2.
11 сентября 2015 г. в 06:07
Ближе к полуночи организм не выдержал и подал сигнал бедствия – носом пошла кровь. Не так уж много, всего несколько сгустков, оставшихся на белом материале платка. Но и этого было достаточно, чтобы пробудить в Вернере сострадание к помощнику. Юрген пытался слабо сопротивляться, утверждая, что нет нужды встречаться с докторами, однако его настойчиво отправляли на приём к семейному врачу.
Тот ничего нового не сказал, заявив, что Юргену нужен отдых. Хороший сон, правильное питание, немного спорта, и всё будет прекрасно. Выслушав рекомендации врача, Вернер сказал, что на несколько дней Юрген может быть свободен от своих обязанностей. Спорить бесполезно, помощник Вернеру нужен в добром здравии, а не больной насквозь. Юрген кивнул согласно и позволил отвезти себя домой, поскольку за руль ему в таком состоянии садиться не советовали. Да и алкоголь в крови присутствовал, что тоже не способствовало вождению.
Помимо носового кровотечения доктор отметил раны на руке. Вернер тоже обратил на них внимание, развернул ладонь Юргена так, чтобы видеть всё.
– Откуда это? – спросил тихим, шипящим голосом.
– Порезался, – отозвался Юрген.
– Чем?
– Разбитым бокалом. Не волнуйтесь, герр Браун. Это не то, о чём вы подумали.
Он усмехнулся, заметив, как помрачнело лицо Вернера. Попал в точку, предположив подобное. Вернер всерьёз думал, что Юрген способен поставить себя на одну ступень с подростками, решившими свести счёты с жизнью. Если когда-то Юргена и посещали подобные мысли, то покинули они его достаточно стремительно, не задерживаясь на продолжительный период времени. Всему есть предел, его страданиям тоже нашёлся.
– Береги себя, Юрген, – произнёс Вернер заботливо, не удержавшись и проведя ладонью по его волосам.
Внутри что-то дрогнуло, но окончательно не проняло. Так, лёгкий отголосок прошлого урагана эмоций. Даже ближе к раздражению.
– Слушаюсь, герр Браун, – ответил, стараясь придать голосу шутливых нот.
Кажется, Вернер поверил, потому что улыбнулся понимающе. И после секундного замешательства ушёл, оставив Юргена наедине с семейным доктором. Юрген проводил его взглядом и едва слышно хмыкнул. Совершенно точно он не понимал этого человека, ни прежде, ни теперь. Много лет положил на это, но так и не смог подобраться ни на шаг ближе.
Вернер вёл особые игры, допуска к которым никто, кроме него не имел. По каким принципам он выстраивает своё отношение к людям, оставалось только догадываться. Он мог быть снисходителен с теми, кого откровенно ненавидел Юрген и желать смерти тем, кого Юрген считал приятелями. При этом Вернер не упускал случая отметить, что они невероятно похожи между собой, имеют одинаковые взгляды на жизнь.
– В твоём лице я получил достойного преемника, – повторял Вернер, когда они оставались наедине в кабинете, подводя итоги прошедшего дня и обсуждая список дел на грядущие недели, а то месяца.
– Вашим преемником станет Хайди. Или, что вероятнее, её супруг.
– Но управлять всем сможешь только ты. Больше никто не справится.
– Благодарю за оказанное доверие, – замечал Юрген.
В былое время на улыбку сил уже не хватало. Да и не хотелось улыбаться, слушая подобное. Он не видел себя управляющим компании. И не стремился оставаться здесь, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что – кто – именно держит его на месте. Он готов положить жизнь на создание положительного имиджа своего непосредственного начальства. Он перероет землю носом, искупается в дерьме, ляжет под кого угодно, если это понадобится. Но сделает это только при условии, что Вернер получит ощутимую выгоду, а не призрачные перспективы.
