Обретая себя

      Задыхаюсь. Мир вокруг сжался до немыслимых пределов и вязко окутал тело. Жар растекается по венам, воспламеняя кровь, а в легкие, казалось, проникла стеклянная пыль, нанося миллионы крошечных ран. Так хочется спать, но какая-то часть сознания, глубоко внутри, понимает, что нужно бороться с этим желанием. Издалека раздались голоса, шепот, какой-то неясный треск. Казалось, я падаю годы и годы, а окружающая пустота медленно сливается с самой моей сутью, растворяя в себе разум и поглощая желание сопротивляться ее мягким объятиям. Где-то далеко от меня виднеется трепещущий силуэт незнакомого мне человека; он так далеко, что я едва могу разглядеть его сквозь густую белую пелену, смыкающуюся вокруг.       Время остановилось; стало так тепло и хорошо, вот бы это длилось вечно. Совсем не хочется расставаться с состоянием такого всепоглощающего спокойствия. Умиротворение. Силы к сопротивлению таят, сладкая дрема все сильнее затягивает в свой омут. Пульсирующая бледным, матовым сиянием фигура незримо приближалась. Я устало прикрыла глаза. И посреди этого чарующего спокойствия раздался оглушительный визг; рука протянулась, хватая меня за шею. Липкая тьма рассеялась, и я открыла глаза, подскакивая и резко садясь. Взгляд мой встретился с непроницаемыми голубыми глазами незнакомого мне светловолосого мужчины.       Холодок скользнул по спине своим мерзким языком от жуткой тишины, стоявшей в комнате. Тихо простонав, приподнялась на кровати и прикоснулась рукой голове. Как же она болит. Воспоминания нескольких прошедших дней, словно выветрились из головы, а при попытке вспомнить хоть что-нибудь боль становилась нестерпимой. Резко зажмурившись и вновь открыв глаза, бросила взгляд на мужчину, пытаясь понять, кто он такой и встречались ли мы ранее, а заодно пробуя разглядеть его самого в густой темноте комнаты. Широкоплечий и высокий; красивая брошка с фиолетовым галстуком, стилизованным под восемнадцатый век, скрепляет ворот белой рубашки; пепельные волосы, свободно падающие на плечи, растрепаны.       Такое чувство, что на его могучие плечи давит что-то незримое.       Он же в свою очередь так же не сводил с меня ледяного взгляда показавшихся мне жуткими в неясном свете луны, едва проскальзывающим в комнату сквозь плотную ткань портьеров, пронзительно-голубых глаз. И в это мгновение осознание обрушилось на меня вместе с рвущей болью. Вздрогнув и невольно сжавшись, я вновь коснулась ладонью головы, ощущая, как к горлу подступает тошнота. Опустившись обратно на холодные подушки, прикрыла глаза, но стремительно сменяющие друг друга перед внутренним взором картины случившегося в замке Бран мне было не под силу остановить. Отвращение захлестнуло меня, когда вспомнила проникающие под кожу острые клыки мужчины и разлившуюся по телу после этого жгучую боль.       Угнетающую тишину разрушил мрачный голос:       – Меня зовут Борис Дракула. Я потомок Владислава Цепеша.       Возможно, если бы я тщательнее изучила историю края, в который приехала на этот месяц, то знала бы, что произошло с родом легендарного псевдо-вампира древности и может ли этот человек говорить правду. Но я этого не сделала, поэтому сейчас и остается только гадать, оказалась я в руках потомка Цепеша или же обыкновенного сумасшедшего, сбрендившего на теме мистики, подобно моей сестре.       Сестра.       Боги, что же произошло с Камелией? Она ведь осталась в замке совсем одна. Разве что этот парень, – фотограф, – с которым она познакомилась по приезду. Мне остается только понадеяться, что он не бросит ее и отведет к Корнелии, для которой, несомненно, моя пропажа станет ошеломляющим ударом. Хотя уж лучше я, чем Камелия. Мое совершеннолетие, по крайне мере, уже давно прошло, поэтому проблем для нее может быть в разы меньше. Однако где я теперь нахожусь и что творится в голове этого странного человека? Глаза постепенно привыкли к темноте, которая, казалось, обволакивает меня, и я уже отчетливо видела резкие черты лица мужчины.       