Обретая себя

      В руках мужчина держал оружие, в котором я распознала палаш; опустив взгляд на свой клинок, отметила, что он почти такой же, как у Бориса, только лезвие его украшено тонкими линями затейливой гравировки, местами уже почти стершейся от времени. Тяжесть клинка в руке была для меня привычна, хоть последние месяцы тренировки с подобным оружием отошли на второй план, из-за отсутствия достаточного количества времени. Пусть это и не оправдание, но мы с Дорианом решили использовать этот предлог и немного полениться. Теперь же мне оказалось довольно приятно вновь ощутить рукоять меча, изящного и украшенного темно-красной кисточкой, привязанной к навершию эфеса. Перехватив клинок поудобнее, я приняла исходную позицию, суматошно пытаясь вспомнить уроки фехтования.       Что я уже однозначно поняла за проведенные с Дракулой дни, так это необходимость следить за своими словами, иначе он наверняка захочет проверить их достоверность. С одной стороны это неплохая черта, рядом с ним невозможно зазнаться и составить о себе лестное, отличающееся от реальности мнение, но с другой – подобная реакция утомляет и заставляет держаться в напряжении. Хотя, возможно, это я слишком серьезно к этому отношусь, ведь можно происходящее воспринять как развлечение, а не думать, что таким образом Борис хочет меня обидеть и поизмываться. Но укоренившиеся в голове страхи и опасения перебороть не так-то просто.       Борис тем временем по-прежнему недвижимо возвышался по другую сторону теперь показавшейся мне совсем небольшой залы и глядел на меня сверху вниз с затаившейся в бирюзовых глазах насмешкой. Снова предоставляет мне нападать первой? Как же я это не люблю, мне намного проще отразить атаку, нежели делать первый шаг самой. Тогда у противника появляется удачная возможность изменить тактику, что позволит ему без труда меня победить, и что-то мне подсказывает, Борис прекрасно понимает эту мою слабость, чем и пытается играть.       Глубоко вдохнув, я посмотрела в глаза мужчине, пытаясь предугадать его следующее действие, и напала, но оставшийся до самого последнего мгновения недвижимым Борис с удивительной легкостью отбил мой удар, двигаясь грациозно и даже как-то лениво, что вызвало в моей душе раздражение и гнев. Он ведь откровенно надо мной насмехается. Решив использовать обманный маневр, которому меня научил Дориан, когда обучал владению посохом, я на мгновение прикрыла глаза и, пригнувшись, бросилась в сторону Дракулы, однако клинок угодил в пустоту, а мой противник за считанные доли мгновения оказался у меня за спиной, приставив острие палаша к моей шее. Хмыкнув, он провел затупленным, круглым кончиком по обнаженной коже и отступил назад, вновь позволяя мне пытаться его достать.       Все мои движения рядом с Борисом выглядели по-черепашьи медленными и неловкими, что приводило меня в крайнее смущение и, как следствие, пробуждало злость. Пусть я никогда и не считала себя выдающимся мастером, однако полагала, обладаю достаточно хорошими навыками владения подобным оружием, а теперь испытала жесткое разочарование в собственных умениях и силах, а ведь еще столько похвалялась перед Дракулой о своих занятиях. Стало еще более неловко, отчего возросло и мое раздражение. Перехватив удобнее палаш, я ощутила, как взмокли мои ладони, но все же понадеялась, что из-за этого клинок не выскользнет из рук, иначе у Бориса появится дополнительный повод увериться в моей никчемности.       Мужчина напротив меня вновь замер в ожидании, а я все пыталась сориентироваться и понять, как можно его одолеть. Проведя пальцем по острию палаша и убедившись, что это тренировочное оружие, которое серьезно Борису повредить не сможет, я приняла основную стойку, параллельно размышляя, как одолеть Бориса. Скользнув вперед, я попыталась ударить его в ребра, чтобы он отпустил руку и открылся, но Дракула не стал защищаться ударом клинка вниз, как я того ожидала, а сам атаковал меня, целясь в голову. Гладкое острие опасно замерло возле левого глаза, и я судорожно выдохнула, машинально отступив на несколько шагов.       