Новый пантеон

Перед Линией вспух корявый бес, обросший бурой шерстью, как старое дерево – мхом. Едва вылупившись из тьмы, он сразу двинулся в атаку, рыча и вытягивая когтистые ручищи. Его хвост дёргался, как раненая змея, но бес-то был здоров! Булгаков и Высоцкий заслонили девушку от него. – Как же я прошляпил... – выбранил себя Михаил Афанасьевич. Высоцкий поспешно сунул руки в карманы джинсов. Он явно что-то искал и так же явно не находил. – Чёрт, чёрт, чёрт! – забывшись, шипел он, и трое нечистых радостно повыскакивали из тьмы, повинуясь призыву. Владимир Семёнович поднял ошарашенный взгляд: неужели облажался? Как в первые моменты здесь?.. Михаил Афанасьевич вспомнил, чем ещё можно отгородиться от вражьих рыл, и взмахнул обручем – рыжий мерцающий свет разошёлся во все стороны. – Это отпугнёт их на время, – объяснил Булгаков. – Но лучше нам убраться отсюда. Хватайтесь. Последнее он сказал для Лин, Высоцкого и просить не надо было. Втроём они вцепились в обруч и, сорвавшись с места, понеслись вверх. Оказалось, что в вышине ветер, сдувавший тех, кто непрочно стоял на ногах, был намного сильнее. Глядеть по сторонам стало затруднительно. Разговаривать – тем более. – Пока вы не можете противостоять здешним тварям! – прокричал писатель. – Избежим стычки и дождёмся кого-нибудь, кто нам поможет. «Ну, спасибо, хоть ругать не стал...» – с облегчением выдохнула Лин, по привычке выдохнула, не выпуская воздуха, и уткнулась в лацкан булгаковского пиджака. Михаил Афанасьевич мельком глянул на неё и устремил взор на барда, а тот поиграл бровями, мол, женщины впечатлительны, что с них взять. Но Лин поступила так не потому, что испугалась, она действительно спряталась от ветра. Из-под прикрытия она умудрялась наблюдать, как менялось пространство вокруг. Обруч прорывался сквозь сферу, где темнота была проницаемой для взгляда, а предметы – похожими на стилизованные изображения мифических и реальных существ. Звёзды – вот то, из чего состояли все они. Вдруг Лин заметила пятно ярче звёзд, зигзагами летевшее по диагонали вниз. Девушка навалилась на обруч, чтобы получше рассмотреть, кто это, и затормозила их собственное движение. Среди безучастно дрейфующих созвездий мчался по своим делам выходец с Земли. Выглядел он презанятно: в чёрном фраке и жемчужно-серых панталонах со штрипками, в двух цилиндрах, одному из которых, светлому, он не давал сорваться с головы, а второй, чёрный, вместе с увесистой тростью и сложенным зонтиком держал под мышкой. В той руке, что прижимала головной убор к макушке, путешественник стискивал молочно-белые перчатки, свёрнутую в трубочку газету и несколько гусиных перьев. Через левое плечо были переброшены и трепались на ветру книги, нанизанные на верёвку как бублики. Правое плечо отягощала перевязь, к которой крепились шпага, револьвер, стилет, топорик, пистолет и колотушка. В целом, одежда сидела на человеке ловко, не без щегольства; виднелись яркая бордовая жилетка, песочно-жёлтый шейный платок и острый белый воротничок; по сравнению с этим воротничком элегантная рубашка Булгакова выглядела скромно и даже бедно. Модные туфли прямо-таки сияли, а под ними вспышками поблёскивали тонкие полозья. Человек умопомрачительно быстро скользил на коньках сквозь звёздную сферу. – Сан-Сергеич! Алексан-Сергеич!!! – завидя его, закричали спутники Лин, даже руками замахали. – Рад бы помочь, но... – прозвучало в ответ. – Учёба, экзамены, сессия! От неожиданности Лин чуть не отпустила обруч. «Пушкин?!!» – Ну, занят так занят, – пробормотал Михаил Афанасьевич и круто развернулся, уводя их от атаки подоспевшего беса. Положение ухудшилось: за время погони бесы распалились и нападали теперь с утроенной яростью. Приходилось уворачиваться, от каждого манёвра скорость падала, нечисть опять и опять догоняла их. Лин пыталась вспомнить слова какой-нибудь молитвы, но память отказывала да и страх напортачить стопорил: её спутники не молились при виде чертей. «Наверное, это не работает здесь», – решила Лин. Мохнатая лапа промелькнула у неё перед носом. Девушка отпрянула, дёрнув обруч вверх. Все трое беглецов ахнули, сделав сальто назад. Впрочем, это пошло им на пользу: на месте, где они только что были, бесы стукнулись лбами и зависли в нелепом недоумении. – Вверх, вверх! Осталось совсем немного, – подбодрил Высоцкий. Обруч послушно ускорился. Они прорезали густой слой не то тумана, не то облаков («Уже третья по счёту сфера», – отметила Лин в мыслях) и остановились в уютном тихом безветренном месте. Ветви высоких, редко расставленных деревьев-колонн срослись в купол, однако пространство не затеняли. Лин пригляделась: массивные стволы, украшенные хитросплетённой резьбой, были из тёмного металла. Её спутники выглядели утомлёнными, выдохшимися и недовольными. Они уселись под одним из «деревьев». Лин осталась на ногах – она заметила сплетённые из тонких ветвей створки и собиралась исследовать их. – Какое-то особое место? – уточнила она, чтобы снова не