ним считаться. И вносить в списки наиболее важных и желанных гостей на том или ином мероприятии. Здесь он значился под номером один. Юрген успел неоднократно прожечь глазами лист бумаги со списком приглашённых, но чернила никуда не исчезли. Как были на месте, так и остались.
Разумеется, приглашение полетело к Ульриху, и Юрген не сомневался, что оно принято. Проигнорировать торжество в доме Браунов? Кто угодно способен это сделать, но только не Ульрих. Он приедет сюда в обязательном порядке. Не столько, чтобы засветиться в обществе, сколько покуражиться над происходящим. Он ведь знал, чувствовал, насколько окружающим неприятно его присутствие, тем не менее, не отказывал себе в удовольствии испортить вечер Вернеру и его супруге.
У Браунов в семье царило полное взаимопонимание и ярко выраженная солидарность. Мнение одного становилось мнением всех членов семьи. В этом плане Юрген от них отличался, но он никогда и не претендовал на право носить эту фамилию. Собственная его полностью устраивала.
Двери в особняке стояли нараспашку, но Юрген всё равно ощущал духоту. Чем дольше длилась подготовка к торжеству, тем больше он раздражался. В его понимании из помолвки не следовало делать шоу, способное конкурировать со свадьбой. Если ради объявления себя парой люди готовы отстегнуть приличную сумму, то они явно безумны. Пара минут триумфа, пара же слов и несколько месяцев головной боли в ожидании.
Количество пишущей братии, допущенной на вечер объявления о помолвке, варьировалось в пределах разумного. Переговоры о возможности освещения новости вели многие, но получить аккредитацию удалось далеко не всем. Большинство срезалось ещё на первом этапе переговоров, напоровшись на острые клыки сторожевого пса, бдительно охранявшего покой своих хозяев. От лица Вернера и его семьи Юрген делал официальные заявления, казнил и миловал, образно говоря. Он же определял, с кем желает сотрудничать, а от каких контактов лучше воздержится. Теперь для него подобные формулировки не были пустым звуком.
Жаль, что голову себя нынешнего не приставишь к себе прежнему. Проявляй он прежде столько благоразумия, проблем в жизни стало бы на порядок меньше.
Юрген хмыкнул.
Можно было прятаться за колонной вечность, надеясь, что в толпе его никто не заметит. Но этот поступок автоматически заносился в категорию глупых, сродни тем, о которых он размышлял выше. В подростковом возрасте он позволял себе многое, даже то, чего позволять не следовало. Взрослому человеку полагалось вести себя соответственно возрасту, а не играть в детские игры.
Наблюдательный пост он покинул очень вовремя, поскольку по лестнице вниз спускался Вернер. Гости замерли на местах, встречая счастливого отца, готового в ближайшее время передать судьбу дочери в не менее надёжные, чем его собственные, руки. Перед этим Вернер собирался произнести достаточно сентиментальную, наполненную трогательными воспоминаниями речь. Юрген с удовольствием послушал бы это выступление, будь оно для него вновь, как для всех остальных. Однако он мог сам без запинки произнести каждое слово, да и дублёром подработать при случае. Он знал всю эту речь наизусть, поскольку помогал её писать. А, говоря откровенно, сам и писал с нуля. Вернер лишь подкидывал ему идеи, советуя, как применить каждую из них. Юрген согласно кивал, но делал всё по-своему.
С каждой секундой вечер казался Юргену всё большим фарсом. Вместо того чтобы разделить счастье названной сестры и порадоваться вместе со всеми, Юрген погружался в раздражение. Ему хотелось уйти подальше отсюда. Куда угодно, только бы избавиться от удушливого запаха, созданного сплетением множества ароматов духов, приправленного игристым вином, нарезанными фруктами и цветами, что были всюду и везде. Невеста настояла на том, чтобы дом превратили в сказочный сад, и флористы к желанию клиента прислушались.
