Обретая себя

      Утро лениво прокралось в мое сознание, упрямо сопротивляющееся пробуждению. А вместе с осознанием, где я нахожусь, пришла и тошнота, но, по крайней мере, без навязчивой боли в голове. После ночи кожу неприятно стянуло, и хотелось лишь погрузиться в прохладную воду, но в этой заброшенной комнате на нее даже намека нет. С трудом поднявшись, точно ночью, пока я спала, меня кто-то хорошо отлупил, я приблизилась к окну, раздраженно распахнув шторы. Я не люблю темные помещения, предпочитая светлые комнаты, залитые солнцем.       От полинявшей ткани в воздух взмыло облачко пыли, и я закашлялась, пытаясь от него отмахнуться, а когда мой взгляд упал за грязное окно, пораженно выдохнула. Луг, ночью показавшийся мне пустым и унылым, при свете дня выглядел совсем иначе: среди трепещущей от легкого летнего ветерка густой поросли высокой травы пестрели волны плавно раскачивающихся ярких цветов. Чуть ниже по склону виднелась речка, игриво переливаясь от танца солнечных зайчиков на ее зеркальной глади, а лес уже не выглядел таким мрачным и пугающим. В просветах между высоких сосен виднелся кажущийся ровным покров сочной травы.       Поразительный пейзаж.       Тряхнув головой, потерла руками глаза, отбрасывая идею о любовании открывшимся чудесным видом за окном. После пробуждения мне стало еще хуже, чем было ночью, и грезы о воде уже занимали все мои мысли. От прикосновений кожу засаднило еще больше, и я выругалась, понимая, что стоит поскорее найти здесь ванную или что-то ее заменяющую. В принципе, я видела раковину на кухне, можно понадеяться, что там есть вода и я смогу умыться и попить. Только вот там я могу сейчас встретить Бориса. Интересно, солнце уже высоко поднялось над горизонтом, сейчас, вероятно, час или два дня, но я не слышала, чтобы кто-то заходил в комнату. Хотя я, конечно, могла и попросту упустить это из-за крепкого сна. Поддавшись минутному порыву, я стремительно приблизилась к двери и распахнула ее.       Никого.       Шумно выдохнув, отбросила со лба спутанные пряди и решительно переступила порог, направляясь вдаль по коридору. Наступление дня уюта этому месту не прибавило, и здесь по-прежнему витала мрачность, навевая тоску и угнетая все сильнее. Передернув плечами, я спустилась вниз, прислушиваясь к возможным звукам, но кругом стояла застойная и невыносимая тишина. Нервно сглотнув, я сжала руки в кулаки, и сделала несколько шагов, направляясь в сторону кухни, но тут же остановилась, вновь прислушиваясь. Однако по-прежнему не было никакого шума, кроме моего собственного дыхания. И помедлив, я пошла дальше.       Осторожно заглянув на кухню, я облегченно выдохнула, поняв, что там никого нет. Более не предаваясь глупым сомнениям, я поспешила к раковине и с неистовой надеждой повернула потускневшую ручку темного крана. После нескольких томительных секунд, показавшихся мне невыразимо долгими часами, на руки хлынул поток ледяной воды. Боги, это оказалась самая замечательная и приятная вода, которая когда-либо касалась моей кожи. Лишь через несколько минут я все-таки отключила воду, чувствуя себя значительно лучше. Фыркнув, я краем платья стерла капли с лица.       Найдя керамический графин, из которого вчера Борис, вероятно, и наливал мне воду, заглянула внутрь и, зажмурившись, сделала маленький глоток, а убедившись, что это обычная вода, с жадностью припала к горлышку. Воду я люблю во всех ее проявлениях, а особенно холодную речную. Так чудесно в теплый день сбросить сандалии и зайти в ласковые воды чистой реки, омывающей тебя нежной прохладой.       И все-таки интересно, где хозяин этого “приветливого” места? Может, Борис куда-то ушел? Графин едва не выпал из моих рук, когда, пропустив несколько ударов, сердце ухнуло куда-то вниз. Быть может, мне удастся выбраться из этого дома? Если Дракула сейчас где-то в отдаленной части особняка, что его не слышно со вчерашнего вечера, то, вероятно, я могу попробовать найти выход, или же мне повезет и парадная дверь будет не заперта. Я попыталась успокоиться и вернула на место графин, горлышко которого до этого сжимала до боли в пальцах. Допустим, мне удастся выбраться наружу, но что желать дальше? Нет! Это все глупости, главное уйти.       