Новый пантеон

– И хватит лести. Высоцкий стоял рядом, хмурясь и вертя сигарету в пальцах. – Ох! – выдохнула Лин. – Спасибо огромное! Хоть вы в меня верить не перестали. Владимир Семёнович угукнул в ответ что-то утвердительно-невразумительное. Но девушку было не остановить. – А то в отряд убийц не взяли. К императрице не пустили. Из мастерской выгнали. Сдохнуть можно! Ой, извините. – Да ничего-ничего. – Вы предлагали объяснить всё коротко и ясно, а я, дурочка, отказывалась. Но это от растерянности, я же тут первый раз. Наверное. И... и... вы сможете меня простить? – Так, работать будем много, без продыху, – Высоцкий глянул пристально ей в глаза. – На режим не жаловаться. Не сдаваться. Не унывать. Буду задавать вопросы, много вопросов. Понятно? Она кивнула. Это был совсем другой Высоцкий: вкрадчивая мягкая манера речи пропала, жесты стали резкими. Таким она себе когда-то и представляла его. – Чтобы пройти сквозь эту сферу, надо всей душой стремиться к людям. Очень просто. Начали! – с этими словами Владимир Семёнович плавно ушёл вглубь студенистого слоя и исчез из виду. Лин непроизвольно оглянулась на Лисичку. Та легла на Треугольник и задремала. «Не пропадёт», – подумала девушка и сосредоточилась на том, чтобы спустится вниз, к поверхности. Ничего не произошло. Увы, она по-прежнему избегала даже мысли о встрече с родными. Да и угодить на собственные поминки ей не улыбалось. Однако стремление преуспеть постепенно пересилило страх. Едва она убедила себя в том, что важнее всего сейчас очутиться среди живых, как белёсый слой мелькнул перед глазами, как двадцать пятый кадр, и девушка со свистом провалилась вниз. Блеснул золотом острый шпиль с ангелом. Лин упала на песок. Заячий остров. Петербург. Двенадцать пополудни. Пушка шарахнула прямо над ухом. Рядом, в полуметре над поверхностью, сверкнул кометой и остановился Высоцкий. – Первые навыки осваиваются влёгкую: появляться там, где мы нужны; различать голоса живых и себе подобных. В другом придётся попотеть, – и он вдруг ухмыльнулся. – К праотцам лирику. Так, как вы, шмякаться нельзя. Только что были над Москвой, а оказались вон где! Лин поднялась на ноги. – Пожалуйста, расскажите, как это делается? Чтобы оказаться рядом с тем, кто зовёт, – попросила она. – Да запросто. Прислушивайтесь постоянно, ни секунды не пропуская. Как только поймёте, что о вас думают, постарайтесь увидеть этого человека, а там уж всё само получится. Инструкция показалась ей весьма туманной, но девушка решила попробовать. Высоцкий тем временем куда-то пропал. Она, как говорится в романах, вся обратилась в слух. Молитва в храме. Ругань застрявших в пробке. «Линия, кстати, нам стоит перейти на "ты"», – услышав это, она обернулась. Шелестела водою Нева. За рекой – улицы, машины, люди, кольцевая дорога, поезда, усадьбы за городом, леса и... Лицо Высоцкого, который обращался к ней в мыслях. Уловив образ, Лин всё отчётливее видела барда, а окружающее пространство как будто смазывалось, вытягивалось в стрелу и проскакивало мимо неосязаемой дымкой. Секунды не прошло, как девушка оказалась рядом с Владимиром Семёновичом над площадью. Напротив – красная церковка с пятью чёрными куполами. Таганка. Москва. Двенадцать-ноль-две. – Не переставайте прислушиваться, – продолжал Высоцкий, как будто они не расставались. – Мы, боги, к человеку приставлены, чтобы чаянья исполнять. Не переделывать, не подстраховывать, не хранить. На этот случай есть другие работники. – Давайте на "ты", – поторопилась согласиться Лин. Надо ж было когда-нибудь это сказать. – Не перебивай. Задачка: одна мадама задумала убить диктатора, на пути у неё много препятствий, но мы можем их устранить. Будем мы это делать? – Ну-у, – протянула девушка. – Если диктатор