Тогда Юргену казалось: он знает, что посвятить кому-то жизнь – перспектива вполне реальная. Он это уже сделал. А решение принял задолго до того, как был приглашён на должность пресс-секретаря. Вот только вспоминать об этом не хотелось. Равно как и о том, что его жертвы никому особо не нужны. Самоуважение, первое время пытавшееся достучаться до сознания, от отчаяния наложило на себя руки. К счастью, не совсем удачно. Оно долгое время не давало о себе знать, но теперь пробудилось с новой силой.
Теперь всё вышесказанное казалось сущим бредом. Если Юрген и должен был кому-то посвящать жизнь, то себе. Всё чаще он приходил к выводу, что именно так и поступит со временем. Нужно только немного подождать, и потом, когда уверенность в собственных силах достигнет максимума, двигаться вперёд.
У Юргена было лишь одно желание, остававшееся неизменным на протяжении длительного периода. Он хотел, чтобы его никто не трогал.
Увы, на жизненном пути ему довелось столкнуться с исключением из правил. Исключением, которое досконально изучило его жизнь, едва ли не по секундам, не упустив ни одной детали. Наверное, спроси Юрген, как и когда родился, Ульрих не заставил бы ждать и предоставил подробный ответ в кратчайшие сроки.
Иногда создавалось впечатление, что собственной жизни у Ульриха нет. Как и дел, и всех инвестиционных проектов. Удивительно, как он умудрялся заниматься ими играючи, при этом не только держаться на плаву, но и подниматься всё выше, оставляя позади менее удачливых конкурентов.
И, правда, талант.
Об этом Юрген думал в машине, прислонившись лбом к прохладному стеклу и старательно вглядываясь в ночную темноту. Покидая дом Вернера, он обернулся, почувствовав на себе посторонний взгляд. Снова знал, кто именно стоит на его прежнем месте, за колонной. Не ошибся. Ульрих внимательно наблюдал за чужими действиями. Появление Юргена в сопровождении Вернера ему явно не пришлось по вкусу, как не приходилось и прежде. Он никогда открыто этого не высказывал, подавая всё немного иначе. Не с позиции отторжения, отвращения или ревности. В его словах преобладали двусмысленные намёки и насмешки.
А Юргену нечего было сказать в ответ. Как и любой другой человек, он мог сколько угодно давать отпор, если слова собеседников его не задевали, попадая в молоко. Когда били прямо в цель, он терялся.
Попытки уснуть, сопровождаемые ворохом подобных мыслей, были заранее обречены на провал. Юргена раздражало буквально всё. Вода, капающая с волос и холодившая кожу, грубое прикосновение хлопковых простыней, впервые показавшихся ему столь жёсткими и неприятными, пятна крови на платке, дикая боль в висках. Руку Юрген перебинтовал, потому она давала знать о себе лишь слабыми отголосками боли, вспыхивающими на мгновение и стремительно угасающими.
Одеяло казалось невыносимо тяжёлым и горячим. Пролежав под ним не больше десяти минут, Юрген швырнул вещь на пол. Виски снова прошило болью. Пришлось подниматься, идти в ванную и принимать вторую таблетку. Едва не вывернув на себя всю бутылку, Юрген сделал несколько глотков ледяной воды и поспешил вернуться в спальню. Его штормило, предел был где-то совсем рядом.
Осторожно опустив голову на подушку, Юрген закрыл глаза. Хотя бы пять часов сна. На большее он не рассчитывал. Хотя бы пять часов...
Несмотря на тошнотворную боль, уснул он достаточно быстро, заранее предрекая полное отсутствие сновидений.
Единственное, что ему могло присниться – чернота, мельтешившая периодически перед глазами. Она и сейчас всё активнее захватывала территории. Юрген радовался. Он не любил сны, поскольку большинство из них оказывалось напрямую связано с прошлым, напичканным неприятными моментами, как склад боеприпасов – взрывчаткой. Они не приносили облегчения, не позволяли расслабиться. После таких ночных сеансов Юрген просыпался разбитым и чувствовал себя хуже, нежели в тот момент, когда ложился в кровать. Чернота была, в его ситуации, оптимальным вариантом.