Ему, вероятно, около тридцать или чуть больше. Глядя на его стать и скользящую в облике властность, невольно поверишь его словам, что он принадлежит к великому роду, некогда правящему Валахией. Борис так больше не произнес ни единого слова, только продолжая буравить меня полным раздражения и, как мне показалось, презрения взглядом. Вот уж кому не за что так на меня смотреть. Не сама я сюда явилась. Вздохнув, вновь села, ощущая под ладонями прохладную ткань покрывала, и хотела обратиться к мужчине с навязчиво крутящимися в голове вопросами, но не смогла вымолвить и слова, согнувшись в мучительном кашле.       Что-то глухо проворчав, Борис поднялся на ноги и, схватив меня за плечо, рванул к себе, направляясь прочь из комнаты, в которой мы находились. Мне бы и хотелось запаниковать или испугаться, но жжение в горле и легких было таким сильным, что уже стало безразлично то, что намеревается со мной сделать это человек. Тем временем, даже не думая примерять свой шаг под мой, мужчина стремительно шел по темному коридору, для меня выглядевшего лишь сплошной непроглядной тьмой. Не знаю, кем Борис является, но в темноте, судя по всему, видит он прекрасно.       Под ногами я ощутила ступеньки, с которых едва не свалилась, инстинктивно схватившись за локоть Бориса, но мужчина лишь зло меня оттолкнул. Головокружение вернулось, и я ощутила себя, словно бы вновь оказалась в невесомости пустоты, когда потеряла сознание в замке Бран. Я даже не заметила, когда кончились ступеньки, и мы оказались в другом помещении. Борис выпустил мою руку и отошел в темноту, а я облокотилась на стену. Здесь было светлее, чем в комнате, поэтому, когда тошнота немного отступила, я смогла осмотреться.       Просторная кухня, пожалуй, это единственное, что сейчас я могу понять. Комната все еще плывет у меня перед глазами, и я не замечаю бесшумного приближения Бориса. Оказавшись рядом, мужчина остановился напротив меня, что я могла услышать его ровное дыхание, и протянул стакан. Больше автоматически, нежели осознано, я взяла тот из его рук и поднесла к губам, сделав несколько глотков. Обычная вода. Жгущая горло боль улеглась, и я облегченно выдохнула.       – Спасибо, – тихо промолвила я, не глядя на мужчину. – Что это за место?       – Мой дом, – коротко бросил он.       Что ж, судя по всему, он считает, что такой ответ должен полностью меня удовлетворить. Не желая затягивать неловкую паузу, я вновь склонилась над стаканом, вглядываясь в размытые переливы прозрачной воды. Борис же не сводил с меня цепкого взгляда, вероятно, думая, как поступить со мной дальше. Сделав еще один небольшой глоток, я постаралась отбросить все мысли о сестре. Если сейчас ночь, то с нашего посещения замка прошло несколько часов. Они уже должны быть дома. По крайней мере, Корнелия не будет обвинять мою сестру в выдумках, если этот фотограф, чьего имени я даже не помню, подтвердит, что я не сама куда-то делась, а меня забрали. Однако я так и не могу понять, каким образом мы оказались здесь.       – Твой дом, – вдруг пришло мне в голову, – это замок предка?       – Нет, – так же мрачно ответил Борис, – мы не в замке Бран.       – Здесь есть кто-нибудь, кроме нас? – видят боги, как я хочу, чтобы в этом доме оказался кто-то еще, настолько пугает меня присутствие этого мужчины рядом. Тем не менее, я могу и заблуждаться в своем желании, ведь, кто знает, какое чудовище в человечьем обличье могло бы оказаться здесь. Память, словно издеваясь, услужливо всколыхнуло во мне картины множества виденных мною фильмов ужасов, так любимых в последнее время. Теперь же я немало пожалела об этом своем пристрастии. Вновь бросив взгляд на Бориса, я шумно выдохнула, и последующие слова вырвались сами собою. – Теперь я твоя пленница?       – Можешь считать и так.       Борис окинул меня тем же внимательным взглядом, и в его глазах промелькнуло какое-то странное выражение, смысл которого я так и не смогла разгадать. Хмыкнув, он отступил. Раздался шелест плаща, и фигура мужчины исчезла из тонкой полоски света, полностью ускользая в темноту. Оставшись одна, я сначала растерялась, но после растерянность сменилась раздражением, подогреваемым волнением за сестру, и я хотела найти Бориса, но лишь выйдя с кухни, поняла, что мне сделать этого не удастся. Окруженная глухой темнотой, я ощутила, как по телу пробежала легкая дрожь страха и подступающей паники; горячие слезы защипали глаза, и я зажмурилась, пытаясь успокоить яростно колотящееся сердце.       