К относительно приятным ароматам примешивались парфюмерные отдушки и запах пота. Тошнотворное сочетание, по правде говоря. И хоть от гостей не разило, как от свиней, Юрген успел трижды мысленно посетовать на своё чувствительное обоняние, столь остро реагирующее на окружающие запахи.
Он поднёс бокал с шампанским к губам и сделал несколько больших глотков, выпив почти половину содержимого. Напиток был вполне неплохим, но от него ощущение тошноты усилилось.
Усталость наваливалась с каждой минутой всё сильнее. Юрген попытался вспомнить, когда в последний раз полноценно высыпался. Результат размышлений получился неутешительный. Не меньше недели назад. Потом были какие-то отдельные сновидения урывками в перерывах между общением с журналистами, организаторами свадебных торжеств, многочисленными телефонными переговорами. Он спал с открытыми глазами в машине, глядя на Вернера, но не слыша, что тот говорил. Проваливался в объятия Морфея, ощущая где-то на грани сна и яви мягкое прикосновение к плечу. Вернер говорил что-то о бедном уставшем ребёнке, а потом подавал ему кофе перед тем, как они выбирались из машины. Юрген выпивал содержимое стакана и снова входил в рабочий режим.
Решая десятки и сотни чужих проблем, он практически позабыл о самом себе, и теперь организм отвечал ему той же чёрной неблагодарностью, подсунув одновременно и дикую головную боль, и тошноту. Юргену казалось, что ещё немного, и у него носом пойдёт кровь. Перенапряжение последних дней, истощение последнего запаса сил и, вероятно, подскочившее давление. Он нуждался не в кофе и не в шампанском, а в крепком здоровом сне.
Разве он этого не знал?
Знал, конечно. Но пропустить событие из жизни семьи Браунов просто не мог. Ему предписывалось присутствовать здесь не столько на правах пресс-секретаря Вернера, сколько в качестве члена семьи. Он должен был порадоваться за Хайди, нашедшую себе чудесного спутника жизни. Все ведь помнили, насколько он и названная сестра были дружны в детстве.
У Юргена о тех временах остались иные воспоминания, но он, в отличие от некоторых, не любил ворошить прошлое. Не считал, что нужно так поступать. У него попытки пробудить ностальгию вызывали лишь глухое раздражение, поскольку все мысли того периода причиняли боль. Ту самую боль, которую он успел похоронить и обещал себе больше никогда к ней не возвращаться. Базировалась она не на воспоминаниях о почившей любви, а на ненависти к бездарно потраченному времени.
Окажись Юрген нынешний напротив себя прошлого, он бы без сожаления врезал младшему двойнику. Унизил бы его и морально выпотрошил, желая уничтожить это нелепое существо.
Откровенничать о подобном с посторонними людьми мог только совершенно неадекватный человек. В воспоминаниях была не только боль. Дружной толпой там водили хороводы бесконечные страдания, мрачные мысли, глупые поступки, жгучий стыд, от которого Юрген старался убежать. Успеха достиг далеко не сразу. Потому искренне ненавидел тех людей, что жаждали пошатнуть его спокойствие. Его тихую, размеренную жизнь, наполненную работой и редкими выходными, посвящёнными семье в лице немецкой овчарки, названной незамысловато и бесхитростно – Рекс.
Сделав ещё пару глотков, Юрген попытался сосредоточиться на словах, произнесённых Вернером. Тот как раз перешёл к самой трогательной части своего монолога. Рассказывал о детях, которыми необычайно гордится. Замечательная дочь, красавица и умница, завидная невеста, о какой можно только мечтать. Прекрасный сын, трудолюбивый и целеустремлённый. Весь в своего родного отца. Если бы Фридрих был жив, он гордился бы своим ребёнком...
– Спасибо на добром слове, папа, – произнёс Юрген, поднимая свой бокал и привычно улыбаясь, когда в его сторону обратилось множество заинтересованных взглядов. – Но в этот день не стоит говорить обо мне. Сегодняшний вечер полностью принадлежит Хайди. Кстати, где она?
