Новый пантеон

Олег опустил револьвер, однако пристального взгляда от Лин не отвёл. Лермонтов стоял к ней спиной. «Как будто меня здесь и нет. И разговаривать со мной незачем», – подумала Линия; ей захотелось окликнуть Лермонтова и заверить, что Олег и сам понимает, кто здесь к кому. Она дотронулась до плеча поэта. Вид чешуйчатой, по-змеиному изогнувшейся конечности ввёл её в ступор: неужели рука теперь так выглядит?! Лин со стоном выдохнула – шипение потухающих углей, а не звук человеческого голоса. – Экскурсия окончена, – отчеканил Михаил Афанасьевич и отпустил обруч. Наиболее устойчивые души потащили обруч по широкой дуге, провожая более легковесных. Лин спрятала змееподобную руку за спину. Как они ни старалась оглядеть себя, зрение подводило. Предметы расплывались, души были похожи на пятна света, и кто из них кто, Лин различала только голосам. Ярость, крутившуюся внутри тяжёлым жёрновом, она пыталась заглушить логикой: очевидно, что-то пошло не так – недаром Высоцкий посоветовал ей вернуться; но что, скажите ради всех светлых сил, ей делать?! И главное, как она умудрилась опять вляпаться в историю, не успев покончить с предыдущей? Лин решила не шевелиться, по возможности не дышать и не вспоминать о том, что всего-то хотела задушить пожар. – Главное, теперь Лермонтова не задуши, – ядовито отозвался Олег. Он весьма ехидно улыбнулся и указал револьвером пониже солнечного сплетения поэта. Лин опустила взгляд и чуть не захлебнулась от ужаса. – Оставьте, я даже польщён, – возразил Михаил Юрьевич. – Давно женщины не дарили меня объятиями. Широкий пятнистый хвост обвивал талию поэта. «Нет, это не я, это не могу быть я», – повторяла про себя сбитая с толку девушка. Она чувствовала холод, струившийся по рукам и ногам, обволакивавший тело, разветвишийся на ледяные потоки, которые дотягивались и до кончиков ушей, и до хвоста! Досаднее всего было то, что она не контролировала этот проклятый хвост. Он двигался сам по себе, исполняя её первоначальное намерение – задушить. – Хватит соревноваться в безрассудстве! – Булгаков обращался к убийцам иллюзонов; он подхватил вернувшийся обруч, и тот накалился в его руке добела. – Вы доиграетесь. Кто-нибудь пострадает. – Я не против, – Даль снова поднял револьвер, целясь девушке в голову. Змеиный хвост сильнее стиснул эфемерную, но всё же уязвимую жертву. Лермонтов вскинул руку – раскрытая ладонь загородила лицо Лин. «Не может быть, чтобы я хотела его гибели», – она попыталась сказать это вслух, но вышло лишь убедительное змеиное шипение. И тут Лин, глядя в спину Мишелю, поняла: это какое-то жуткое внушение. Самовнушение или нет – она разберётся позже, а сейчас надо стряхнуть с себя страшный морок, пока не разразилась трагедия. Своим – чистым, звонким – голосом она крикнула Олегу: – Не стрелять!!! Змеиная холодная ярость взвилась и едва не поработила девушку снова. Но Лин уже порядком была сердита на саму себя за допущенные промашки. Её собственный гнев, окрашенный в кричаще-розовый, выплеснулся – осязаемым жаром окатил девушку с ног до головы, заставив нечто с шипением соскользнуть с правого плеча. Удавка-хвост разжался, отпуская поэта. Даль выстрелил в уползающую горгону, испещрённую ожогами. Лермонтов с разворота уложил выстрелом иллюзона в ядовито-красном, со змеями на голове, – эта горгона примостилась на левом плече девушки. Последнего иллюзона из тех, что напали на Лисичку, при попытке бежать расстреляли сразу из двух револьверов. Булгаков откашлялся, как будто у души могло