В коридоре я вновь остановилась, но только лишь одна тишина по-прежнему окружала меня. Пустая парадная зала даже с наступлением дня выглядела мрачной и холодной, с тонких гардин свисали плотные шторы, оборванные понизу клочья которых, едва заметно колыхались от продуваемого через старые окна сквозняка. Ковровое покрытие закончилось возле колонн и ступни ног коснулись ледяного пола, вызывая нестерпимое желание вернуться обратно. И все же, стараясь не обращать внимания на жгучий холод, колюче лижущий обнаженную кожу, я подошла к двери.       Перед массивными створками, украшенными витиеватым резным орнаментом, я настороженно замерла, охваченная минутным сомнением. Может быть, мне стоит наоборот спокойно поговорить с ним, а не накалять обстановку еще сильнее? Есть ведь большая вероятность, что это действительно лишь абсурдная часть экскурсии, и ничего страшного не произошло, а Камелия сейчас широко улыбается, глядя на меня через монитор в какой-нибудь захудалой студии.       Однако все может быть как раз наоборот и это мой единственный шанс избежать незавидной судьбы пленницы одичалого сумасшедшего, помешанного на человеке, который славился изощренными пытками и казнями через сажание на кол. Наконец решившись, я коснулась прохладного металла винтажной дверной ручки, чувствуя, как дрожат то ли от холода, то ли от страха побледневшие пальцы. Мягко скрипнув, тяжелая дверь поддалась вперед, как тишину прорезал грубый мужской голос:       – И куда ты собралась?       Ужас сковал меня, и казалось, бешено стучащее сердце сейчас сломает ребра и разорвет грудные мышцы. От кончиков пальцев ног по телу прошла легкая дрожь, и, попытавшись сдержать рвущийся из груди панический вопль, я как можно медленнее и спокойнее развернулась. Хозяин особняка стоял на одной из нижних ступенек лестницы в домашнем темно-бардовом халате, скрестив руки на груди и хмуро глядя на меня. Окинув меня полным уничижительного презрения взглядом, мужчина приблизился, и я невольно вжалась в дверь; несмотря на напускную сдержанность, сознание захлестывает паника. Подойдя вплотную, одной рукой он уперся в стену, а второй закрыл дверь на несколько оборотов и убрал ключ в карман.       Наклонившись так, что наши лица оказались на одном уровне, Борис прищурился, цепко смотря в мои глаза, словно бы так мог вырвать из меня душу. Я чувствовала, что не могу сделать и крошечного вдоха, а ведь собиралась быть сдержанной и решительной, так нет, едва не умерла, когда он появился. Борис тем временем по-прежнему смотрел на меня, вероятно, ожидая моих объяснений, и завороженная льдом в его светлых глазах, я сжала руки в кулаки, пытаясь вымолвить хоть слово, но получилось лишь едва приоткрыть рот и испуганно выдохнуть.       Хмыкнув, Борис скользнул безразличным взглядом по моему лицу.       – Прости нас, – словно со стороны услышала я свой голос, показавшийся мне жалким, осипшим и совершенно чужим. – Я понимаю, как неприлично было моей сестре так себя вести, прости, что не сдержала ее. Прости, что, возможно, оскорбили твои чувства, но я не хотела этого, клянусь тебе всеми богами. Как не хотела этого и моя сестра. Просто она слишком одержима темой мистики и вампиров, в том числе, и еще не осознает, что окружающие люди могут не так ее понять, оскорбиться.       Я запнулась под внимательным, но все же равнодушным взглядом мужчины.       – Тебе запрещено выходить.       – Но, Борис, я…       – Молчать! – резко прошипел он, стукнув по стене. От этой неожиданной вспышки гнева я вздрогнула, сильнее вжимаясь в дверь и ощущая, как впивается в кожу резной орнамент. Я никогда раньше не думала, что от страха можно так сильно дрожать, но сейчас, как я ни старалась, мое тело мелко-мелко тряслось, и я панически боялась, что Борис это заметит и разозлится еще больше. – Ты останешься здесь. Я запрещаю тебе покидать пределы этого дома, а если посмеешь ослушаться…       Он наклонился, и прерывистый выдох коснулся моего уха.       – … пожалеешь.       Больше ничего не говоря, Борис отстранился и поднялся по лестнице, скрывшись за поворотом коридора, и как только он ушел, я поняла, что ноги меня больше держать не могут, и опустилась на пол, почти не замечая мертвого холода идущего от камня. Меня колотит. От неодолимого страха и голода желудок свело и меня едва не вырвало. Прижав раскрытую ладонь к груди, я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, пытаясь успокоить клокочущий внутри ужас. Только когда кожа обнаженных ног нестерпимо заныла от царапающего холода, я, шатаясь, поднялась, рукой опираясь о дверь.       