Вьется дорога в облака

Проснулся Алексей от мучительной боли в плече, рядом прижавшись к его груди, спал Яков, и сердце сразу забилось быстрее в тревоге. Взглянув на часы, он подскочил, начиная быстро одеваться и суетливо собирать вещи. — Ты куда? — Надо спешить, уходить, уже час дня, нас скоро найдут. — Если бы искали, уже давно бы нашли, — лениво проговорил Яков и притянул к себе поближе подушку. Алексей замер, осознавая, что Яков прав. Полиция, скорее всего, решила, что они перешли через мост или вернулись в город. И какое-то время они будут тут в безопасности. Только как долго? Кропоткин – маленький город, полицейских в нем немного, возможно убийство четырех алкоголиков спишут на пьяную драку, и не будут заниматься ею активно. Другое дело – ограбление ломбарда и унесенный им оттуда пистолет... Так что может, полиция просто ждет помощи из Краснодара. — Я схожу в город, попытаюсь что-нибудь узнать и еды принесу. Омега встрепенулся, поднялся и испуганно посмотрел на него. — Не бросай меня, — прошептал он, и из его глаз снова потекли слезы. — Что ты, драгоценный! — Алексей обнял его, нежно поглаживая и успокаивая. — Я никогда тебя не брошу. Но тебе надо поесть, я постараюсь вернуться как можно быстрее! — Хорошо, — внезапно быстро успокоился он, — я голоден. Алексей облегченно вздохнул, хоть и покидал дом с неприятным томящим чувством. На всякий случай сбил с ограды замок, чтобы Яков смог самостоятельно выйти. Оставлять омегу было страшно. Если полиция явится, пока его нет, заберет Яшку и запрет где-нибудь, то Алексей был уверен, что как в героических американский боевиках, будет брать место его заключения штурмом и вызволять своего омегу, даже не задумываясь, как именно он смог бы это сделать. Выпал снег. Тонким слоем, словно белая простыня, он закрывал лес и тихий пригород. Улицы казались сонными и пустынными, слишком яркий свет от отраженного снега слепил глаза, и Алексей старался натянуть ниже капюшон толстовки, найденной в летнем домике, который стал им временным приютом. На него никто не обращал внимания, люди спешили по своим делам, не зная, что рядом с ними убийца. Ни к кому не было доверия, страх холодными путами стягивал душу и любой громкий звук или резкое движения заставляли Алексея вздрагивать и сжимать спрятанное под одеждой оружие. Он не хотел быть пойманным, не хотел обмануть Якова и спешил, обгоняя таких же торопящихся по своими очень важным делам прохожих. Алексей не стал заходить в магазин рядом с домом Якова, почему-то уверенный, что там его могут ждать. Проехал на маршрутке пару остановок и выбрался около жилого квартала с сотней одинаковых домов и квартир. Большой супермаркет был пуст, и это нервировало. Алексею все время казалось, что в любой момент на него из-за угла бросятся полицейские, что каждый случайный прохожий – это сотрудник в штатском, а всматривающийся в его лицо продавец легким движением нажмет кнопку тревоги, созывая себе на помощь сотни правоохранителей. Но все закончилось хорошо, даже слишком тихо и спокойно. Никто не обратил на него внимания, никто не остановил и не спросил ни о чем. Людям не было дела, до постаревшего в один день, избитого альфы. Им вообще никогда не было до других дела. Все те, кто жил с Яковом на одной улице, знали, что происходило у них под носом, но никто не помог омеге, ничего не сделал, позволяя отчиму насиловать парня и торговать его телом. Алексей зашел и в аптеку, взял кучу средств и бутыль спирта для промывки раны. Под изолентой плечо продолжало жечь, но он старательно не замечал этого. Нужно было спешить, вернуться к Якову, накормить его вкусной, еще теплой едой, купленной только что, и потом отправиться на трассу, где, поймав попутку, они покинут этот город навсегда. Что будет с ними потом? Это уже не имело значения. Алексей был уверен, что что-нибудь придумает, найдет выход, поднимет старые связи, которые помогут скрыться от