першить в горле. Поправил и без того безупречно сидевший пиджак. – Объяснений? – спросил Лермонтов; он так и остался стоять вполоборота к Лин и вежливее вести себя не собирался. – Да я поняла, – перебила его девушка. – Сосредоточилась на том, как буду душить пожар, и перестаралась. Потом прошляпила момент, когда иллюзоны сели на хвост. Короче, мастерица я притягивать неприятности и в богини не гожусь. Но хотя бы убивать научите! Салтыков, который Щедрин, сказал, что горгон наплодилось множество. Лермонтов и Булгаков переглянулись. Поэт тряхнул головой, явно не одобряя ход её мыслей. – Уговорите её, – обратился Олег Даль к писателю. – Пусть отдаст пушку. Неровён час, полезет эта вооружённая дрянь... Вот тут вышел перебор. Даль, понятно, имел в виду новых, вооружённых иллюзонов кисти Врубеля. Но всех покоробила двусмысленно прозвучавшая фраза. Михаил Афанасьевич нахмурился, а Мишель так и вовсе бросился к Олегу, схватил обеими руками за ворот рубашки, да с такой силой, что тому пришлось отступить на шаг. Лин заметила, что Олег взялся за рукоять револьвера. Это было опасно. – Я объясню вам, любезнейший, – процедил сквозь зубы поэт. – В чём ошибка ваша. – Уж сделайте милость, – зло ухмыльнулся его противник. – Заодно, может, сами поймёте смысл происходящего. Хороший терапевтический эффект, как известно, от проговаривания вслух. – Они опять, – Булгаков закрыл глаза ладонью. Жест демонстративный и ясно призывающий оставить мальчишеское, неразумное поведение. Увы, этого никто, кроме Лин, не заметил. Пройдя там, где недавно лежали останки горгоны, а ныне ветер начисто вымел само воспоминания о них, девушка подобралась к Михаилу Афанасьевичу и взяла его под руку. Она видела, что вокруг обруча собирались новые экскурсанты. Если спрашивать, то – сейчас. Стоило ей прикоснуться к Булгакову, и он прекратил показательные страдания и снова сделался серьёзным. – Отойдём, – сказал он, кивая на убийц иллюзонов. – Их связывает задушевная вражда. Олег и не собирался в вас стрелять. Он провоцировал Мишеньку. – Почему мне не удалось сразу сбросить образ змеи? Как я вообще умудрилась в неё перевоплотиться? – На второй вопрос отвечать долго. Обсудим позже. По первому пункту: от облика змеи вас избавили сильные душевные переживания. Про накал страстей слышали? Вот, это был он. Булгаков аккуратно высвободил руку и начал новую экскурсию. Лин вернулась к убийцам иллюзонов. Они уже неиллюзорно колотили друг друга, но выглядело это удручающе нелепо: ведь оба были невелики ростом и телосложения отнюдь не мощного. – Спасибо, мальчики! – с покровительственной улыбкой произнесла Лин, встряв между ними. Как она и предполагала, такое обращение шокировало обоих мужчин. Они непроизвольно разошлись по сторонам. – Верни Чайковскому пушку, – потребовал Даль. – Я гарантирую, что с тобой ничего не случится. Могу лично охранять тебя, пока все упыри в красном не переведутся. – Ха! Легко обещаете, – Лермонтов скорчил презлую гримасу. – Когда из восемнадцати застрелили пять. – Остальных прихлопнули вы? – с энтузиазмом спросила девушка. – А можно мне с вами? Пожалуйста! Лермонтов отвернулся. В его отмашке, мол, оставьте и прекратите напрашиваться, Лин уловила смятение. Честно признаться, впервые она уловила чьи-то мысли; Лермонтовские были о том, что она даже не сочувствует своим иллюзонам, которые проживают мучительно короткую, ужасную жизнь, полную боли и разочарования. Поэт ушёл в считанные мгновения. Олег Даль остался и ждал, что ему всё-таки отдадут пушку. Раскрытая