В душе все же еще теплилась надежда, что это только розыгрыш, глупая постановка, созданная, чтобы подогреть кровь вялым туристам, привыкшим к обыденным экскурсиям по скучным достопримечательностям. Но все же что-то подсказывало, это не игра. Что ж, по крайней мере, меня не держат в подвале или где еще похуже. Стараясь подавить нарастающий ужас, я вернулась на кухню и, оглядевшись, подошла к громоздкой печи. Пошарив рукой по ее бортикам, едва не вскрикнула от радости, когда нашла вытянутую коробочку; к моему ликованию, в ней оказались продолговатые каминные спички. Едва сдержав себя, чтобы не поцеловать от радости коробку, я вытащила одну спичку и, чиркнув ею об зажигательную поверхность коробочки, с облегчением выдохнула, когда помещение озарило пламя.       Спешно окинув комнату взглядом, я заметила на небольшом обеденном столе возле противоположной стены керамическую масляную лампу. Такой мне доводилось пользоваться лет десять назад, когда ездили к маминым родственникам в отдаленный городок, больше похожий на село. На все еще мелко дрожащих ногах я приблизилась к столу и, опустившись на деревянный стул, покрытый расшитым покрывалом, небрежно брошенным на него, придвинула лампу к себе. Когда мне удалось ее зажечь, я уже более внимательно осмотрела помещение, в котором находилась.       Кухня оказалась мне непривычной, но удобной. Здесь не было знакомой мне техники, даже раковина и та какая-то странная. Судя по всему, электричества в доме нет. Неужели он, действительно, живет здесь, как в каменном веке? Или он вроде как пытается воссоздать условия жизни своих “славных” предков? Приблизившись к окну, я отодвинула невесомую ткань тюля, выглядывая на улицу. Луна скрылась за молочной дымкой бледных облаков, но все же ее бледный свет лениво ниспадал на землю. Впереди простиралось поле и узкая тропинка, ведущая вниз по склону от самого входа в дом. В особняке, вероятно этажа два или три, не больше; иного источника света, кроме звезд и луны, вблизи не видно, а луг окружает непроницаемая стена густого леса. Никаких других поселений здесь, видимо, и нет.       Я опустила руку, и легкая ткань с шелестом вернулась на место.       Постепенно мне удалось немного успокоиться и взять себя в руки. Забрав с собой коробок со спичками и лампу, я все же покинула кухню, решив попытаться найти ту комнату, в которой очнулась едва ли больше часа назад. Вероятно, сейчас стоило бы попытаться сбежать, но мне представляется еще более жутким оказаться в полном одиночестве посреди леса в совершенно незнакомом мне крае, где, возможно, на много миль нет ни одной живой души. Кроме Бориса. Так что может оказаться, что самым лучшим будет остаться в этом доме и дождаться утра.       Стараясь ступать как можно тише, я прошла по длинному коридору. Выцветший ковер под ногами позволял ступать мягко и почти бесшумно. Я с возрастающим интересом рассматривала редкие картины на стенах и потемневшие от времени статуи, таким бесхитростным способом пытаясь заглушить все еще трепещущий в душе панический страх, и в который раз кляла себя за пристрастия к хоррору. Смешанные картины крови и мистики то и дело прорывались в мое сознание, вызывая новые волны тревоги и пульсирующей тошноты. Лучше бы уделяла внимание сказкам и легендам, как сестра, тогда бы, быть может, грезила сейчас о чем-нибудь приятном и получала удовольствие от пребывания в забытом всеми богами месте.       Зябко передернув плечами, я вышла в просторную круглую залу, очерченную чуть поодаль от стен рядом толстых колонн. Встав в центр, я оглядела помещение, восхищенно выдохнув его простору. Прямо передо мной протянулась вверх лестница и поднявшись по покрытому ковром камню на площадку, я настороженно замерла, прислушиваясь. Особняк сравнительно небольшой, и все же мне едва ли удастся найти здесь Бориса. Впрочем, я и не пылаю от желания встречи с ним.       