Пробуждение выдалось на редкость странным – лица коснулось нечто мокрое. Один раз, второй. По подбородку, щекам. Юрген поморщился. Первым делом на ум пришли мысли о поцелуях, но они не выдерживали никакой критики. Во-первых, сложно было найти кого-то, способного настолько слюняво лобызать партнёра, во-вторых, с практикой ночных грелок было покончено раз и навсегда. Проще говоря, Юрген посчитал вопрос личной жизни закрытым и больше не предпринимал попыток завести отношения. Раньше это было в порядке вещей – приводить кого-то к себе домой и проводить несколько более или менее приятных часов рядом с ними, чтобы в финале указать на дверь. Либо ехать в отель, а потом, получив согласие, собирать разбросанную одежду и удаляться, отказываясь от продолжения общения, утреннего кофе и прочих проявлений банальной вежливости.
Людям свойственно увлекаться чем-либо, будь то марки, красивые украшения или безделушки. Рано или поздно практически у каждого пробуждается интерес собирателя, и человек решает создать свою коллекцию. У Юргена такая коллекция тоже имелась, только она была нематериальной. Он собирал взгляды, направленные в его сторону. Ощущал их, оборачивался и запоминал выражения лиц. Иногда его посещала мысль, что приди окружающим идея в голову посмотреть его мысли, этот поток напомнил бы картотеку, с которой могли соперничать только базы данных особых структур.
Те взгляды, что он прежде, до времени персонального бунта, собирал в отелях, были особенными. Не потому, что он придавал им большое значение. Просто они несли в себе отпечаток искренности, в понятие которой входили пренебрежение, насмешка, растерянность, снисхождение. Но никогда не было ничего, хотя бы отдалённо напоминавшего реальную заинтересованность.
Равным Юргена наблюдатели не считали, это он понял почти сразу. После двух или трёх случаев. На словах он был посредником, специалистом по решению деликатных проблем, помощником по особым поручениям, в реальности... Нет, свою работу он тоже прекрасно делал, но запоминали его больше по таким умениям.
Здесь тоже приходилось играть. Призывно улыбаться, незаметно подталкивая деловых партнёров к Вернеру к правильному решению. Правильным считалось, конечно, только то, которое играло в плюс. Ради успеха Вернера стоило пожертвовать очередным вечером. Тем более что эти обязанности вносили в монотонные события жизни небольшое, но всё-таки разнообразие.
Нельзя сказать, что Юрген был уверен в успехе предприятия на сто процентов.
Он не мог похвастать таким свойством личности, как развитая интуиция, натасканная на определение форс-мажорных обстоятельств. Он приходил на место встречи с опасением, каждый раз внутренне содрогаясь от предвкушения. Но это была не дрожь нетерпения и желания поскорее перейти от переговоров к сути встречи, а страх. В таких ситуациях Юрген чувствовал себя ничуть не лучше шлюхи, приехавшей к клиенту. И хотя с ним обходились иначе, разговаривали иначе, да и вообще, в принципе, разговаривали, обсуждая самые разнообразные темы, а не сразу тащили в постель, он не мог отделаться от ощущения, что где-то совсем рядом затаилась опасность.
Временами он всерьёз задумывался о проявлении паранойи, но своим собеседникам старался нервозность не демонстрировать. Они видели его с другой стороны. Юрген неплохо разбирался в живописи, много читал и с лёгкостью оперировал понятиями, взятыми из разных культур. Собеседникам оставалось гадать: то ли он, нахватавшись верхушек, старательно создаёт себе образ начитанного интеллектуала, то ли действительно всерьёз увлечён тем, о чём повествует. В любом случае, он умел интриговать. И уходил ровно в тот момент, пока очарование интриги не притупилось и не исчезло вовсе, натолкнувшись на стену реальности.
О том, что думают о нём сотрудники отелей, в которых он оставался ночевать, приехав к важным персонам, остановившимся здесь, Юрген старался не размышлять. В любом случае, они не имели права открыто демонстрировать отторжение к нему, а он проходил мимо, скупо отвечая на обращение. Или же вовсе не реагировал. Сложно было подумать, что здесь он делал нечто неприемлемое. Высокий ворот водолазки неизменно скрывал шею, тёмные очки маскировали красную сеточку сосудов на белках, спровоцированную бессонной ночью, припухшие губы к утру возвращали обычный вид. Одежда не выглядела мятой. Можно было предположить, что он действительно всю ночь посвятил переговорам.
