Новый пантеон

– Всему, что может самостоятельно передвигаться, нашли применение. Гончим Псам, Телеге, Тысячелетнему Соколу... Даже на Электрической Машине, было такое созвездие, кто-то умудряется ездить. Правда, не из наших, – Высоцкий присел на одно колено и потянулся, чтобы погладить Лисичку. Звёздный зверёк увернулся от руки и исчез среди переливчато сверкавшего мусора. Лин не удивилась тому, что не нашлось желающих приручить зверька: странный он, табаком интересуется. Лисичка быстро вернулась, волоча за собой спутанную упряжь, пристёгнутую к Треугольнику, такому же созвездию, как и она сама. Подбежав к девушке, зверушка выжидательно остановилась. Лин распутала вожжи, но хитрая Лисичка не дала надеть на себя упряжь. Хмыкнув, Владимир Семёнович поманил созвездие сигаретой. Зверёк стал сговорчивее, сам впрягся в повозку. Лин встала месте с Высоцким на основание Треугольника. Резвая Лисичка помчала их к чёрному мраку, окутавшему Землю. – Начну, как вы просили, с пресловутой вечности. «Вечность» – это тысяча лет существования души в теле или без него, – объяснял по дороге Высоцкий. – Оказались здесь – нет гарантии, что ваша тысяча лет только началась. Вычислить, к перерождению или к окончанию клонится жизнь души, невозможно. Единственная верная примета: перед тем, как уйти отсюда, мы становимся прозрачнее на вид, да и ветер активнее сносит. – Тут же метафизический мир! По идее, не должно быть настоящего ветра, – возразила девушка. – Верно, воздуху взяться неоткуда. Ветер нематериален, – Высоцкий указал на тьму, которая была совсем близко. – Особый вихрь, который сметает в кучу остатки иллюзонов. Он как метлой метёт, подгоняя души к следующим перерождениям. – Стоп, стоп! Что за иллюзоны? – Лин непроизвольно потянула вожжи на себя. Лисичка приостановила бег. – Лично я не хочу, чтобы вы связывались с ними. Иллюзон – это результат мыслительной деятельности людей, живущих на Земле. Вот вообразил кто-то, как выглядит Ромео... – И возникла ущербная копия, полная романтических бредней, – закончила за него девушка. – Чем детальнее воображают характер, тем полноценнее образ? Представляю, сколько этого добра у писателей! – В точку, Линеечка, в точку! В этот момент резвое созвездие погрузилось в чёрную тучу, увлекая за собой Треугольник и обоих пассажиров. Ветер, утихший в звёздной сфере, свирепствовал здесь с утроенной силой. Лин пригляделась: неоднородная тьма была насыщена фрагментами тех самых иллюзонов. Мириады разрушенных, но не уничтоженных образов заполняли пространство, в котором трансцендентальный ветер выдувал некое подобие коридора. – В этот коридор попадают новопреставившиеся? – уточнила Лин. – Тут же, во мраке, со всем удобством прячется нечисть, ожидая намёка на зов. Без зова, как вы убедились, лукавые духи не смеют навязать свою компанию живым душам. Лисичка стремительно пересекла этот отрезок пространства, вынырнула из истончившейся тьмы и остановилась. Едва мрачный слой, кишащий небылью и нечистью, кончился, ветер тоже стих. Землю покрывал белёсый и плотный, как желе, туман. Он был похож на оболочку «анона» и состоял из... ...человеческой речи! Тут сливались, подавляя своей разнородностью, все звуки: от шёпота до вопля, от проклятий до экстатических восторгов. Слышны были все тембры, все эмоции, а главное – во всём был смысл. Смысл легко улавливался и поражал неприкрытой наивностью желаний, чаяний, стремлений. – Это звучат не слова, а мысли тех, кто живёт на планете. – Мы над Россией? Высоцкий кивнул. – И что, мои мысли также громко звучат? Высоцкий уклончиво повёл головой в сторону, будто стал вдруг болгарином. – Ясно, – выдохнула девушка. – Значит, если кто-то подумает обо мне плохо, возникнет этот ваш... Она вовремя осеклась. Хотела сказать «демон», потому что забыла, как Владимир Семёнович называл фантомные образы. – Спасибо, – поблагодарил Высоцкий. – «Иллюзон» называется, запомнить просто. Он отражает не вашу реальную суть, а иллюзии того, кто о вас думает. И сразу предвосхищаю второй вопрос – да, иллюзон живёт самостоятельной жизнью. А если вы хотели спросить, надо ли самой разбираться с ним, то – нет, не надо. Для этого существует отряд убийц. Лин взглянула на Землю. Её ноги тут же начали проваливаться в вязкую субстанцию, а предметы внизу приобрели поразительную отчётливость. Вот какой-то немолодой, весьма тучный мужчина бродил в беспокойстве из стороны в сторону, а едва заметный иллюзон в образе расфуфыренной юной девицы тыркал его, поминутно заставляя разворачиваться и шагать в обратном направлении. – Другими словами, при жизни мы производим тысячи иллюзий, которые сбиваются в тучу над Землёй?