властей. И он сможет сделать Яшу счастливым. Маршрутка высадила его на конечной остановке, развернулась на грязной дороге, разбрасывая колесами серый снег. Солнце неспешно клонилось к кромке леса, небо затягивалось густыми тучами, возможно, ночью пойдет снег. Возможно, будет очень холодно. Алексей спешил, хотел вернуться в домик до темноты, но заплутал в неизвестной ему местности и когда вошел в их временное пристанище, уже смеркалось. Яшки в доме не было, но Алексей четко слышал его голосок, омега что-то пел, совсем рядом, возможно стоял за кухонькой на улице, и Алексей не беспокоился. Электричества в заброшенном на зиму домике не было, но все так же горела газовая плита, освещая комнату голубоватым светом и понемногу обогревая. Алексей быстро накрыл одну из тумбочек, используя ее в качестве стола, желая порадовать своего омегу, достал купленные свечи и добавил света и немного романтики. Когда все было готово, он позвал Якова, но он не ответил, продолжал тихо и протяжно напевать, не реагируя на голос альфы. Алексей вышел во двор, обошел дом, с удивлением обнаружив, что за ним никого нет, и голос теперь звучал изнутри. В кухоньке, прямо за плитой, закрытая гранитолевой занавесью, находилась душевая. Посеревшие от времени бетонные стены были покрыты разводами плесени. На полу, выстеленном противного голубого цвета плиткой, стоял глубокий розовый детский таз. Яков, забравшись в него, лежал, свесив ноги по краям, и запрокинув голову, пел. Рядом валялось ведро, который он натаскал воды из реки, стоял чайник с обуглившимся дном, от воды шел чуть заметный пар, но Яков все равно казался замерзшим – бледный и с синими губами. На широком краю ванночки лежал скрученный из батарейки и неоновых лампочек, оставшихся Якову от брата, самодельный светильник. Его неестественный свет делал явившуюся Алексею картину еще более ужасающей. Альфа задрожал всем телом, чувствуя тревогу, бросился к Якову. Чуть темная вода подрагивала от каждого движение, от слабого света лампочек по ней мелькали пугающие красные блики, но когда Алексей наклонился, стало видно, что вода действительно красная. Она насытилась кровью, и казалось темным болотом, затягивающим омегу на черное дно. — Яшка! Алексей выдернул посиневшее заледеневшее тело, несмотря на то, что Яков немного согрел себе воды, за время отсутствия Алексея, она давно остыла. С силой прижимая юношу к себе, стал растирать ладонями, пытаясь согреть. На одном запястье он нашел неумелый кривой порез с разорванными краями. Рана была неглубокая и кровь от холода почти не вытекала, возможно, Яков не желал в этот раз довести дело до конца, но он явно к этому стремился. Усадив его к себе на колени, Алексей покачивал продолжавшего напевать юношу, пытался привести его в чувства поцелуями, пробовал что-то говорить ему. Яков не слушал и, словно в трансе, заунывно пел. В тон ему скулило сердце Алексея, разрываемое безнадежным отчаяньем. Яков окончательно потерял себя, и если раньше Алексей старательно закрывал на это глаза, то теперь ему хотелось кричать или петь, взывая к небесам вместе со своим сломанной парой. «Benedictus qui venit in nomine Domini». Яков успокоился, когда небо почернело, и от холода он стал стучать зубами. Алексей отнес омегу на диван и завернул его в сухое, но холодное одеяло. Газ в баллоне закончился, и плита погасла, оставив их замерзать. Парень все никак не мог согреться, дрожал крупной дрожью и хлюпал носом, уронив голову на грудь. Алексей хлопотал рядом, растирал его ладонями, грел дыханием посиневшую кожу на шее, бинтовал ему запястья и говорил что-то сбивчивое, неразборчивое. Яков молчал. — Не делай так больше. Обещаешь? — Алексей, устав, сел напротив и сдавил пальцами бледную ледяную кисть. — Не буду. — Яков судорожно вздохнул. — Не хочу уходить без тебя, — он поднял взгляд, глаза его казались прозрачными, выцветшими. — Пойдем со мной, Лешенька. Там будет