Ему не составляло особого труда – вспомнить, с чего началась данная практика, и кто стал инициатором подобного падения.
– Он любит классическую музыку, хорошее вино и красивых мальчиков, – говорил Вернер, а Юрген внимательно слушал.
Осознание, что речь закончилась, и Вернер смотрит на него, ожидая ответа, стало полной неожиданностью, породив гамму чувств. Трактовать эти слова как-то иначе не получалось, поскольку смысл в них был вложен один, без вариантов.
– На что ты намекаешь? – только и сумел произнести Юрген перед тем, как вспыхнуло пламя.
Он кричал так, что стены дрожали, говоря, что никогда, ни за что не сделает ничего подобного, даже если ему предложат половину мира. Вернер оставался непреклонен и рассматривал единственный вариант действий, остальные ему казались недостаточно надёжными. Юрген ушёл, хлопнув дверью и пару раз пнув её напоследок.
В глубине души уже знал: он сделает то, чего от него ожидают. Он готовился к встрече с максимальной тщательностью, которую только можно было вообразить. Развил бурную деятельность, чтобы поразить объект соблазнения в самое сердце и, надо сказать, достиг в этом определённых успехов. Он покорно изображал страсть, пока любитель классики, хорошего вина и красивых мальчиков мочалил его под «Полёт валькирий» Вагнера, предварительно накачавшись алкоголем. Саундтрек, конечно, был подобран со вкусом, звучало внушительно, на боевой лад настраивало, но вот с реальностью состыковываться отказывалось. Герой-любовник никак не мог кончить, явно переборщив с алкоголем, был весьма груб, неумел и полное отсутствие чутья к чужим потребностям старался компенсировать словесной нежностью, называя Юргена попеременно котиком, мальчиком и своим маленьким. Это было столь же отвратительно, как порно с карликами или то, где прослеживались элементы разных сексуальных девиаций.
Юргену исполнилось на тот момент двадцать два года, и он не ассоциировал себя с маленьким мальчиком.
Он зарекался повторять этот опыт. Но предположения с реальным положением вещей не совпали.
Всё как-то само собой пошло, став традицией.
Он привык ко всему, к чему привыкают работники и работницы борделей. Ему не платили после секса, передавая из рук в руки определённую сумму. Его оплата переходила на счёт компании Вернера Брауна и исчислялась такими цифрами, что посторонним в его присутствии признаваться в отсасывании за айфон было как-то стыдно, да и вообще не стоило об этом заикаться. Эта цена казалась ничтожной в сравнении с той, которую имело до определённого момента, тело Юргена. До тех пор, пока он не пришёл к выводу, что его ненависть переливается через край, и очередной потенциальный клиент может не подняться с кровати. Не потому, что его измотают основательно, нет. Просто потому, что Юрген не рассчитает силу и слишком сильно приложит неудачливого любовника по голове, не позволив в очередной раз воспользоваться своим телом. До тех пор, пока он сам это не прекратил, осознав, что с него хватит экспериментов.
Все эти люди были одинаковыми. Не в том смысле, что на одно лицо. Тут-то как раз наблюдалось поразительное разнообразие. Привлекательные и не очень, средних лет и такие, когда о сексе, кажется, уже нет смысла думать, потому что ничего своими силами не получится, умные и те, с кем не о чем было говорить. Утончённые и достаточно грубые, имеющие об этикете поверхностные понятия. Суть заключалась не в их внешности и характерах, а в чём-то таком... неуловимом. Юрген не мог подобрать чёткого определения. Просто подсознательно представлял их всех одним и тем же человеком, имеющим множество масок. Может, таким способом пытался убедить себя в том, что спит с одним человеком, а не с несколькими десятками? Пусть и не в одну ночь, и даже не за один месяц, тем не менее.