ладонь явно указывала на это. Он считал, что теперь, когда Лин определилась: стала богиней, а не убийцей иллюзонов – пушку следовало вернуть. Смерив актёра рассеянным взглядом, девушка собралась спускаться вниз. Тогда Олег схватил её за руку. – Совету крепко подумать, убийца ты или богиня, – произнёс он; лицо его выражало одновременно гнев и безразличие; Лин даже удивилась, как такое возможно. – Если учиться убивать, то только не у Лермонтова. За последний час он пришиб девять ведьм в одиночку, тогда как меня подстраховывал ваш друг-писатель, а Гоголю помогал Шостакович. – Не нуждаюсь ни в наставлениях, ни в опёке, – ответила Лин, искренне не понимая, чем плох учитель, который лихо расправляется с врагами. – Тогда не лезь в наш тесный кружок! – Даль отбросил её руку, заставив девушку развернуться и отступить на пару шагов. – Бить иллюзонов смертельно опасно. Даже невооруженных. – Я знаю! – крикнула Лин. Ох, как же она была сердита на Олега. Ведь по его вине её не приняли в отряд убийц. – Чёрта с два ты знаешь! – Олег ударом хлыста уложил обоих бесов, даже не взглянув на них. – Ты развлекаешься, бегаешь по сферам, морочишь людям головы. Глупая, безответственная, самовлюблённая девчонка! Ну всё, теперь она рассвирепела по-настоящему. Сорвав с пояса шнур с кистями, она перехватила его посередине и крутанула, чтобы тяжёлые кисти набрали скорость и удар получился сильнее. Олег заткнул за пояс хлыст и убрал револьвер, который держал в опущенной руке. «Меня этим не купишь. Не отступлю! – ей было наплевать на то, что он не собирался отвечать ей. – Нарцисс-выпендрёжник, чтоб ему...» Она замахнулась. Олег только поднял брови: серьёзно? Нарцисс-выпендрёжник??? Лин хлестнула шнуром, Олег увернулся, поймал шнур и выдёрнул из её рук, даже не особо-то и напрягаясь. Девушка покатилась клубочком, но тут же поднялась на ноги и пользуясь тем, что противник стоит к ней спиной, быстро зарядила пушку ядром-слезой. Выстрел. – А вот это, знаешь ли, подло, – проговорил Олег, отряхиваясь. Он был облит водой с головы до ног. – Я всё равно добьюсь своего. Никто мне не запретит, – бросила она, осознавая, что фраза звучит и высокомерно, и пафосно, ну, пусть. – Ловите на прощание тысячу чертей! Полыхнув искрами перед носом ошарашенного противника, она мгновенно оказалась на границе сфер, очень далеко от места их разборки. «Бестолочь! Ты же Булгакова подставила!» – донеслась до неё мысль Даля, но раскаиваться было поздно. Хотя нет, вот сейчас девушке стало по-настоящему стыдно. Из тьмы к ней, виляя хвостом, выбежала Лисичка. – Теперь-то ты узнаёшь меня, – вздохнула Лин. – Подожди ещё чуть-чуть. Искря на ходу, она переместилась ко гробу Гоголя. Вспомнив, какое оружие выбрал Николай Васильевич, откопала среди прочего огнемёт. И очень обрадовалась, когда увидела двух музыкантов: Шостаковича с Ростроповичем. К её неудовольствию, Салтыков-Щедрин был с ними. Смущаясь, девушка попросила помочь Михаилу Афанасьевичу. – Все заняты, – не глядя на неё, ответил Михаил Евграфович. Лин умоляюще взглянула на виолончелиста. Ростропович был согласен помочь, но Салтыков-Щедрин не отпустил его – второй раз девушке удалось прочесть чьи-то мысли (впрочем, не было гарантии, что эта фраза не продумывалась специально для неё): «Сами заварили кашу, сами расхлёбывайте». Пришлось заставить себя вызвать в воображении лицо актёра. Она тут же оказалась рядом с Олегом. Ни говоря ни слова, он забрал у неё огнемёт и за считанные минуты отправил тысячную рать нечисти во тьму.