Решив снова попытаться провернуть финт, я выбрала своей целью правое плечо. Теперь в отличие от настоящего удара, палаш прошел справа налево, значительно ближе к моему телу, а после резко изменил траекторию поворотом кисти. Неопытный фехтовальщик не заметил бы, что моя атака ложная, и серьезно вложился в защиту, полностью открывшись для удара слева, который я бы тут же и нанесла. Однако Борис был прав, говоря, что мне нужно перестать недооценивать своих противников. Расслабленным движением он остановился меня, а выбитый клинок отлетел в сторону и, звеняще ударившись о каменный пол, со скрежетом проскользил к входной двери.       – Надеюсь, ты уяснила, что сражения в зале и с реальным противником вещи предельно разные? – надменно усмехнулся Борис, склонившись к моему лицу.       Проклятие! Как же меня бесит эта его улыбка. Вновь подняв клинок, я рывком бросилась за колонны, оббежав которые, напала на Дракулу со спины, но уже целясь в ноги. Многие люди придают огромное значение защите корпуса и головы, напрочь забывая о ногах, но мне уже стоило понять, что Бориса никоим образом нельзя включить в группу многих; казалось, он ни на мгновение не забывает ни о чем. Развернувшись, он снова выбил клинок, другой рукой перехватывая мое запястье и притягивая к себе. Горячее дыхание коснулось кожи лица, когда склонившийся надо мной мужчина хищно усмехнулся и предложил:       – Хочешь научиться по-настоящему сражаться?       Я ошарашено моргнула, а Дракула продолжил:       – Или предпочтешь и дальше играть, что было на ваших тренировках?       Глаза Бориса вблизи выглядят, будто осколки замерзшего моря; чуть зеленоватые, они хранят в себе некую тайну, что прячется глубоко в душе мужчины, находя лишь слабое отражение в бирюзовой глади. Я уже не в первый раз видела его лицо так близко, но только сейчас смогла посмотреть на него, не будучи скованной неподдельным ужасом. Возле его бровей и в уголках губ притаились морщинки, что делало и без того резкие черты мужчины еще более суровыми и грозными. Однако я видела и другое: затаенную в полуприкрытых глазах печаль, усталость, едва заметной тенью залегшую на его лицо, бледную родинку на левом виске и небольшую тонкую линию пореза на шее, вероятно, оставленную бритвой.       – Да, – не сводя с него глаз, почти беззвучно прошептала я, – прошу, научи меня.       Дракула хмыкнул и, подняв с пола мой палаш, передал оба клинка мне, бросив, чтобы оставила их возле оружейной, когда буду подниматься в комнату, добавив, что сейчас ему нужно возвращаться к работе. Я молча кивнула, принимая оружие из его рук, но с места не сдвинулась, провожая мужчину взглядом, пока тот не скрылся в мрачном коридоре, вязкие тени которого поглотили его силуэт. Помедлив, я все же поднялась на второй этаж, где сначала оставила клинки возле запертой – я проверила – двери, а после спустилась обратно, свернув в сторону ванной комнаты.       В коридоре я все же остановилась возле окна, глядя на улицу, где уже сгущалась невесомая сизо-голубая дымка вечерних сумерек. Я люблю лето, когда почти до самой глубокой ночи мир погружен в мягкий полумрак, но никогда мне не удавалось осознать то мгновение, когда ласковая мгла проваливалась в непроглядную черноту ночи. Мне безудержно захотелось выйти на улицу, ощутить на своем лице теплые поглаживания ветерка, вдохнуть принесенный им запах хвои и лесных трав, услышать тихий перескрип грациозно раскачивающихся сосен и, прикрыв глаза, на краткий миг раствориться в окружающем дом покое. Однако я лишь помотала головой, стряхивая воздушное оцепенение, и проскользнула в ванную, затворяя за собой дверь.       Облокотившись руками на испещренную от старости мелкой сеточкой трещин раковину, заглянула в зеркало, цепко всматриваясь в черты своего отражения. Девушка по ту сторону сейчас напоминала призрака, охваченная льющимся через широкое окно бледным светом угасающего дня, она словно бы растворялась вместе с ним, готовая исчезнуть, едва ночь поглотит зыбкий вечерний сумрак. Странные и непривычные чувства, охватывают, когда оказываешься как бы огражденным от всего мира, без возможности укрыться в свете ламп, отблесках электроники или неторопливых звуках очередной бессмысленной телепередачи, одной из тех, что позволяют на время отвлечься от стонов души и развеять однообразие серых дней.       Несколько месяцев назад у нашей соседки сбежала кошка и умудрилась прошмыгнуть в подвал; мы с сестрой вызвались помочь, хотя Камелию туда так и не пустили, и, получив ключ, мы с соседкой отправились вдвоем, предварительно вооружившись фонариками. Подвал под нашим домом выглядел как сеть небольшим комнат, протянувшихся на пару сотней метров в две параллели и соединенных узкими проходами, образующими туннель, что позволяло там не заблудиться. Мы с соседкой разделились, и в какой-то момент оказалась на достаточно большом расстоянии друг от друга; тогда я не смогла справиться с искушением и выключила фонарик.       