Наверное, лучше всего будет вернуться в единственную знакомую мне комнату, но все же я решила сперва зайти на кухню, где вновь окатила лицо холодной водой, желая так хоть немного отрезвить хаотично сменяющие друг друга неприятные мысли. Прислонившись к стене возле окна, я выглянула на улицу, где был самый разгар жаркого летнего дня. Стоя в комнате этого дома, начинает казаться, будто находишься в оторванном от мира пространстве, царстве холода и мрака. Неудивительно, что Борис пребывает в таком скверном расположении духа. Поживи в таком месте даже несколько недель и тьма его коридоров неизбежно проникнет в твою душу.       А запыленные окна еще больше нагоняют тоску.       Мысленно досчитав до двадцати, я вышла в коридор. Разум потихоньку стал брать верх над отчаянием и сидящей внутри паникой, и я решила, раз мне предстоит остаться здесь на неопределенный срок и для неизвестных мне целей, преследуемых Дракулой, – о которых, впрочем, знать раньше времени я и не желаю, – то следует ознакомиться с так называемым местом моего заточения. Учитывая, что сам Борис ушел на второй этаж, пожалуй, начну с той части особняка, где сейчас нахожусь. В конце концов, если мне суждено умереть здесь, я не смогу этого изменить.       Коридор, в котором я стояла, был длинным, как и на втором этаже, но без того поворота, где располагается моя комната. Интересно, а над чем она все-таки? Руками попробовав разодрать спутанные волосы, я отбросила их за спину и прошла в конец коридора, упершись в стену с большим окном посередине. Справа от меня оказалась дверь, в отличие от пустого проема, ведущего на кухню, совсем простая и пошедшая извилистыми паутинками трещин. Нажав на ручку, я дернула дверь на себя и та без труда поддалась. В помещении оказалось на удивление сухо и довольно душно, хоть и так же темно, как и во всем остальном доме. Сквозь узкие, покрытые толстым слоем пыли окна под самым потолком дневной свет совсем не проникал в коморку.       Все же было видно, что почти от самого входа комната наполнена неровными рядами сложенных до потолка поленьев. Значит, электричества здесь нет. Хотя можно предположить, что когда-то оно здесь все-таки было, учитывая наличие водопровода. Как его могли сделать так далеко от населенного пункта, я не знаю, однако быть может, когда-то здесь были и другие дома, ныне уничтоженные по неизвестным причинам. С противоположной стороны за рядом поленьев проглядывало окно побольше, такое же заляпанное грязью и немного отколотое вверху.       Еще раз окинув коморку взглядом, я осторожно прикрыла дверь и повернулась к двери в противоположной стене, оказавшейся тоже незапертой. Помещение за ним было просторным и очень холодным, покрытым ровным серым камнем; в дальнем левом углу в пол была врезана большая каменная ванная, рядом с ней деревянная скамейка и несколько тазов, у стены напротив кадки для стирки белья и связка сухих трав, сплетенных в аккуратные размером с ладонь веники. Впрочем, думаю, едва ли они уже источают запах. У входа был ряд крючков, а в углу высокий шкаф.       Сердце невольно замерло, когда напротив в правом углу я увидела широкое окно, доходящее аккурат до ванной и почти неприкрытое жалкими лоскутами когда-то красивых темных штор, а рядом такую же стеклянную дверь. Быстрым шагом пройдя комнату, я дернула створку на себя, после попробовав толкнуть ее, но та осталась недвижимой. С другой стороны находилось нечто вроде небольшого пруда или уличных ванн, которые я видела в фильмах про Японию. На небольшой деревянной террасе так же стояли два стула, один из которых валялся на боку, и громоздкий вазон, покрывшийся сорняками; вероятно, когда-то в нем росли прекрасные и яркие цветы.       Разочаровано дернув дверь еще раз, я покинула ванную комнату, отметив, что в случае крайней надобности могу попробовать разбить это окно. После я вернулась в парадную залу. По центру ее лежал круглый ковер, уходящий полосой к верху лестницы. На стенах за колоннами висели потрепанные временем и сыростью гобелены; приглядываться к происходившим на них сценам я не стала, приблизившись к углублению, расположенному справа под лестницей, с другой от нее стороны было точно такое же. Над гладким невысоким шкафчиком, на котором стояло несколько статуэток, вырезанных из дерева и покрытых лаком и краской, висела большая картина, изображавшая незнакомого мне темноволосого мужчину, отдаленно чем-то напоминавшего Бориса. В другом углублении я обнаружила портрет величественной женщины с длинными прямыми волосами, подобными жидкому серебру, смотрящей на меня гордо и покровительственно.       