– подытожила она, выбираясь из белёсого киселя. – Не совсем так, – замялся её спутник, тайком поглядывая в сторону; там, вне зоны видимости его собеседницы, остановились три дамы. – Иллюзон по сути вредитель, паразит. Он перетягивает внимание хозяина на себя, а когда бывает забыт хозяином, то бросается на собственный прообраз. – Не повезло «звёздам», – неприязненно повела плечом Лин. – Верно, – согласился Владимир Семёнович. – Когда много народу думает о какой-нибудь знаменитости, иллюзоны сбиваются в кучу. В большой устойчивый фантом. – Такими выдумками занимается отряд убийц. Руководит отрядом Пётр Ильич Чайковский, – прозвучал певучий женский голос. Лин резко обернулась. Опять их прерывают, на этот раз некстати! Она хотела узнать, как ей защитить от иллюзонов своих близких. Как оказалось, с ней заговорила одна из трёх женщин, стоявших поодаль. Лин нечего было ответить, поэтому она принялась рассматривать новые лица. Ближе всех – очень полная пятидесятилетняя дама в соболиной шубе поверх простого шёлкового платья; следующая – более пожилая, в меховой горжетке и с незажжённой сигаретой в зубах; третья, на вид лет семидесяти, в бархатном концертном платье и с высокой причёской. Последняя дама была не седа, как две другие, а черноволоса. В ней легко было узнать Вишневскую, всемирно известную оперную певицу. Посередине актриса Фаина Георгиевна Раневская поправляла то нитку жемчуга, то горжетку. Но кто была та, в богатой шубе, Лин не знала. – Пусть вас не вводит в заблуждение наряд Елизаветы Петровны, – шепотом подсказал Высоцкий. «Точно! Вот кто эта величественная дама! А какое обманчиво скромное платье... Российская императрица, младшая дочь Петра Первого... а где же лента через плечо, орден, атласное платье на фижмах или, если она в домашнем, – этот, как его, шлафрок и бесчисленные кружева???» – Надоели, – произнесла негромко Елизавета Петровна, прервав судорожный поток мыслей. – В отчаянье впадать не изволите – вот и славно, приводить вас в чувства не придётся. Елизавета Петровна слегка повернулась к Раневской. Та пожала плечами: – Если пациент хочет жить, медицина бессильна. Елизавета Петровна рассмеялась. Со словами: «Нет нужды в моей богадельне», – вынула из кармана шубы красивую коробочку, передала Фаине Георгиевне. Вишневская, увидев это, досадливо нахмурилась. Смеясь, императрица подманила сверкавшую звёздами Большую Медведицу. Та подошла и подставила Елизавете Петровне бурую спину. Наблюдая, как быстро удаляется великая императрица российская, Лин наклонилась к уху своего спутника и прошептала: – Надо же, как медведь быстро бегает! А что, он никем из древних греков не занят? – Был, был занят, – ответила оперная певица, опередив Высоцкого, и продолжила, обращаясь к Раневской. – Просто возмутительно, как вы, Фаина Георгиевна, бесцеремонно посягаете на время императрицы. – Я обратилась к личности, а не к чину, – парировала та; затем она повернулась к девушке. – Созвездие Лисички прежде служило Елизавете Петровне и с её лёгкой руки пристрастилось к табаку. Потом французы подарили нашей императрице Большую Медведицу, а Лисичка сбежала. На Медведице в своё время катался Карл Великий. Фаина Георгиевна протянула девушке коробочку. Это была инкрустированная табакерка. – Знаете, что? Когда обнаружите в себе призвание быть богиней, сразу ко мне или к Володе обращайтесь, – сказала актриса. – А теперь мы оставим вас наедине с Галиной Павловной. Она тоже певица. Не взглянув на приму Большого Театра, ахнувшую от последних слов как от пулевого ранения, Фаина Георгиевна подманила созвездие Колесницы, самым незаметным образом стоявшее невдалеке. Лин подумала, что своей язвительностью Раневская отнюдь не удружила ей. Галина Вишневская, оперное сопрано, супруга не менее знаменитого Мстислава Ростроповича, смерила взглядом девушку, раскрутившуюся на перепевках хитов (она не переводила даже, просто подбирала созвучные и смешные слова). Раневская уселась в Колесницу. – А вам, дружочек, в другую сторону, – сказала она Высоцкому. – И не отвлекайте девочку. Увидитесь ещё. Высоцкий по-военному коротко кивнул и погрузился в