Меня тут же поглотила густая, абсолютная темнота, подобную которой мне еще не доводилось видеть. В секторе, где я оказалась, не было ни крошечных оконцев, выводящих на улицу, там не доносилась шума из квартир над подвалом, не было слышно даже капанья из местами протекающих труб. Меня охватило странное волнение, сменившееся в свою очередь поразительной ясностью ощущений и ума, словно бы вмиг исчезли заученные тексты и движения всех ролей, что невольно прижились со мной за недолгую жизнь, слетела вся шелуха, как бы выразился Дориан, и на несколько минут я стала собой настоящей. Однако вот в конце коридора прорезался бледный свет от фонарика соседки, и чудесное наваждение сразу же слетело.       После я часто вспоминала черноту, почти физически ощущаемую кожей, и то новое чувство, что охватило меня в краткие мгновения пребывания там. Я пыталась воссоздать нечто похожее дома, но ничего у меня так и не вышло: даже если я запиралась в ванной, сквозь узкую щель под дверью проскальзывали сумерки, доносился тихий говор соседей сверху, а в трубах шумела вода. Но здесь возможно вновь соприкоснуться с подобной кромешной темнотой. Только смогу ли я на это решиться? Окатив лицо пролившейся после короткого шипения из крана холодной водой, отбросила назад волосы и заторможено стерла капли висевшим рядом полотенцем.       Прошло почти десять дней, как я оказалась в доме Бориса.       Способность ума избегать неприятных мыслей и воспоминаний всегда поражала меня. За проведенное здесь время я старалась не думать о семье и доме. Меня воспитали сильно энергетически от них зависимой. Так сильно, что становилось уже невыносимо. Мне хотелось стать внутренне свободной, прийти к пониманию себя, научиться двигаться в жизни без стягивающегося на шее поводка. Это сложно объяснить и еще сложнее понять тому, кто никогда подобного не испытывал. Наверное, я просто жалкий и слабый человек, раз не стала отстаивать и защищать свою личность, а предпочла безвольный и легкий путь ребенка, что не приносит проблем. Раньше я этим даже гордилась, не понимая, какими проблемами такое поведение, позже слившееся с моим характером, обернется для меня в будущем.       Наверное, если бы не Эффи, я бы и места себе безопасного не нашла, только благодаря ее цветочному магазину у меня появилось некоторое время для возможности измениться и стать сильнее. Только вот ничего у меня так и не вышло: все попытки общаться и знакомиться с людьми заканчивались провально. Нет, мы замечательно проводили вместе время, многие из них хотели встречаться вновь, а кто-то даже говорил довольно странные для меня вещи о том, что я для них светлый и чудесный человек. Пожалуй, это их отношение могло быть вызвано моим умением слушать, а люди безоговорочно обожают, когда у их болтовни есть зритель.       И все же эти знакомства и времяпрепровождение не доставляли никакой радости мне самой, а по возвращению домой я чувствовала себя совсем разбитой и очень уставшей. В итоге я все-таки бросила эти попытки, уверившись в своей ничтожности. Но может быть, стоит признать один простой факт: мне это просто не нравится, мне комфортнее проводить время в тишине и одиночестве или с теми, кто стал мне близок, как Эф или Дориан. И это нормально. Нет ничего предосудительного в моем нежелании яркой и публичной жизни.       Наверное, это странно звучит. Кажется, что здесь сложного? Живи, как тебе хочется, но что для одного человека естественно – для другого непреодолимая пропасть, и мне никак не удается избавиться от осуждающего голоса матери, все годы неустанно звучащего у меня в голове. Порою у меня возникают отчаянные мысли, а как было бы, давай мне шанс действовать, ошибаться, раниться, падать, рисковать, попадать в неприятные ситуации. Какой стала бы я, приноси беспокойство? Если бы я не слепо следовала желаниям и указам своей семьи, а боролась за право двигаться самой, смогла бы я тогда принимать свои решения, что основывались бы только на моем мнении и взглядах, смогла бы научиться нести ответственность за эти самые решения и двигаться вперед, везде чувствуя себя принадлежащей миру?       