Кажется, та комната находится по правую от меня сторону. Глубоко вдохнув и выдохнув для храбрости, я покрепче сжала ручку лампы и направилась по холодному коридору, теряющемуся в вязкой темноте, кажущейся сейчас живой и мыслящей, словно бы затаившийся дикий зверь, хищно следящий за каждым моим движением. Перед самым входом в него в закругленной выемке стены стоял покрытый серым слоем пыли стеклянный столик на одной ножке с давно погибшими цветами в вазоне на нем. Между прочим, да, сейчас я поняла, что еще нигде не видела ничего живого в этом доме. По коже неприятно пошли мурашки, и я вздрогнула, так же осторожно ступая дальше по коридору.       Само убранство дома не отличается вычурностью и богатством, как могло показаться на первый взгляд, а быть может, попросту обветшало за долгие годы забвения и пустоты. Странно, почему Борис так запустил свой дом. И если он действительно предок такого легендарного человека, как Влад Цепеш, то разве не должен он жить более соответствующе положению своего рода? А так получается, что он обитает здесь подобно нищему изгнаннику или же покинутому всеми королю. Аристократическая стать и величие сохранились в его осанке и манере держаться, однако в его непроницаемых глазах таятся пугающие тени.       И, пожалуй, я не желаю знать их источник.       Ощущая заполняющий меня липкий страх, я остановилась напротив первой встреченной в коридоре двери и, помедлив пару мгновений, дрожащей рукой взялась за ручку; повернула ту, затаив дыхание, и дернула дверь, но массивная створка лишь вяло скрипнула, даже не сдвинувшись хотя бы на немного. Я попробовала ее толкнуть, но результат оказался тем же. Заперто. Что ж, значит, следует пробовать дальше. Интересно, а в какой части дома сейчас находится Борис? Не хотелось бы мне ненароком забрести в его покои. Это опасение вихрем пролетело у меня в голове, когда я попыталась открыть следующую дверь, так же мне не поддавшуюся.       Я дошла до конца коридора, когда заметила следующий за ним поворот. Неловко остановившись, я пыталась заставить себя сделать следующий шаг, но все внутри меня словно бы воспротивилось этому, сковывая меня и леденея душу поднимающимся из глубин подсознания животным страхом. Я отступила на шаг, ощущая, как шевелятся волосы на затылке, и опасливо вглядывалась в темноту. Тени от нервного пламени лампы сейчас казались ожившими монстрами из моих самых потаенных кошмаров, и, вырвавшись на свободу, с шипением протягивали ко мне уродливые когти. Я же не могла отвести взгляда от пустоты прямо напротив меня. Все мои ощущения сейчас кричали, точно умоляя меня броситься прочь.       Там кто-то есть.       Но нет, проклятие, как такое возможно? Я просто пересмотрела своих излюбленных фильмов, так и изобилующих мистикой и прочей потусторонней нечистью, вот теперь и мерещится. Нервно сглотнув, на мгновение прикрыла глаза и, вновь открыв их, стремительно пересекла коридор, резко замерев после поворота. Это ответвление едва ли простиралось вперед на пару метров, а прямо напротив меня в конце узкого коридора виднелась еще одна дверь. Оглянувшись, я поспешила к ней, чувствуя клокочущую внутри панику. Отчаянно дернув ручку, я резко выдохнула, когда дверь практически бесшумно отворилась, лишь немного царапнув по каменному полу.       Переступив порог, я вновь обернулась, закрывая дверь, и на краткую долю мгновения мне показалось, что в бледном отблеске пламени лампы возникло и тут же исчезло размытое очертание чьего-то мертвенного лица с пустыми, затянутыми пеленой глазами. Тело сотрясло от прокатившейся волны омерзения, смешанного с ужасом, и я отступила от захлопнувшейся двери, не сводя с той оцепеневшего взгляда. Наверное, так протянулось несколько минут, а может быть и всего лишь секунд, показавшихся мне мучительно долгими. Никаких признаков жизни за дверь не было, и, посчитав, что мне все просто пригрезилось от страха и усталости, я осмотрелась.       Комната оказалась совсем небольшой, но все же уютной. Возле окна стояла одноместная кровать, подле нее низкий столик, рядом с которым упирающийся в противоположную окну стену шкаф. Там же был и камин, вероятно, не топленный уже не один год. Да и сама комната выглядит обветшало и заброшено. Почувствовав себя здесь в относительной безопасности, я поставила почти выгоревшую лампу на столик, прикидывая, чем можно было бы подпереть дверь. Однако ничего подходящего в комнате не обнаружилось, и я решила, что в любом случае все эти нелепые попытки ни к чему бы не привели. Приди Борис к окончательному решению избавиться от меня, никакие засовы ему не помогут.       