Поежившись от пугающей реалистичности картины, я поспешила пройти в коридор, ведущий в другую часть особняка. Двери по левую от меня сторону оказались заперты, а вот широкую и массивную двустворчатую дверь в противоположной стене, с трудом, но мне удалось открыть. За ней оказалась просторная трапезная, но помещение было таким темным, что мне толком и не удалось что-то рассмотреть, а проходить глубже, когда фактически ничего не видно, я побоялась и, вернувшись в парадную, поднялась на второй этаж.       Коридор, ведущий к “моей” комнате, я уже знаю, поэтому, пройдя мимо узкой стены и статуи доспехов едва ли ни в два раза выше меня, я свернула в идущий параллельно первому коридор. Однако здесь меня ждало разочарование: все двери, кроме единственной были заперты, а за открытой оказалась самая обычная комната с мебелью, покрытой белыми, защищающими от пыли накидками. Аккуратно прикрыв дверь, я подошла к окну, почти такому же, как в коридоре на первом этаже, только чуть меньше. Краем темно-коричневых штор я стерла пыль с окна. Моему взору открылся привычный лес, в этой части почти вплотную подступивший к дому.       Я вернулась обратно к лестнице, думая, стоит ли идти туда, где по моим предположениям сейчас должен находиться Борис. Помедлив немного, я все же подошла к входу в длинный коридор, показавшийся мне намного мрачнее остальных. Что же творит порой воображение. Досадливо покачав головой, я бесшумно прошла вперед, стараясь ненароком ничего не задеть в темноте и тем более не уронить. Пробовать открыть здесь двери не стала, решив просто осмотреть сам коридор. Через пару метров по правую от меня сторону уходило широкое ответвление, в конце которого под вытянутым окном я увидела кремовую софу с нежным золотистым узором, круглый стеклянный геридон подле нее, ряд картин на левой стене и пустую кованую жардиньерку справа.       Приблизившись, я склонилась к столику, с восхищением рассматривая высокую бронзовую статую средневекового рыцаря на боевом коне. Удивительно, я не ожидала увидеть здесь что-то подобное. Фигурка была покрыта толстым слоем пыли, отчего казалась серой и тусклой. Пальцем стерев толкую линию на ее основании, я постаралась разобрать начертанные там слова, но уловила лишь их обрывочный смысл. Статуя была искусно выполненной настоящим мастером своего дела, воин возвышался в седле точно живой, бесстрашно глядя в ожидающее его будущее. В руке он сжимал толстую пику длинной с мой локоть. Потрогав кончиком пальца острие и удовлетворенно кивнув, я потянула ее и пика с легкостью выскользнула из холодного захвата рыцаря. Кажется, здесь даже узда на лошади выполнена отдельно.       Вновь подивившись кропотливой работе, вложенной в статуэтку, я спрятала пику в лифе платья, ощущая, как холодный металл уперся в живот. Кто его знает, возможно, эта вещь в какой-то момент окажет мне значительную помощь. Оперевшись коленом о подушку софы, я потянулась и немного отодвинула толстые шторы, уличный свет проскользнул в коридор, окрашивая мрачные стены того в золотистые тона. Однако это место по-прежнему выглядело для меня мертвым и угнетающим. Повернувшись к картинам, я лишь мельком скользнула по ним взглядом и вернулась обратно в коридор.       Идя вдоль стены, я почти физически ощущала сгущающуюся вокруг меня темноту. В конце коридора слева от меня оказалась высокая, узкая полоска двери; не став ее трогать, я огляделась и направилась обратно, только теперь заметив еще одну дверь в противоположной стене, которую до этого не заметила. Поравнявшись с ней, я резко замерла, ноги словно окаменели, слившись с покрытым тонким ковром полом. Подобно склизкому хищнику, коварно притаившемуся во тьме, из-под тонкой щели под дверью вкрадчиво в коридор пролилась неторопливая мелодия. Благоговейный ужас морозным покалыванием скользнул по моей коже от протяжного, скорбного пения женщины, чуть потрескивающего, точно его источник находится в потустороннем мире.       