Мне же напротив всегда казалось, что я всего лишь ошибка, какой-то сбой в общей системе, где-то в глубине души приходя в неистовый ужас от мысли, что, возможно, мне нет места ни в таком огромном мире, ни в чьем-то сердце. Я всегда чувствовала себя лишней. Кроме разве что зала додзе, который стал для меня убежищем на все эти долгие годы. А Дориан поддержкой. Он пытался помочь мне, постоянно акцентируя внимание на моих чувствах и желаниях, но ему так и не удалось пробиться к моему подсознанию. Вероятно, причина в том, что я не верила Дориану всей душой, вот он и не смог помочь мне стать собой.       Подсознательно я каждое мгновение ожидала насмешки или недовольства в свой адрес, привыкшая к единственно такой реакции дома, что и стало серьезной преградой для построения с кем бы то ни было близких отношений. Все это ядом проникло в мой разум с ранних лет, постепенно пустив в нем корни, кое-где уже гниющие, своим смрадом заполняющие мою душу. Подсознание странная вещь, порой бывающая весьма коварной. И справиться с заполонившими ее сорняками представляется для меня непосильной задачей. Но… я бы не смогла и дальше нормально жить в родном городе, жить так, как жила всегда. Отчаяние и понимание, что время, моя жизнь… я сама растворяюсь в пустоте, медленно пожираемая бессмысленно протекающими мгновениями, что неумолимо сплетаются в минуты, дни, годы, разрывали меня изнутри, изматывая и ввергая все в больший страх и усталость.       Для меня мир всегда был черно-белым, лишенным звуков, запахов. Пустым. Может статься, это обычное состояние большинства людей: куда ни глянь, все суетятся, ворчат, неизменно смотрят себе под ноги, а их мысли всегда разрываются между тем, что было, и тем, что еще не произошло. Как и у меня. Это невыносимо, мне хочется ощутить, какого это чувствовать каждое проходящее мгновение, а оказавшись так далеко от дома, который невольно всегда удерживал меня в привычном с детства состоянии ума, в душе словно бы начала пробуждаться смелость научиться тому, что так пленяет меня, и раскрыть собственную душу.       Знаю, скорее всего, эта тяга быстро перегорит, уступив набравшемуся за годы моей жизни сил страху.       На улице уже совсем стемнело, и, вздохнув, я вышла из ванной, направляясь в комнату, однако поняла, что мне не хочется оставаться там одной. Тревожить Бориса показалось неправильным и глупым, так что на втором этаже я свернула к библиотеке, памятуя, что видела там, на столике, лампу. Небо сегодня было ясным, и просторное помещение библиотеки освещал яркий свет заглядывающей в окна луны, благодаря чему я без труда нашла нужную мне вещь, а когда за стеклом лампы затрепетал еще слабый огонек, с любопытством окинула взглядом высящиеся стеллажи.       Я пришла сюда без конкретной цели, просто захотелось на время погрузиться в какую-нибудь интересную историю, а если быть до конца честной, то попросту отвлечься, чтобы заглушить ноющее чувство вины. Пожалуй, мне все-таки стоит связаться с домом, как бы мне и ни хотелось ослабить привязывающие меня к нему нити. Это жестоко, но для меня остаться здесь – единственный способ окончательно не погрязнуть в пустоте и однажды, когда ощущение ошибки и бессмысленности своего существования, не совершить самый непоправимый поступок, оборвав собственную жизнь. Но в первую очередь следует отбросить накопленные внушения, святое убеждение нашего дома «что подумают люди!» и понять, к чему я сама желаю прийти за время, что проведу в этом доме.       В конце концов, найдя показавшуюся мне интересной книгу, я спряталась за дальними стеллажами и, опустившись на пол, поставила лампу рядом. Поначалу мне было тяжело отвлечься от своих невеселых мыслей и раствориться в плавно развивающемся сюжете, но вскоре мне это все-таки удалось настолько, что я даже не услышала звука открываемой двери и шагов, направляющегося ко мне человека, отчего заметно вздрогнула, когда возникший в проеме между полками Борис обратился ко мне, причем, судя по тону его голоса, уже не в первый раз. Захлопнув книгу и даже не потрудившись запомнить страницу, на которой остановилась, я поспешно поднялась, суетливо поправляя одежду и бормоча извинения.       – Да ничего, – хмыкнул Дракула, пригвоздив меня к полу привычно цепким взглядом. – Тебе незачем было прятаться за стеллажами, там есть кресла.       