кисельно-вязкое марево, сразу пропав из виду. Колесница бесшумно покатила прочь. – Прогуляемся немного, – Вишневская протянула руку к вожжам. Лин подвинулась, освобождая для неё место на Треугольнике. Лисичка пустилась вскачь, словно бежала по обычной лужайке, а не по ковру из человеческой речи. – Им легко предлагать вам работу, в своём будущем они уверены, о них будут ещё долго помнить. Вам же надо в первую очередь позаботиться о себе. Слава мимолётна, – немного свысока говорила Галина Павловна, наблюдая, как тает белёсый покров, уступая место прозрачным атмосферным слоям над океаном. Скука и тоска охватили девушку. Она незаметно для себя потеряла нить разговора, ей подумалось: вот попрощается с Вишневской, и надо будет подняться обратно, разыскать Булгакова и выплакаться, уткнувшись в лацкан пиджака. Удобный у него лацкан. – Да какой там лацкан! – возмутилась Вишневская. – Вы вообще слушаете, о чём я с вам говорю?! Не хотите ничего для себя, сделайте хотя бы приятное близким. Родственники менее знаменитых людей рассчитывать на чудо не могут. – Я поняла, – прервала её Лин. – Отсюда можно помогать, а на Земле это воспримут как чудо. Умершие праведники помогают всем, и их начинают почитать как святых. – Да. В сообразительности вам не откажешь, – казалось, Вишневская взвешивала, стоит ли рассказывать дальше. – Кто решил провести вечность, заботясь о других, так и поступает: творит ожидаемые чудеса, прилюдно и регулярно. Раз выбрав эту стезю на попятный идти негоже. Тьфу, наслушалась Елизаветы Петровны, заговорила, как она. Одёрнув саму себя, Вишневская потянула вожжи. Лисичка повернула влево и вниз. – Погодите! – Лин тоже потянула звёздные поводья. Хитроглазое созвездие остановилось и село, глядя на неё. Не зная, как скрыть замешательство, девушка открыла табакерку и протянула зверьку. Лисичка нюхнула, чихнула, завертелась на месте и легла к ногам новой хозяйки. – Принимайте правильное решение, – убеждённо заговорила Галина Павловна, выдержав паузу. – Нет смысла тратить вечность на других. Что перерождаться раз за разом, что служить людям ради сомнительной славы – конец один. Мой вам совет: отправляйтесь на задворки райского сада и усердно молитесь. – А что на задворках? – Лин поймала себя на том, что включила «сладкую дурочку». Она всегда так делала, когда совет или советчик был не по нраву. Прелесть «сладкой дурочки» в том, что ум освобождался от мыслей. Только пустота, только хардкор, словом, никакому чтецу мыслей не раскусить. – Там увидите столпы света, – объяснила Вишневская. – Это – молящиеся. Из такого состояния перерождение происходит не в человека, а в ангела. – Почему вы не там? – заулыбалась Лин. Сама наивность! – Жду, пока муж наиграется в спасителя человечества, – с лёгким раздражением ответила Галина Павловна. – Но без какого-либо занятия здесь находиться невозможно, поэтому я слушаю молитвы живых и даю консультации таким, как вы. Будете спускаться к родственникам? – Нет, – Лин забрала у Вишневской вожжи. – Спасибо за заботу. Без вас бы я растерялась, а теперь точно знаю, что делать. Подвезти куда-нибудь? Она потеребила за ухом Лисичку; та поднялась, готовая мчаться, куда направят. Вместо ответа Вишневская поиграла пальцами, якобы не решаясь принять предложение, однако было явственно видно: оперной диве досадно. Ещё бы! Какая-то выскочка, девчонка, а туда же. Популярна. На что-то надеется. Да к тому же разъезжает на бывшей вимане императрицы. «Я бы на её месте ненавидела такую, как я», – усмехнулась про себя Лин, отъехав на приличное расстояние от места, где они распрощались. Девушка решила, что сперва уничтожит всех иллюзонов, которых умудрилась наплодить при жизни, а потом уж подумает о себе. О душе. «Да кого я обманываю – с горечью вдруг осознала она. – Занимаюсь чем угодно, лишь бы не спускаться к Земле. Это не страх увидеть, как они скорбят по мне. Просто если окажусь там, сойду с ума от горя. А что, легко! Вот уж тогда Елизавета Петровна без колебаний заберёт к себе в приют для умалишённых». – Вовсе у ней не приют! – крикнул кто-то ей вслед. – Вот чёрт! Всюду меня слышно, – проворчала Лин и спохватилась. – Ой, нет! Только не это... Досада мгновенно сменилась страхом, ведь рядом не было спасительного обруча, не было кого-то знакомого. – Не беспокойтесь об нём! – снова крикнул тот, из-за кого Лин неосознанно вызвала беса. – Сейчас мы его, голубчика...