Если бы не этот идиотский сценарий, Юрген мог уйти в сад гораздо раньше, но приходилось играть по правилам чужой игры. Все эти реплики являлись постановочными от начала до самого конца. Сначала Вернер со своей речью, полной сладкого елея и патоки, после – секунда славы, отведённая Юргену. И только теперь настала очередь королевы вечера.
Верхний свет погас, зато на лестнице зажглись огоньки. Хайди спускалась вниз.
С нарядом для помолвки, как и следовало ожидать, она определилась едва ли не в последний момент. До этого было множество самых разнообразных вариантов, примерок, слёз и поисков изъянов во внешности. Стандартная программа любой девушки, собирающейся выходить в свет. Здесь Юргена, к счастью, никто к помощи не привлекал, и он вздохнул с облегчением, осознав, что ещё один груз свалился с плеч. Накануне помолвки он сидел в своём доме, подбрасывал вверх распечатанные шаблоны приглашений и думал о том, насколько нелепо всё будет смотреться со стороны. Многие ли заметят это? Или только он?
В конечном итоге, нарядилась Хайди в весьма скромное платье, набросила на плечи полупрозрачную шаль, натянула высокие перчатки. Макияж и причёску ей сделали гораздо более интересные, но девушка умудрилась расплакаться от переизбытка чувств, и все старания пошли насмарку. Припухшие веки и покрасневший кончик носа не делали её королевой красоты. Но, разумеется, говорить об этом не следовало.
Хайди Браун – королева вечера.
Никак иначе.
Чем больше времени проходило, тем чаще Юрген ловил себя на мысли, что его шампанское было каким-то странным. Вместе с алкоголем он будто хлебнул сыворотки правды, потому вместо лести с кончика языка отчаянно рвались колкости. Лишь развитые навыки самоконтроля не позволяли Юргену на глазах у посторонних сказать всё то, что он думает в реальности о красоте названной сестры, о любви, которая царит в этом семействе, о добром папе, которому он сегодня поддакивал.
Вместо этого Юрген одновременно с Вернером подошёл к лестнице, подавая руку Хайди и помогая спуститься.
– Ты обворожительна сегодня, – шепнул тихо.
Хайди посмотрела на него с улыбкой и так же негромко ответила:
– Спасибо. Надеюсь, ты говоришь это не из простой вежливости.
– Вовсе нет. Ты действительно прекрасна, – продолжал лгать Юрген.
В носу появилось странное ощущение. В районе переносицы покалывало, а голова болела так, словно её молотком проломили.
– Герр Браун, – позвал Юрген, привлекая внимание Вернера к своей персоне.
– Я же просил...
– Папа? – предположил Юрген ироничным тоном.
Обращение прозвучало насмешливо и повисло в воздухе, не желая прилипать к человеку, которому были адресованы эти слова. Споры, в данном случае, представлялись бесполезной штукой. Ситуация наглядно демонстрировала, когда игры на публику уместны, а когда лучше обойтись без лицедейства. Сейчас оно смотрелось чужеродно.
– Герр Браун, – Юрген предпочёл вернуться к нейтральному варианту. – Хотел предупредить вас. На всякий случай, если вдруг понадоблюсь... Так получилось, что я ужасно себя чувствую. Здесь душно, шумно, а у меня болит голова. Пройдусь немного по саду, постараюсь привести себя в порядок. Как только станет легче – вернусь.
– Уверен, что достаточно будет прогулки? Может...
– Уверен. Не беспокойтесь.
Сказав это, Юрген зашагал к выходу из зала, лавируя в толпе и стараясь никого ненароком не задеть. Сунув руку в карман, попытался нашарить там платок на случай, если подозрения оправдаются, и с минуты на минуту носом хлынет кровь.
Педантичность и привычка несколько раз проверять всё перед выходом из дома сыграли Юргену на руку. Платок в кармане был. Прижав его к лицу, Юрген, наконец, оградил себя от смеси посторонних запахов. От ткани пахло кондиционером для белья, никаких посторонних примесей. После давящей симфонии ароматов эта простенькая нота была усладой.