лучше. — Самоубийство – грех. Мы отправимся в ад! — А разве тут – не ад? — он горько усмехнулся, показывая в улыбке голые десны. — Где бы мы не оказались, мы будем там вместе, а хуже чем сейчас быть уже не может. — Но будет лучше! — горячо заверил его Алексей. — Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо! — Зачем тебе это надо, дьякон Алексей Велошин? Разве ты не видишь, я уже давно не жилец. Держался только на обещании себе дождаться тебя, увидеть, обнять и попрощаться. Так давай простимся и отправимся в лучший мир. — Яшка, — Алексей поднялся со своего места и сел перед ним на колени, обнимая и прижимаясь лицом к ледяному впалому животу, — каждое мое прикосновение к тебе – это квинтэссенция любви и боли. Я хотел бы все исправить, изменить. И понять, почему господь так жесток к тем, кто нуждается в сострадании и милости и снисходителен к тем, кто должен быть наказан. Разве мы не заслужили счастья? После всего что было. Почему мы не можем быть просто счастливы? — Мы можем. Но в другой раз. В другом месте и другой жизни, — Яков запустил пальцы в его волосы и крепко сжав, подтянул к своему лицу. — Если я умру, пообещай, что пойдешь со мной! — Ты не умрешь. Я все сделаю, чтобы вытащить нас отсюда. Яков отпустил его, тяжело вздохнул и откинул голову на спину дивана. Из прозрачных глаз покатились слезы, и Алексей вскочил, снова начиная его успокаивать... утешать... обещать. Только слова все лились в пустоту и не находили отклика в давно молчавшем сердце. Яков слишком устал быть живым и всеми силами пытался уйти. — Нам надо поесть, милый, я купил тебе столько всего вкусного, чтобы ты поправился... — Я очень давно хотел поесть, — холодным голосом согласился Яков. — Хотел сладкого, кураги или изюма. И орехов. Ты пахнешь орехами, — омега хихикнул, и Алексей облегченно выдохнул. Небольшой шажок вперед, через колючие кусты их болезненного прошлого к их светлому и счастливому будущему. Он старался в это верить. Верить за двоих. Еда уже давно остыла, но в промороженной кухоньке два замерзших человека ели ее с удовольствием, совсем этого не замечая. Яков, наконец, стал улыбаться, запихивал в беззубый рот кусочки булки и жадно запивал их молоком. Его тощие руки хватали то одно то другое, глаза горели, и он выглядел так, словно не ел уже очень давно. Хотя, так возможно и было. — Яшка, ты когда в последний раз ел? — Не помню, — с набитым ртом ответил омега. — Саша редко меня к плите пускал, ему не нравилась моя стряпня. Чаще просто водки давал, типа за хорошую работу. Пару сухарей и бутылка водки – неплохо насыщало. — Серьезно? — Алексей поднялся и отодвинул от юноши тарелку. — Тогда тебе лучше остановиться, а то плохо будет. — Не, мне отлично, даже тепло стало, и так вкусно! — Яков дотянулся до другого блюда и схватил копченую куриную ножку. Алексей не смог заставить себя остановить юношу. Слишком счастливым сейчас выглядел Яков. Он, наконец, перестал плакать и если бы не болезненная худоба и синева, мог бы сойти за обычного проголодавшегося юношу. Алексей вернулся на свое место, покусывая губы и волнуясь за его сос­то­яние. Смотрел, как дрожащими руками голодный омега запихивает в себя пищу, смотрел, как его обезумевшие от вечного недоедания, страха и боли глаза испуганно шарят по столу. Как сквозь синюю, мертвую кожу проглядывают тонкие вены, по которым все еще текла кровь. Все еще. Надолго ли его хватит? Смотреть на Якова было больно. Болело все внутри и снаружи. У самого рука тоже ныла, даже ложку было не поднять, но тревога за Якова была сильнее своей боли. Наевшись, Яша с довольной сытой улыбкой, удобно растекся на стуле. Его набитый желудок неестественно выпирал между ребер, руки с тощими пальцами поглаживали живот, натягивая прозрачную кожу. А потом его глаза закатились, расслабленная улыбка сползла с лица, и, пошатнувшись, Яков свалился со стула. Алексей вскочив, опрокинул свой, попытался