Тем более такие хлипкие, какие могла бы сделать я.       Сбоку от камина обнаружилось закрепленное на стене зеркало, к которому я и подошла. В гладкой, запыленной поверхности отразилась растрепанная и измученная девушка, словно бы не спавшая уже какой день подряд. Нелицеприятное зрелище. Покачав головой, я отвернулась и направилась к кровати, на ходу пытаясь руками разодрать спутавшиеся волосы. Тут я вспомнила о том, что совершенно вылетело из моей головы: мои вещи. Я ведь брала с собой сумку, которая надевается через шею, и в момент, когда Борис появился в подземелье, она была на мне. Телефона там в любом случае нет, я оставила его Корнелии, чтобы та могла поменять карту, однако она так и не сделала этого до нашей поездки. Пусть так, но, все же, имея при себе хотя бы эту малую часть, незримо связывающую меня с сестрой и домом, я бы чувствовала себя немного, но спокойнее. Однако здесь я ее не вижу. Неужели, выбросил?       Досадно выдохнув, я провела ладонью по лицу и, сбросив туфли, рухнула на кровать. Из-за высокой платформы ноги нещадно ноют, но другой обуви нет, ибо моя любимая сестренка умудрилась одни мои босоножки потерять, а другие порвать. Несколько томительных минут полежав, бессмысленно уставившись в потолок, я вновь пригладила волосы ладонью и после чуть раздраженно сорвала с запястья широкие браслеты, бросив те на столик. Я чувствую себя вымотанной, словно несколько дней к ряду только и занималась, что, например, этот шкаф с места на место двигала без сна и отдыха. Возможно, это действие того, чем Борис одурманил меня, прежде чем принести сюда.       Этот вопрос тоже не дает мне покоя. Каким же все-таки образом ему удалось убраться из подземелья да вдобавок с ношей в виде меня? Не меньше меня интересует и то, как он там оказался. Впрочем, ведь перед его появлением гас свет, а старые крепости и замки обычно полны потайных ходов, призванных обеспечить безопасное бегство их владельца в случае необходимости. Поэтому он вполне мог знать о таких вещах, особенно если допустить, что он настоящий Дракула. Поверить в это я по-прежнему не желаю, больше склоняясь к тому, что Борис обычный сумасшедший, а психи, как это часто бывает, по своей природе изобретательны, хитры и даже порой гениальны. И предсказать, что взбредет ему в голову завтра, мне тяжело.       Хотя, правильнее сказать, я и не желаю думать об этом. Умы безумцев не поддаются обычному пониманию, и я могу стать жертвой любой его безумной прихоти. Однако до мучительно неторопливо приближающегося утра я все равно не узнаю об ожидающей меня судьбе, а терзать свой разум и душу все возрастающими своей жестокостью и мерзостью предположениями бессмысленно. Только все больше подпитывать тлеющий внутри страх, доводя себя до крайнего отчаяния.       Перевернувшись на бок, я посмотрела на почти догоревшую лампу, слабый огонек которой угасал стремительно и безвозвратно. Сейчас мне очень хотелось горячего крепкого чая с сахаром, который бы, возможно, помог мне немного прийти в себя и снять эту вязко оплетающую меня тяжесть. Но вернуться на кухню я сейчас не решусь, да и попросту не смогу сделать этого. Тело, кажется, наполненным чем-то очень густым и тяжелым, тянущим меня в пустоту; голова кружится и комната, будто пульсирует, сжимаясь и разжимаясь вокруг меня. Было бы лучшим снова провалиться в то холодное черное пространство, но сознание упорно сопротивляется его потусторонним объятиям. Трепещущий от сквозняка, продувающего комнату, огонек лампы в очередной раз дрогнул в муках предсмертной агонии и с тихим шипением умер, поднимаясь к потолку струйкой едва светящегося сизого дыма.       Сквозь тяжелые, плотные портьеры, ниспадающие на грязный каменный пол, лунный свет почти не проникает. А может быть, неподвижные тучи закрыли ее и теперь весь сжавшийся для меня до этого луга и старого особняка мир погрузился в мрачную, зловещую темноту. В щелях стен гуляет ветер, доносясь до меня протяжным, низким гулом, подобно тоскливым воплям измученных долгими терзаниями пленников ледяной преисподней. Здесь очень холодно, поэтому мне стало трудно представить ад раскаленным и полным жаркого пламени. С усилием вытащив из-под себя покрывало, я завернулась него, по-прежнему ощущая, как промозглые касания сквозняка невесомо касаются моей кожи, словно ища особенно слабое место, которое можно разорвать, проникая под кожу, чтобы вонзиться клыками в мою душу.       