Постояв пару секунд на ступеньках, Юрген спустился вниз и, ускорив шаг, отправился в глубину сада. Туда, где расположилась беседка. Вроде даже несколько подушек осталось после недавних девичьих посиделок. Достаточно посидеть или полежать пару минут на свежем воздухе. После этого станет легче. Обязательно.
Добраться до беседки у Юргена не получилось, поскольку его окликнули. Сначала он подумал, что ослышался, однако его вновь позвали. И Юрген с удивлением понял, что обращается к нему ещё один герой сегодняшнего вечера – Штефан Хайнц. Будущий муж Хайди. При благоприятном стечении обстоятельств. Мало ли, что может прийти в голову взбалмошной папиной дочке.
Сегодня говорит: «Хочу быть с тобой». Завтра: «Иди в задницу».
Точная копия своего отца.
– Я рад, что смог вас найти так быстро, – произнёс Штефан.
Его голос доносился до сознания Юргена с переменным успехом и напоминал звук циркулярной пилы, крошащей металл.
На лице жениха особого счастья не отражалось, из эмоций, ему присущих, преобладали страх и нервозность. Штефан не знал, куда пристроить руки, потому постоянно хватал себя за манжеты, или же за полу пиджака. Странно было видеть его в подобном состоянии. Юрген нечасто задерживал взгляд на телевизионных программах, но выпуски новостей всё-таки смотрел. Время от времени.
Там, по другую сторону экрана Штефан выглядел намного внушительнее.
От лоска, присущего известному политическому обозревателю, практически ничего не осталось. Сейчас Штефан походил на встрёпанного воробья, искупавшегося в луже, в холодное время года.
Костюм сидел на нём нелепо, губы подрагивали, а лицо поражало меловой бледностью. Что-то подсказывало Юргену, что это связано не с трепетом, порожденным помолвкой.
– Зачем я вам понадобился? – спросил, вновь прижимая к лицу платок.
– Мне необходимо поговорить с вами, – произнёс Хайнц. – Но сегодня это вряд ли представится возможным. Надо вернуться к невесте и проводить время с ней. Я позвоню вам на следующей неделе и скажу, когда мы можем встретиться. Надеюсь, что не ошибся в выборе союзника, и...
Он не договорил и поспешил удалиться, окончательно запутав Юргена. Поведение Штефана было каким-то больным. Первым делом напрашивалась именно такая ассоциация.
Юрген видел, как Штефан снова скрылся в празднично украшенной зале. Разумеется, теперь не было смысла бросаться вдогонку, дабы узнать мотивы его недавнего поступка. Да и вряд ли получится избавиться от общества Хайди.
– Спасибо на добром слове, папа, – раздался за спиной насмешливый голос. – Интересные у вас в семье игры. Прежде он тоже просил называть его папой, или обходились без подобных извращений?
На сей раз, Юргену даже оборачиваться не требовалось, чтобы понять, кто с ним разговаривает. Достаточно зажмуриться на мгновение, чтобы перед глазами промелькнули обрывки воспоминаний и черты внешности: зелёные глаза, короткие тёмные волосы, плотно сжатые губы. Собрать их воедино, и всё. Образ заклятого друга номер один готов.
– Что тебе нужно?
– Ничего. Просто решил поприветствовать. Своё почтение жениху и невесте я уже засвидетельствовал. Родителям невесты – тоже. Остался только ты.
– Кроме этого ещё что-то интересует?
– Нет. Но если захочешь составить мне компанию... Хотя, о чём я? Конечно, ты не захочешь.
«Отличная реакция на меня».
Юрген прекрасно помнил этот голос, пропитанный сарказмом, и собственное унижение, спровоцированное неумением пить.
– Всё верно. Не захочу.
– Напомни-ка мне эту русскую поговорку. Обещанного три года ждут? Не так ли?
– Так, – согласился Юрген, перестав подставлять под пристальный взгляд беззащитную спину. – Между тем, в Англии говорят: «Медовый язык, а сердце из желчи». Однако чисто физиологически это невозможно, верно? Потому не стоит верить поговоркам. Если тебе хочется поговорить о лингвистике, с удовольствием поддержу это начинание, но в другой раз. Сегодня у меня настроение не слишком подходящее для филологических дискуссий.