Их запахи и прикосновения утекали вместе с мыльной водой в сток, царапины, нанесённые ими, заживали через определённое время и больше никогда о себе не напоминали. Вкус их спермы исчезал вместе с густой пеной зубной пасты, затирался кофейным послевкусием и овощным соусом, намазанным на бутерброд. Но их самих никто не мог удалить из памяти Юргена. Не важно, чем начинался их вечер: рассуждением о налоговых сборах, об искусстве периода эпохи Возрождения или же литературе эпохи Просвещения. Заканчивалось одинаково. «Сладким мальчиком», мокрыми – слюнявыми – поцелуями, иногда лёгким рукоприкладством, иногда показным удушением.
Он ждал, всё это время подсознательно ждал момента, когда его удержат за руку или не позволят переступить порог дома, преградив дорогу. Момента, когда скажут всего три слова. Три слова, в которых он отчаянно нуждался. «Не ходи туда». Он бы остался, наплевав на всё и на всех. На злость ожидающего, на сорванные контракты и невыполненные обязательства.
Но никто его не останавливал.
Сейчас облизывание лица, напомнившее о тех временах, вызывало глухое раздражение. Продолжать спать в таких условиях не представлялось возможным, и Юрген открыл глаза.
– Рекс, фу... – простонал мученическим тоном, откатываясь от края к середине кровати. – Невоспитанная собака.
Вряд ли эти слова спровоцировали у Рекса пробуждение комплекса вины, поскольку он продолжал взирать на хозяина с восторгом в глазах. Сжимая в зубах поводок, подобранный с пола, Рекс оперся передними лапами на кровать. Юрген прекрасно знал, что если с минуты на минуту он не поднимется, пёс окончательно заберётся на кровать, и не прекратит пытку до тех пор, пока не будет достигнута цель. Рекс хотел на прогулку, Юргену следовало подчиниться желаниям питомца.
Обречённо вздохнув, Юрген присел на кровати. Прихватил несколько прядей, разом отводя их от лица. Назвать себя отдохнувшим по максимуму он не мог, но и той смертельной усталости, что наблюдалась прежде, уже не было.
– Иди в прихожую и жди там, псина, – пробормотал недовольно.
Чтобы сделать собаку счастливой, достаточно было всего одного слова – иди. Всё остальное уже пронеслось мимо ушей Рекса.
Вытащив из шкафа первые попавшиеся джинсы и толстовку, Юрген переоделся и послушно поплёлся вниз. Прихватив со стола плеер и наушники, он заткнул уши и накинул на голову капюшон. Все банно-прачечные процедуры были отложены до лучших времён, но это не означало, что он мог показаться на глаза соседям в дико неприглядном виде.
В противовес душной ночи утро выдалась прохладным. Воздух, без преувеличения, был сырым, небо – серым, и с него срывался противный моросящий дождь. Рекса, впрочем, это только радовало. Он любил барахтаться в воде, ванну принимал с удовольствием, а если выпадала возможность побегать под дождём, никогда её не упускал. Правда, после подобных вылазок Юргену приходилось делать генеральную уборку, оттирая цепочки грязных отпечатков лап с паркетного пола. И радуясь, что не прислушался к советам других людей – положить на пол ковры.
Рекс, как и любая молодая собака, был полон сил и энергии. Ему хотелось бегать, прыгать, гоняться за почтальонами – Юрген никогда не мог понять, чем псов так привлекают представители этой профессии – и кошками. Периодически он пытался провернуть задуманный трюк и заставить хозяина ускорить шаг, но раз за разом терпел фиаско.
После вчерашнего вечера настроение у Юргена было не слишком позитивное. Он старался идти быстро, но на бег срываться не решался, понимая, что в противном случае голова может закружиться, и обморока не миновать. Желая остановить Рекса, он наматывал поводок на руку и несильно дёргал. На самом деле, он не собирался мучить пса и весь день чинно водить его на поводке. Но прежде чем дать полную свободу, следовало добраться до леса. Там уже не было никаких ограничений. Бегай, сколько хочешь.