подхватить Якова и вернуть на место, но парень скорчился на полу и его рвало плохо пережеванной пищей. Любая попытка приподнять его приводила к новым спазмам, и Яков стонал, сжимая живот. — Идиот, какой я идиот, — бормотал Алексей, пытаясь привести Яшу в порядок. — Не надо было давать тебе столько есть… Омегу вырвало еще раз и на этот раз с кровью. Стало страшно. Он теперь выглядел так, словно что-то окончательно в нем испортилось, тело не пыталось жить. Оно старательно разрушало себя изнутри, и Яшка только помогал ему. — Живи, пожалуйста, живи, — Алексей уложил его на постель и лег рядом. — Куда я без тебя? За тобой только вернулся в этот мир и за тобой приехал. — Я счастлив, что тебя увидел, — слабо отозвался Яков. — За что так, почему… — Алексей лбом прижался к дрожащему холодному телу. — А ты задумывался, почему такое происходит? — Яша поднял голову и покрасневшими глазами посмотрел на Алексея. — Я часто смотрел телевизор, видел, как катастрофы уничтожают города, и думал, что такие вещи обойдут меня стороной. Я не считал себя особенным, просто тем, с кем никогда ничего не происходит, — слова давались ему с трудом, выходили с хрипом из горла, но юноша упрямо продолжал говорить: — Я старался жить сегодняшним моментом. Когда умерли мой отец и брат, я ревел несколько дней, а потом забыл. Все проходит, заменяется на что-то новое. Твое духовное появление вселило в меня надежду на что-то волшебное. Лежа ночью под одеялом, я прислушивался к своим ощущениям, пытался понять, рядом ли ты, кто ты такой и почему твой образ преследует меня. Мне нравился мой уютный теплый мир, в котором все было настолько хорошо, насколько я позволял себе считать. Но видимо не достаточно сильно я хотел этой хорошей спокойной жизни. Все изменилось... И теперь снова. Все пройдет, забудется, и мы бу­дем жить дальше... возможно. — Мы обязательно будем жить… — Но будет ли новый мир таким же теплым и уютным, как мы мечтаем? Или мы все же обычные люди, с которыми происходят трагедии и катастрофы? Я устал от трудностей, Леша, не хочу больше бороться и бежать за какой-то смутной и недостижимой целью. И мне хочется, чтобы ты просто лежал со мной, согревал и не позволял думать. Я ненавижу думать… — Яков запнулся, тихо застонав, то ли мучаясь от боли физической, то ли переживая из-за нового приступа душевных страданий. — Если бы Сашка хоть раз объяснил, почему он так со мной обходится? Что я сделал ему плохого, что он возненавидел меня и решил использовать как животное, как какую-то вещь, у которой нет своей воли и желания? Меня били, насиловали, ломали, убеждая в том, что я не человек. Так человек ли я после всего случившегося? Может, я просто стечение неприятных обстоятельств, и когда моя история закончится, закончатся и мои мучения? — он смотрел в потолок, словно ожидал оттуда ответа. — Ты человек, Яшенька, просто вокруг тебя нелюдей оказалось больше, чем достойных. Если бы Сашка… — А что Сашка? — Яков внезапно перебил его. — Он пару раз меня даже спасал от больных психов, которые ломали мне ребра и жопу пытались рукой порвать, — омега странно хихикнул, и Алексей снова сдавил его в объятьях не позволяя говорить. Не хотелось это слушать, не хотелось видеть безумие в глазах своей пары. Темную пустоту, в которую медленно затягивало и его. Что если Яшка прав, и сейчас они именно в аду? И если перейдут грань, то окажутся в лучшем мире… — Хочу рассказать тебе кое-что. Покаяться, — Алексей осторожно поцеловал Якова. — Когда мне было лет девятнадцать, я влюбился в одного омегу. Но тот был неприступен, серьезно относился к отношениям и не хотел связываться с бездомным наркоманом. Я обманом уговорил его прийти на вечеринку, где были мои кореша, напоил его, а потом всей компанией мы повязали парня. Я ни на секунду не задумывался, как он себя чувствует при этом, и что с ним будет потом. Да и после меня почти не мучила совесть, я оправдывал себя