Развернувшись резко, он оказался лицом к лицу с Ульрихом. Этот поступок, видимо, расценили в качестве предложения подойти. Юрген примерно представлял, что будет дальше, потому нисколько не удивился поступку Ульриха. Он не шелохнулся, когда пальцы коснулись подбородка и вздёрнули его вверх, принуждая смотреть оппоненту в глаза.
Так в их жизни было неоднократно. Да и не только так. Случалось гораздо грубее, злее, отрешённее. Бывало и в разы чувственнее, когда они не ограничивались одним лишь взглядом. Чужое дыхание замирало на губах, а вслед за этим следовало прикосновение, горькое и болезненное в эмоциональном плане.
– Для того, кто потратил на ожидание почти десятилетие, несколько месяцев или недель не срок, – произнёс Ульрих, проигнорировав чужой выпад. – А потом ты, может быть, сдашься по собственному желанию.
– Месяцев? Недель? О чём ты? – усмехнулся Юрген.
– Ты же сам прекрасно понимаешь.
– В таких случаях принято говорить, что срок контракта истёк. Новый на рассмотрение вынесен не будет.
– Так в этом уверен?
– Снова выследишь меня, подрежешь и начнёшь убеждать, что виновен в случившемся именно я? Теперь буду умнее, и перед тем, как сесть за руль, не выпью ничего.
– Попытка пробудить ностальгию? Интересное предложение, но нет.
– Тогда чего ты добиваешься?
– Сам знаешь, чего. Кого хотел бы добиться. Но когда тебя раз за разом обливают ледяным презрением, сражаться нет смысла. Тебя заводит исключительно деловая сфера, остальное не имеет значения. Только ради достижения успеха ты готов идти на многие жертвы.
– Ты теперь продаёшь информацию в обмен на постельные утехи?
– Я заключаю сделки, которые считаю по-настоящему выгодными. Эта, если ей суждено осуществиться, станет одной из лучших.
– У Вернера полно людей, способных нарыть море фактов за считанные секунды. Стоит приказать, как они мигом всё принесут и оставят лежать у меня на столе. А ты говоришь...
– Случаи бывают разные, – невозмутимо повторил Ульрих. – И если однажды у меня появится возможность получить тебя таким способом, я не стану благородно отказываться от вознаграждения.
– По тебе клиника плачет. Чёртов сталкер.
– По тебе тоже. И, думаю, не стоит говорить, почему я пришёл к таким выводам.
– Пошёл на хер, – грубо отозвался Юрген.
– И тебе приятного вечера.
Произнеся это, Ульрих усмехнулся, отсалютовал бокалом и удалился. Поддерживать иллюзию общего веселья наравне с остальными.
Юрген знал, почему прозвучали именно эти слова. Воспоминания о прошлом снова царапали в груди ржавым гвоздём, провоцируя заражение, позволяя инфекции стремительно распространяться по крови, проникать в каждую клетку тела.
Хруст и резкая вспышка боли стали для Юргена полной неожиданностью. Хрупкое стекло сломалось в нескольких местах и вонзилось в плоть, без труда её прорезая. Тёплая кровь, побежавшая по ладони, вогнала в ступор, чтобы затем так же стремительно отрезвить.
Юрген уже и думать забыл об этом бокале, не замечал его, держа, как аксессуар. Слова Ульриха сыграли злую шутку. Они процарапали его изнутри, изранили снаружи, пусть и косвенно, а не напрямую.
– Почему всё именно так? – глухо прошептал Юрген. – Почему ты вечно ломаешь мне все планы?
Почему? Почему? Почему?!
Он готов был повторять этот вопрос сотни и тысячи раз. До тех пор, пока не найдёт хотя бы один мало-мальски приличный ответ. Но его не было. Ни девять лет назад, ни восемь. Ни теперь.