Музыка, способствующая отвлечению в любое другое время, сейчас неимоверно раздражала. Юрген дёрнул наушники, вытаскивая их из ушей и пошёл в сопровождении тишины, нарушаемой только собственными шагами. В выходной большого количества желающих прогуляться не наблюдалось, что только играло ему на руку. Не нужно было притворно улыбаться, раскланиваясь перед каждым встречным, желая доброго утра и интересуясь, как обстоят его дела. Лицемерный интерес, не имеющий ничего общего с реальными мыслями. Юргену было откровенно наплевать, кто поскандалил с продавцами в бутиках Курфюрстендамма, кто смертельно оскорбил официанта в ресторане, получив через неделю после инцидента кофе с плевком, а кому изменила жена, приведя домой любовника.
Его соседи почему-то считали, что он обязан высказать мнение по поводу случившегося. Он и здесь покорно это делал. Сочувствовал, помогал, диктовал номера знакомых докторов, парикмахеров, юристов, когда его просили. Но, услышав благодарность в ответ, радости особой не испытывал. Он хотел, чтобы от него все отстали. Исчезли, оставив его в одиночестве. Пусть не навсегда, но хотя бы на определённый отрезок времени.
Как у других бывает дефицит общения, так у него наблюдался переизбыток этого самого общения. Люди окружали его всюду и везде. И даже тот факт, что дом он когда-то выбрал самый крайний, расположенный ближе всех к лесу, никого не остановил. С соседом знакомились, общались, записывали его в категорию друзей-приятелей. Он такого о своих соседях сказать не мог. Для него все оставались одинаковыми, никого особо выделить не получилось.
Казалось бы, это почти нереально – жить в одиночестве, когда социум так активно с тобой взаимодействует. Но Юрген оставался одиночкой, не уставая подчёркивать это.
Три года назад, окончательно разочаровавшись в отношениях, он пришёл к выводу: одиночество должен кто-то разбавлять. Если среди людей таких не находится, то он будет искать среди животных. С последними даже проще. Нет мерзких чувств и событий, с ними связанных. Ревность, предательство, недовольство? Сложно представить собаку или кошку, которые устраивают скандалы с битьём посуды, хватают хозяев за воротник рубашки и тащат ближе к источнику света, желая осмотреть шею на предмет засосов. Равно как и тех, что ноют о постоянном отсутствии в пределах общего дома, закончившейся зубной пасте или любимом печенье.
Если жизнь под одной крышей с питомцами считалась зоной комфорта, то Юргену категорически не хотелось из неё выходить.
А люди...
Что он в тех людях не видел? Что ещё не успел испытать и прочувствовать на собственной шкуре?
Вроде ничего такого, неизведанного, уже не осталось.
Дождь, вопреки ожиданиям, не усилился, продолжая капать в час по чайной ложке. Юргена такая погода полностью устраивала. Она идеально подходила для утренней прогулки, целью которой была попытка взбодриться, избавившись от остатков сонливости. В лесу в столь раннее время никого из людей точно быть не могло, потому Юрген стянул капюшон с головы, перебросил волосы на одну сторону и оперся ладонями на ограждение моста. Омытое мелкими каплями дождя, оно приятно холодило кожу. Бинт на повреждённой ладони покрылся рыжей ржавчиной.
Поводок от ошейника Юрген отстегнул, и Рекс, ошалевший от привалившего счастья, унёсся исследовать территории, которые за три года выучил, наверное, от и до. Тем не менее, походы в лес его всегда радовали. В такие моменты он выглядел крайне беззаботным и счастливым. Вряд ли Рекс мечтал когда-нибудь оказаться на месте хозяина, замороченного сотней проблем.
У Юргена подобные мысли в голове проскальзывали. Он не готов был утверждать, что собачья жизнь – предел его мечтаний. Особенно, если принять во внимание тот факт, что бездомных животных во всём мире огромное количество, и уж кому-кому, а им не позавидуешь. Но вот жизнь домашнего любимца Юргену импонировала почти во всём, кроме момента с безумием, спровоцированным гоном. Почему-то так получилось, что многие, даже самые заботливые хозяева не задумывались о стерилизации питомца.