Я молча кивнула, сама не зная, что хотела этим сказать.       – Книга настолько захватывающая, – продолжил Борис, – или прячешься тут?       – Нет, просто немного увлеклась, – чуть хрипло ответила я и прокашлялась.       – До часу ночи? – насмешливо бросил он, делая шаг ко мне. Я опустила взгляд в пол, пытаясь осознать, врет он или, в самом деле, прошло так много времени, чего я совершенно не заметила, сосредоточенно вникая в сложные переплетения судеб героев выбранной книги. Дракула между тем приблизился ко мне, остановившись почти вплотную, отчего по моей спине скользнул холодок. В глазах Бориса заискрились алые искорки от трепещущего огонька лампы; в оцепенелой тишине библиотеки прошелестел вкрадчивый голос: – Ты боишься меня?       Вопрос ударил точно хлыст.       Я вновь отвела взгляд, невольно хмурясь. Оказавшись здесь впервые, я очень боялась стаявшего напротив человека, однако теперь… Подсознание заботливо спрятало воспоминания о случившемся в сторожке в укромный уголок крошечной коморки в моем уме, закрыв то за дверью забвения. Почти закрыв. Порою сковывающий ужас проникал в мои ночные кошмары, но я предпочитала отгораживаться от них, едва открывала глаза. Пребывая в постоянном напряжении, я толком и не спала в последние годы. Однако тогда, в сторожке, именно Борис спас меня, несмотря на то, что мог попросту бросить там или же вмешаться намного позже, позволив мне пройти через все те, уготованные охотниками, мучения.       При этом, уже успокоившись, я смогла более адекватно и отстраненно воспринимать происходящее, что и позволило мне обратить внимание на поведение Бориса по отношению ко мне. Да, он часто злился, но ни разу на самом деле не причинил мне боли, всегда соизмеряя силу, с которой прикасался ко мне; он не пытался недвусмысленно дотронуться до меня и не бросал сальные взгляды. По большей части он вообще не обращал на меня внимания. Я не могу понять, что движет этим человеком, однако больше не испытываю того отупелого страха, что охватывал меня рядом с ним в первые дни.       Все эти мысли за считанные секунды пронеслись у меня в голове, и я решительно выдохнула:       – Нет.       – Вот как, – вызывающая ухмылка стала шире, а длинные пальцы коснулись моих волос, заправляя выбившуюся из хвоста прядь за ухо, словно нарочно прочертив линию по шее, кожа которой тут же пошла мурашками, но я подавила в себе паническое желание отступить. Хотя бежать и некуда: два шага и я бы уперлась в стену. Мужчина скрестил руки на груди, одной из них задумчиво поглаживая гладковыбритый подбородок. – Это хорошо, учитывая твое согласие стать моей ученицей. Не может быть и речи о тренировках, если между наставником и его подопечным пролегает бездна страха, порождающего глубокое недоверие.       Последние его слова прозвучали для меня весьма неприятно, болезненно напомнив, что с Дорианом у нас это и являлось основной проблемой. Лицо Дракулы вдруг переменилось, искусительное выражение уступило привычной невозмутимости, и мужчина, ничего больше не говоря, развернулся, направляясь к выходу из библиотеки. Когда через несколько мгновений охвативший меня ступор прошел, я последовала за Борисом, который, вопреки моему предположению, не покинул библиотеку, а вальяжно устроился в кресле, лениво перелистывая уже потемневшие страницы старого томика в бардовой обложке с золотым тиснением.       Помедлив, я неловко расположилась в кресле напротив, лихорадочно пытаясь найти тему для разговора. Бориса, впрочем, проблема затянувшегося молчания не особо волновала, поэтому, немного расслабившись, я вновь раскрыла книгу, однако сосредоточиться на ней мне не удалось, строчки разбегались перед глазами, и никак не удавалось уловить смысла даже простых фраз. Проерзав в казавшемся неудобным, словно утыканным иголками, кресле с четверть часа, я сглотнула и, постаравшись придать голосу непринужденность, обратилась к Дракуле с вопросом:       – Борис, а ты давно живешь здесь?       Бросив на меня быстрый взгляд, он закрыл книгу, бережно положив ту на столик возле его кресла, и вновь откинулся на спинку, по-прежнему оценивающе смотря на меня.       – Я провел здесь все детство, – наконец произнес мужчина. – Но отрочество мое прошло в доме Мастера, в силу некоторых причин я не желал возвращаться в этот дом. Сделал я это только в семнадцать лет, обнаружив всех слуг разбежавшимися и унесшими, что унести было возможно и что не внушало им суеверный страх перед моим родом. Дом не избежал и мародеров, но пострадал не особо. Во многие двери врезаны замки, которые взломать практически невозможно. Причину, по которой они не вынесли двери, оставляю на твое усмотрение. Тебе… не нравится этот дом?       – Нравится, – пожала плечами. – Здесь спокойно, а это главное.       – Вот как. Значит, не любишь шум и суету?       – Если бы любила, то вряд ли бы тут осталась.       – Справедливо, – хмыкнул Борис, подперев голову рукой, положенной на резной подлокотник. – Спустя пять лет я вновь оставил это место, но ненадолго, а вернувшись, снова занялся реставрацией. С тех пор я живу здесь, почти никуда не уезжая.       – А сколько тебе сейчас лет? – поинтересовалась я.       – На пять лет старше тебя.       – Двадцать девять, значит… – пробормотала я и вздрогнула. – Но откуда?..       – Ты сама говорила, – хитро сверкнул глазами Борис.       – Не помню, – приглушенно выдохнула, замявшись.       – Не удивлен, – тонко усмехнулся Дракула. – У женщин вообще память короткая.       Фыркнув, скрестила руки на груди, и, уже не чувствуя прежнего напряжения, расслаблено прислонилась к мягкой спинке кресла. Борис выжидающе смотрел на меня, но теперь от его взгляда конечности не немели и холод не сковывал тело. Мне вспомнились странные передвижения посуды на кухне, поэтому, дабы развеять свои сомнения и тревогу, я нарушила молчание вопросом:       – Здесь ведь если прислуга? Или ты сам готовишь и следишь за домом?       – Хм, – глаза Бориса как-то странно сверкнули, и он осклабился, – у меня есть слуга.       – Фух, – облегченно вдохнула. – То мне уже начало казаться, что здесь призраки.       Дракула только насмешливо фыркнул, не сводя с меня пристального взгляда светлых глаз. Я же отвернулась к окну, думая, какая должно быть сейчас замечательная погода. Скоро август, время особенной яркости звезд, когда их россыпь становится похожей на колдовскую пыль, развеянною искусным чародеем. Повернувшись к Борису и увидев, что он по-прежнему смотрит на меня, я встретилась с ним взглядом, и с губ невольно сорвалось занимавшее меня весь вечер желание:       – Хочешь прогуляться?       Борис удивленно моргнул, и на мгновение мне показалось, в его глазах промелькнула растерянность, но даже если это правда, она мигом сменилась хитрым блеском. Кивнув, он поднялся с места, направляясь к выходу, и, погасив лампу, я поспешила за ним, едва на него не налетев в темном коридоре, но вскоре глаза привыкли темноте, и я уже свободно могла следовать за Борисом. Мы спустились, пересекли парадную залу, на несколько мгновений остановившись возле входной двери, пока мужчина ее открывал, и вышли на крыльцо, где ночная прохлада мигом охватила нас, дурманя запахом влажной травы и земли.       Пальцем стукнув меня по плечу, для того чтобы привлечь внимание, Борис кивком поманил за собой, неторопливо спускаясь по широким ступенькам; когда мы ступили на дорожку, под ногами зашуршал гравий, отдавшийся в общем покое громоподобным рокотом, отчего, поморщившись, Борис свернул на поляну, постепенно отходя все дальше от дома, а мне ничего не оставалось, как иди за ним, стараясь не споткнуться и не отстать. Где-то вдалеке – ближе к горизонту – отливали на обсидиановом бархате небосклона огни городка, о котором, вероятно, тогда и упоминал Борис, но вокруг нас стояла подернутая голубым сиянием луны темнота.       – Чего бы ты хотела, Амели? – раздался тихий голос Бориса.       Но едва ли я расслышала его, а быть может он и вовсе причудился мне, охваченной непривычным чувством восторга, подобно птице, бьющимся в груди. Чуть поодаль, на холме виднелись очертания особняка, окруженного глухим многовековым лесом, из которого на луг уже протягивались влажные пальцы бледно-сизого тумана, подобно потустороннему дыханию самого древнего духа-защитника этих краев. Сегодня и в самом деле ясная ночь, на небе различимы лишь несколько размытых перьев облаков, лениво растворяющихся, сменяя причудливые формы. Я восхищенно выдохнула, задрав голову и глядя на светлячки звезд; зачарованная их колдовским блеском, я, наконец, нашла, что ответить Борису, и прозрачное облачко пара на краткий миг охватило мое лицо, соскользнув с губ вместе с горячим шепотом:       – Я хочу перестать чувствовать себя разрушенной изнутри.