Возможно, в другой ситуации я бы посчитала эту оперную арию трогательной и невыразимо печальной, но здесь, в обветшалых стенах этого старинного особняка она звучала тревожно и жутко. Замогильно. Подобно пению самой смерти, завораживающей жертву своим бархатным голосом, позволяющим приблизиться к той и коснуться ее губ призрачным поцелуем, навеки погружающим во мрак преисподней. Кажется, я слышала о фильме про умалишенного, истязающего своих жертв под звуки классической музыки. Да что же это такое! Опять сплошные кошмары в голову лезут.       Дернувшись, я зябко обхватила себя руками и поспешила вернуться в комнату.       Вихрем влетев в темную коморку, я, чтобы стало хотя бы немного светлее, сдернула шторы, кажется даже порвав их, и залезла на кровать, нервно кутаясь в одеяло. Мне стало еще холоднее, а пугающая мелодия навязчиво крутилась в голове, точно проникнув и прочно впившись в мое подсознание. Яростно помотав головой, я прижала раскрытые ладони к ушам, будто так могла заглушить звуки призрачной арии. Голова снова разболелась, и я опустилась на подушки, сильно зажмурившись. Нет, я больше не могу оставаться в этом доме, в полном неведении об ожидающей меня участи. Зачем Борис принес меня сюда? Что ему может быть от меня нужно?       Насколько сильную боль этот мужчина хочет мне причинить?       Невольно сжалась от охватившего чувства безысходности. Я ощущаю себя, точно зверь в силках, чьи нелепые попытки вырваться лишь сильнее затянули ловушку. Помню, когда моей сестре было пять лет, мы ловили бабочек сачками, а потом сажали их в банку, завороженно наблюдая, как те трепещут, пытаясь выбраться на свободу. Теперь я понимаю, что они чувствовали. Что чувствует любое существо, оказавшись в руках кого-то более сильного, чем оно само. Красочные пленницы нашей игры. Это было так красиво… их яркие крылья, бьющиеся об стекло…       Теперь я поняла их страх.       Перевернувшись на бок, я свернулась под одеялом, тревожно сжимая холодную ткань в руках. Завывания гуляющего в щелях стен ветра стали сильнее, напоминая мне печальную оперу, доносящуюся из комнаты Бориса, и заставляя кровь стынуть в жилах. Поежившись, глухо чихнула. Я так и не знаю, сколько сейчас времени, здесь нигде нет часов, точно Борис, и в самом деле, выпал из общего течения жизни, запершись в стенах собственного мрачного мирка. А теперь в нем оказалась закрыта и я.       В это мгновение поднявшаяся из глубин души злость, смешанная с отчаянием, охватила меня и, отбросив одеяло, я спустила ноги с кровати. Быстро всунув те в босоножки, застегнула ремешки и, перебросив лямку своей сумки, куда перед этим бросила забранную от статуи пику, и даже не задумавшись, откуда она здесь появилась, через шею, едва ли не бегом покинула комнату. Сбежав вниз по лестнице, я направилась в сторону кухни; мягкое ковровое покрытие поглощало звук моих шагов. Достигнув цели, я, не останавливаясь, приблизилась к окну и, сорвав шторы, всем телом налегла на шпингалеты, пытаясь вытащить те из пазух, однако схваченные временем те остались недвижимы.       Со злости стукнув по раме, отошла на несколько шагов и, охваченная мгновенным озарением, развернулась, бросившись в комнату с дровами. Распахнув дверь, на секунду замешкалась, и все же поставила ногу на одно из полений, взбираясь вверх. Здесь ряды были уже значительно поредевшими и едва превышали мой рост, поэтому я могу попробовать добраться до ветхого окна с другой стороны. Щепки врезались мне в кожу, оставляя саднящие порезы и крошечные занозы; закусив губу, я медленно двигалась вперед, стараясь не шуметь.       Наконец, я достигла окна и с силой толкнула створки, без труда распахнувшиеся наружу. Чистый и полный множества сладких запахов воздух охватил мое лицо. На улице оказалось очень тепло и мягкий летний ветерок взъерошил упавшие на лоб длинные пряди. Отбросив их назад, я просунула в окно ноги и, зажмурившись, прыгнула вниз. Боль пронзила меня, когда через считанное мгновение я свалилась на рыхлую землю расположенного под окнами вдоль всей стены цветника. Отплевавшись от забившейся в рот земли, я поднялась на ноги и, споткнувшись, но все же устояв на ногах, перелезла через каменный бортик на лужайку. Еще раз оглянувшись на дом, я сорвалась с места, спеша скрыться в рассеянной темноте леса, способного укрыть меня от лап этого жуткого человека в доме. Сердце бешено стучало в груди, и всевозрастающий страх исступленно гнал меня вперед.       Может быть, я и не могу изменить будущего, но никто не запретит мне пытаться сделать это.