Время, когда даже у самых мудрых и благородных особей срывает крышу, и ничего не остаётся, кроме дикого желания спариваться.
Его гон закончился три года назад, когда очередной кандидат на роль постоянного любовника слился, заявив, что больше не желает видеться. Юрген пытался выяснить, в чём дело, но слушать его не стали, сбросив звонок, а после и вовсе отключив телефон.
Перебирая страницы своих неудачных любовных историй, логично было бы задуматься ещё об одном старом знакомом.
Иногда Юргену самому было интересно, почему ему ни разу не предложили Ульриха в качестве очередной кандидатуры на роль «нужного человека», которого стоит расположить к себе. Эта схема вполне неплохо работала и приносила пользу. Вернер хотел подорвать авторитет Ульриха, узнать о нём многое, но в сторону проверенного варианта не смотрел.
Мысль о родственных чувствах отметалась моментально, поскольку разбивалась на тысячу осколков о прежние сделки. О ревности речи тоже не заходило. Вернер вёл себя подчёркнуто вежливо, но вся его любовь заключалась в показной отеческой заботе и мимолётных прикосновениях. Похлопать по плечу, потрогать лоб, будто проверяя температуру, провести по руке или же на мгновение сжать пальцы в своей ладони. Подобное случалось редко, но с определённым интервалом. Стоило Юргену начать забывать, каково это, ему тут же подбрасывали новую порцию пищи для размышлений.
Мотивация поступков Вернера оставалась для Юргена тёмным лесом, хотя он склонялся к определённому варианту. Решающую роль здесь играло нежелание Вернера делить что-то или кого-то с Ульрихом. С кем угодно, но только не с ним. Слишком много неразрешимых противоречий и разногласий возникло у них своё время, остававшихся актуальными и поныне.
Юрген понимал: поменяй судьба этих двоих местами, верни их в тот период, когда молодой Ульрих вышел на деловую сцену, Вернер, скорее сожжёт все свои владения, чем отдаст. Ну, или прикажет сделать это ему. Он, выполняя приказ Вернера, сделает всё в точности, как того требуют инструкции.
Свои мотивы Юрген знал с точностью до мелочей и мог продекламировать их без запинки в любой момент дня и ночи.
Ульрих знал многое о его жизни. Слишком много. Непростительно много. Юрген чувствовал, что в данном случае лицемерию можно сделать ручкой, оно не поможет, став попыткой продемонстрировать хорошую мину при плохой игре. Ложь не спасёт, не запудрит Ульриху мозги.
Они будут до последнего препираться. Один бить в болевые центры, другой послушно выслушивать обличительную речь, не представляя, какими способами реально отбиться. Выхода не было. Ульрих каким-то чудом загонял его в ловушку и закрывал дверь на замок. Вырваться оттуда получалось только в тот момент, когда игра Ульриху надоедала, и он вновь распахивал дверь клетки настежь.
Судя по сказанному накануне, Ульрих действительно не отказался от своей навязчивой идеи. Он готов был ждать столько, сколько нужно. Он уже прождал девять лет, и это не было пределом.
Юрген недоумевал, почему внимание Ульриха максимально сосредоточилось на его персоне. Были куда более интересные и достойные. Были сговорчивые и колючие недотроги. Но...
Много раз, оказываясь тет-а-тет с Ульрихом, он собирался задать этот вопрос, но всегда давился им, прикусывая язык и не проявляя любопытство. И даже знал, почему это делает. Он боялся услышать ответ, способный перевернуть его сознание, устроив там землетрясение в десятку баллов. Конечно, этот ответ был не единственным в перспективе. Количество их превосходило все ожидания, падало сверху ворохом – выбирай, какой больше понравится. В их числе Юрген просматривал соперничество, месть, охотничий азарт, желание унизить.
Всё, что угодно, только бы не вспоминать о собственных ошибках и позорных поступках. А ещё о мимолётном прикосновении сухих губ, о жёлчно-кислом привкусе на языке, о руках, подхватывающих и удерживающих от падения. О том, как его полоскало, исторгая на поверхность чистых, будто вылизанных, дорог весь выпитый прежде алкоголь, с количеством которого организм просто не справился.