Этот дом, точно создан, чтобы чувствовать себя одиноким.       Здесь много комнат, но все они закрыты и, судя по всему, пусты, наполненные лишь мраком и пылью так, если бы жизнь никогда не касалась этого места. Оказавшись здесь, ты будто попадаешь в древнее царство отчаяния, где нет надежды вновь однажды увидеть теплый солнечный свет. Прохлада ночи проскальзывает внутрь, незримо скользя по коридорам, проникает в спальню и ласково касается тебя кончиками ледяных пальцев. Медленно холод пробирается все глубже, пока не коснется твоей души, и можно сколько угодно кутаться под теплыми одеялами, дрожь все равно пройдет по телу. Тебе всегда будет холодно. Я это знаю, потому что даже в самые жаркие дни лета мороз неотступно следует за мной, заставляя ежиться от своих обжигающе ледяных объятий. Наверное, это и называется одиночество.       Одиночество души.       Есть разные виды столь любимого многими состояния. Некоторые доставляют радость и умиротворение; другие легко решаются, несмотря на то, что кажутся человеку тяжелыми и нерушимыми путами; какие-то угнетают, но человек не желает менять себя и покинуть эту безмолвную пустошь. Однако есть такое одиночество, что не решить умом, общением, силой воли, изменением характера. Оно пробралось глубоко в душу, сознание, саму твою суть. Ты всегда чувствуешь себя, точно посреди бескрайних песков, где нет ни единого проявления жизни. Ты там совсем один, а вокруг – в реальности – все люди... не те… Нет, они не плохие или неправильные, а зачастую, напротив, очень замечательные, но… Не твои. Вы с ними, точно из разных миров. Вы чужие друг другу.       И от этого душа медленно замерзает, оставаясь без тепла другого человека.       Такие люди всю жизнь окружают меня. Мои знакомые прекрасные люди, но мы далеки друг от друга и никогда не можем понять, что чувствует другой. От этого я давно замкнулась в себе, предпочитая оставлять свои переживания и чувства внутри, не открывая их миру, ведь никто все равно не увидит их…       Не поймет.       Порою мне кажется, что мы с этими людьми точно из разных миров, настолько отличаются наши желания и тайные стремления. Так часто мне доводилось слышать, что девушка моего возраста должна быть бесшабашной и общительной, быть лидером, обожать проводить время со сверстниками и стремиться к успеху во всем. Но меня никогда не влекло общество моих ровесников, а их повседневные разговоры мне казались пустыми и не имеющими не малейшего смысла. Я старалась избегать совместных работ и поначалу даже хотела отказаться от занятий в школе айкидо, куда пришла не по чьему-то наущению, а по воле собственной души, только бы избежать тренировок в группе, мне казавшейся непомерно большой.       Зачастую я хорошо умею ладить со всеми людьми, но только это непринужденное общение складывается лишь в общение один на один, а стоит появиться кому-то еще, невольно я сразу же замыкаюсь и не могу продолжать начатый разговор. Как и поддержать новый. Да и то это получается, если удается найти хоть какую-то общую тему, способную нас немного, но объединить. К моему немалому удивлению, Дориан понял меня и тех пор мы стали заниматься только вдвоем, а вскоре наставник стал моей единственной поддержкой. Пожалуй, если бы я и могла кого-то назвать своим другом, то это был Дориан.       С улицы донеся скрип и хлопок, будто где-то ветром затворилось распахнутое окно. Вздрогнув от неожиданности, я вырвалась из пелены успокаивающих меня мыслей и, вновь поежившись, с головой зарылась под покрывало. Казалось, я нахожусь не в постели, а посреди пустого пространства, которое неистово вертится вокруг меня, подобно буре, готовой в любое мгновение обрушиться и уничтожить свою жертву. Вновь вернулась тошнота, боль проникла в голову, заставляя меня крепко зажмуриться и стиснуть в ледяных пальцах гладкую ткань покрывала. Сознание ухнуло и провалилось в пустоту, позволяя непроглядной тьме охватить мой внутренний храм души и сметая то немногое оставшееся сопротивление.