тем, что он мне отказал… — Зачем ты это говоришь? — Господь наказал меня за содеянное, убил моего папу, а потом сделал с тобой то же, что и я с тем омегой. Это все моя вина, и теперь я должен все исправить. Изменить твою жизнь, спасти тебя от случившегося и помочь поверить в свет снова. — Света нет, глупый альфа. И спасать тебе некого, — Яшка снова хихикнул, тяжело вздохнул и отвернулся. Закусив губу, Алексей с разочарованием смотрел на его остриженный затылок, на мелкие шрамы и посиневшую кожу. Если все в этом мире по заслугам – то Алексей заслужил такую участь. Заслужил сломанного, изувеченного омегу, заслужил кому, отобравшую у него всю прежнюю жизнь. Но чем заслужил все это Яшка? Лишь тем, что судьба связала их вместе? — Я найду для тебя свет. — Лучше найди мне еще поесть. — Попробую растворить в воде бульон. — Холодный бульон. Какая прелесть. — Может, отыщу еще один баллон с газом… — Алексей стал подниматься, но рука отозвалась болью, и он, тихо застонав, снова упал на постель. — Сначала, надо тебя подлатать, — слишком спокойно и уверенно заметил Яков. — Надо и пулю вытащить. — Купил острый нож и спирта для дезинфекции, — согласился Алексей. — Ты справишься? — Справлюсь, — Яшка задорно улыбнулся, стянул с альфы рубашку, от чего все тело покрылось мурашками от холода, и потянул за край изоленты. В комнате сразу запахло гнилью, словно где-то протухло мясо, от боли Алексей застонал и сжал кулаки, намереваясь просто перетерпеть. И не такое приходилось переживать. Яков вооружился ножом, протер задумчиво посиневшие края кожи вокруг раны и заглянул в маленькую дырочку с видом знатока. — Рана плохо выглядит, и гной есть… — пробормотал он. — Постарайся вытащить пулю. Не обращай внимания, что мне больно. — Что больно? — повторил он словно кукла. Плеснул на рану спирт. Потом сделал большой глоток. Хотел продолжить пить, но Алексей отобрал у него бутылку. — С ума сошел? — Это помогает не чувствовать, не думать, не замечать, — рыкнул Яша и по его щекам побежали слезы. — Я сейчас только тобой и живу, только тебя и чувствую, а ты говоришь – не обращай внимания. Алексей отставил бутылку и прижал к себе его макушку. — Я быстро понял, почему Сашка столько пил. Без водки мир серый, мерзкий, грязный. А с водкой он просто никакой. Становится плевать на все. И на то, что кто-то ебет, что хуи об тебя вытирают, что в рот пихают всякую дрянь. Можно напиться и ничего не чувствовать. — Это не выход, милый. — Тогда где же выход? — Яков приподнялся и посмотрел Леше в глаза. — Давай закончим со всем этим. Просто возьмем и избавимся от всей этой мерзости, грязи и боли. Ничего другого в моей жизни не было и уже не будет. Алексей молча сжал губы, схватил двумя руками светлую голову, поцеловал в веки, сжимая ладони до дрожи. Он понимал, о чем говорил Яков, понимал, что ему, даже в другом, светлом мире, который будет пытаться для него создать Алексей, будет тяжело просыпаться каждый день, выходить на улицу, смотреть людям в глаза и понимать, какими они могут быть зверьми. Забыть случившееся нельзя. И Алексею тоже будет больно помнить Якова прежнего и видеть его теперешнего. — Не сдавайся, все будет хорошо. У нас с тобой будет очень хорошо. Он с силой притянул парня к груди, не обращая на ноющую руку внимания. Ничего уже хорошо не будет. Ни со сломанным, выжженным изнутри Яковом, ни с его проклятой душой убийцы. В церковь он вернуться не сможет, да и нормально открыто жить не получится. Скоро его объявят в розыск, и хотя в огромной Москве затереться не сложно, все равно жить, оглядываясь, вздрагивая при каждом появлении полиции – это не жить, а вечно бояться. У Яшки был долгий год в страхе и боли. Алексей знал, что и дальше таких лет будет много. Но не хотел его отпускать. Эгоистично держал, цеплялся за его вывернутую линию жизни, тянул за собой в ненужное никому будущее и беззвучно молился бросившему их богу. Спаси и сохрани.