О собственном эротическом представлении для одного зрителя, не слишком умелом минете со стороны Ульриха и об утре на озере.
Вряд ли Ульрих отчаянно мучился от одиночества или отсутствия внимания. Его персона буквально купалась во внимании, и поводом для очередного упоминания в прессе могло стать всё, что угодно, начиная от нового проекта, в котором герр Штайн решил принять участие, заканчивая его появлением на людях с неизвестной девушкой, которую пронырливые журналисты тут же пытались записать ему в потенциальные супруги. В большинстве случаев правда, попадавшая к Юргену из надёжных источников, не соответствовала громким крикам бульварных писак.
Девушки были кем угодно, но только не будущими фрау Штайн. Кузины, племянницы, седьмая вода на киселе, а то и вовсе сотрудницы агентств, предоставляющих эскорт-услуги.
Получая отчёты, Юрген с головой погружался в чтение и, кажется, начинал дышать только в тот момент, когда откладывал бумаги в сторону. Вопросом, зачем он это делает, старался не задаваться. Если же мысленно прижимал сам себя к стенке, оправдывался одними и теми же словами. Хочет быть осведомлённым о делах Ульриха, чтобы в случае необходимости найти его уязвимые места и ударить туда.
Одержимость, присущая Ульриху, Юргена пугала. Но, вместе с тем, он мог признать – с большим неудовольствием – что и сам следит за действиями Ульриха, редко отказываясь от задуманного. Он не занимался прослушиванием разговоров, не пытался наблюдать через монитор, жадно ловя изображение, приходившее с камер слежения, тем не менее, надолго о нём не забывал.
Если Вернер о чём-то подозревал – да знал он наверняка, в этом Юрген не сомневался, – то виду ни разу не подал, продолжая поддерживать игру, принятую у них с давних пор. Всё стабильно, так и должно оставаться.
Одни ненавидят других, но радостно им улыбаются. Чувства вторых идентичны, да и реакция на происходящее – тоже.
Вернер и в этом вопросе оставался верен себе. Действовал не угрозами и попытками призвать к активному общению с логикой. Он намеренно подчёркивал, что строит отношения с подчинёнными на доверии.
– Ты в моей команде, – произносил он, проводя ладонью по щеке Юргена. – И я рад этому. Только в тебе я уверен, относительно остальных меня посещают сомнения. Одно я знаю точно. Ты меня не предашь никогда.
– Не предам, герр Браун, – тихо отзывался Юрген. – Вы можете на меня рассчитывать.
Ему хотелось убежать подальше от этих слов, прикосновений и надежд, что корчились в агонии.
Лишь однажды он решился пойти против правил и не кивать послушно, поддакивая чужим словам, а спросить то, что волновало.
– Зачем ты так со мной поступаешь?
– Потому что люблю, – последовал незамедлительный ответ.
Тогда Юрген подумал, что лучше бы Вернер его ненавидел.
Вопреки ожиданиям, утро не принесло ему облегчения и избавления от гнетущих размышлений. Юрген давно отошёл от проржавевшего ограждения, спустился вниз, к реке, и пинал ногой камешки, найденные поблизости. Волосы от нечего делать он заплёл в неплотную косу и вновь накинул капюшон.
Он себя чувствовал таким камешком, который точила вода, стирая острые углы, оставляя гладкость. Так же его пытался точить Вернер, вырывая острые когти и выбивая зубы, оставляя только мягкость, покорность, послушность. Преданность.
Избавиться от мрачных мыслей можно было лишь одним способом – вернуться к исполнению своих прямых обязанностей. Несмотря на то, что Вернер, в очередной раз демонстрируя заботу о ближнем, запретил ему думать о делах, Юрген собирался хотя бы немного поработать.
Кроме того, оставалась неразрешенной одна проблема, настойчиво требующая внимания к себе.
Подозвав к себе Рекса, Юрген вновь прицепил ошейник к поводку и отправился домой.