погубит тысячи людей... Да, наверное. – Нет. Нельзя вмешиваться. Если сами начнём творить историю, придут добрые ангелы и заберут нас в Рай. Другой пример. Расстрелял один норвежец семьдесят семь человек и ещё полторы сотни ранил. Следовало ему помешать? – Конечно! Почему, если это в наших силах, мы должны бездействовать? Знать и не остановить – ещё большее преступление!!! – А вот Питер, который Брейгель, который Мужицкий, решил иначе. И его мнение перевесило просьбы Гамсуна и Хейердала остановиnm убийцу. Ты слушаешь? – Да. Хотя это очень тяжело принять. Начинаешь отчаиваться, когда понимаешь, что боги бессильны, как люди. – Богом быть горько, дорогая моя. Чувство собственной беспомощности отравляет. Но слушать надо голоса, не меня. Я ещё тридцать раз повторю, а зовут, бывает, всего однажды. Некоторые, не дозвавшись, руки на себя накладывают. Подхватив девушку под локоть, Высоцкий в ту же секунду оказался в тёмной подворотне, где бомжиха рыдала над разбитой бутылкой. «Боже, хоть бы он отстал от меня», – был отчётливо слышен сиплый, пропитый голос, который когда-то был нежным, девичьим. Бомжиха тихо лила слёзы. Высоцкий пошарил в карманах, достал ворох смятых банкнот. – Люди постоянно теряют, – пояснил он. – Отдаю тем, кому нужнее. – А почему не детям, больным раком?! – всколыхнулась Лин. В этот момент она почувствовала сильнейшую боль. Столько мучений выпадало маленьким пациентам. А эта... Ну чем она заслужила помощь?! – Бог беспристрастен, он не судит. Что бы ни врали про страшный суд, – сказал Высоцкий, доверяя ветру прибить деньги к ногам несчастной. – Самое суровое судилище человек устраивает себе сам. При жизни и после. Бомжиха тряско подбирала деньги, когда к ней подошёл гоповатого вида парень: «Ну, чё? Притащила?» – выскреб из слабо сжатой руки банкноты. «Ладно, живи пока», – и скрылся. Лин прислушалась. Множество просьб, молитв, надежд, ожиданий, требований. – Это всё не то, – сказал Высоцкий. – Этим занимается Галина Вишневская. Её команда. Кстати, весьма многолюдная. Они слушают, передают вверх по инстанциям, так сказать. А мы – действуем. Они уже выбрались из подворотни и шагали по крышам разновысоких домов. – От нас команда Вишневской отличается тем, что их не заберут ангелы? Ну, за дерзкое вмешательство в историю. – Именно! – воскликнул Высоцкий, спускаясь к реке. – Очень хороший вывод. Слушать и видеть ты научилась. Но работа с людьми – не единственное, что должны уметь боги. Владимир Семёнович уселся на ограде Краснохолмского моста. Мимо неслись машины, внизу чумазым сомом лежала Москва-река, еле шевелясь. Девушка встала рядом с Высоцким, спиной к реке, лицом к прохожим. Она щурилась от солнца, которое казалось ей блёклым. – Страдать не нужно. Это – жизнь. Я – капитан Очевидность, как сейчас принято говорить, – хмыкнул бард. – В наших силах менять природные явления, причём без страха быть прижученным. Например, поднять спиной облака. Расшириться и спрятать под собой землю. Накрыть огонь, чтобы ветер не раздул пожар. Удержать воду в русле реки. Скрепить землю, если вдруг – трещины. Потом, очищение воздуха во время эпидемии – особое умение, которому я даже не научу, за этим надо идти к европейцам. Ну, и много всякого, сразу не пересказать. Работа с ветром для меня – самая сложная. Сила Кориолиса, термики. Ты слушаешь? – Да, конечно, – сказала она и тут же поняла, что всё внимание переключила на Высоцкого, а следовало сосредоточиться на людских просьбах. – Не грусти, – вдруг улыбнулся Владимир Семёнович. – Перекур пятнадцать минут и – начнёшь работать. На месте, где он сидел, полыхнули искры. Самого актёра там уже не было. Лин вслушалась, не зовёт ли кто-нибудь знакомый. «Конечно, я беспокоюсь. Как вы там, в тумане?»