вляпаться в историю. – Просто Врата, – отозвался Высоцкий. – Те самые??? – Да, – сказал Булгаков, пряча обруч. – Поставлены для тех, кто считает, что должны быть какие-то Врата. Миллионы душ их искали – нельзя же, в самом деле, обманывать людские чаяния. – Жестоко, – хмыкнула Лин. – Ну что вы, в самом деле. Райский Сад существует, – возразил Высоцкий мягко. – Просто никто туда не ходит. – Скучно? – рассматривая узоры, девушка переходила от колонны к колонне. – Жутко, – голос Владимира Семёновича несся ей вслед. – Входить в Рай не запрещается, но там мгновенно и окончательно понимаешь всю правду. Правда эта абсолютна, беспощадна. Рай ретроспективен и полон перспектив. Иными словами, он даёт осознание того, какие возможности у вас были и чего вы могли бы достичь коротким путём и самым действенным способом. – Даже ангелы стараются пореже бывать там. Им в Раю тяжело, – дополнил Булгаков. – И безгрешным есть в чём упрекнуть себя. А уж человеку-то – подавно. Нестерпимо оставаться погружённым в знание. – Знание добра и зла? – спросила Лин не без сарказма, ведь это было самое расхожее из известных ей заблуждений про Рай. – Нет. Того, что ты упустил, как мог повернуть историю, каких ошибок избежать... Лин пригляделась к таинственному Саду за колоннами. Фруктовые деревья стояли без движения: ни травинка, ни листочек на ветвях не вздрогнет. Под развесистыми ветвями груши лежал некто, он трепыхался в редких судорогах и тихо подвывал то ли от боли, то ли от безысходности. Заметив на лице человека короткие усы "щёточкой", девушка поспешила обратно. Когда она вернулась к вратам, то застала не сцену отдыха, а спор в самом разгаре. Высоцкий ходил туда-сюда. Булгаков сидел, запрокинув голову, всем своим видом выражая несогласие и недовольство. – Вам-то что за дело? – говорил Владимир Семёнович. – Если конец предрешён? – У каждой души есть выбор, она может отказаться... – Но мы-то знаем, кто за дело взялся! Вряд ли есть хоть единый шанс на спасение. – Но вы же пришли! Вот и спасайте. Тем более, неплохо начали. – О чём вообще речь?! – прервала их Лин. – Извечные разногласия о предназначении, – объяснил Михаил Афанасьевич. – Может, лучше я объясню? – Владимир Семёнович развернулся к ней красивым театральным движением, но сказать ничего не успел. – Я видела Гитлера! В Раю!!! Абсурд! Этот человек заслуживает Ада. – Не слишком ли беззубо? – спросил Булгаков. – Он в Райском Саду без права выхода. Ежесекундно постигает всё, что не успел сделать, о чём не додумался, к чему не дотянулся. В свете своей идеологии, конечно же. – А что, если он изменит мнение? Искренне, от всей души раскается? – Если раскается, – Высоцкий облокотился на Врата. – То проживёт по мгновению всю боль и все муки, через которые прошли его жертвы. Рай ничего не скрывает от человека, особенно, когда впереди – вечность. Я о вечности с вами хотел поговорить. Разрешите? Раздались три глухих выстрела. И ещё один, попозже. – Нашёл-таки свободную минутку, – Булгаков поднялся на ноги. – Спускаемся. Высоцкий состроил недовольную мину. Спуск через три сферы обещал быть долгим. – Не проще ли взять обруч? – спросила Лин после однообразного шагания по разрозненным полосам тумана. Устать не устала, но что за радость плестись на своих двоих, когда можно на чём-нибудь ехать! Булгаков помедлил, но всё-таки протянул ей обруч. – Пожалуйста. Перемещайтесь. О, да. Это была ещё одна фишка, которая её раздражала: понятно, что движение в обруче требовало усилий, неужели её заставят ломать голову над тем, как это работает?! – Да ничего сложного, – пояснил Михаил Афанасьевич. – Постоянно, не отвлекаясь, думайте о полёте. – И в мыслях не было бросить вас без помощи, – с упрёком добавил Высоцкий. Лин сосредоточилась на задаче. Обруч медленно заскользил в пространстве. «Движение, движение, не забывать об этом думать. Плавный поворот и остановка». – Вот бы нам вело-рикшу! – шутливо сказала девушка и вернула обруч Булгакову.Неловко получилось: в скорости ничего не выиграла, зато показала всем, насколько упряма и недоверчива. Пешком все трое спустились сквозь мерцающее пространство. В пути Лин экспериментировала – оказалось, можно было идти в любом направлении. А ещё она пробежалась. Владимир Семёнович последовал за ней, а вот Булгаков достал из кармана часы, сверился с ними и пропал из виду. – А где?.. – в недоумении спросила девушка, не сразу заметив отсутствие писателя. – Экскурсия, – объяснил Высоцкий. – У него было "окно", вот он и сопровождал вас. Так-то он очень занятой человек. Вся вечность по часам расписана. Лин остановилась, руку в бок, плечо вперёд – олицетворение независимости. – Нам обязательно о вечности говорить? – Хотите, о тряпках поговорим? – сощурился Высоцкий. – Юморист... – и отвернулась. Они находились в той звёздной сфере, где беспорядочно толклись переливающиеся огнями предметы из разных эпох и стран. Это зрелище захватило Лин, а Высоцкий не пожалел объяснений. – Тут всего навалом. Люди тысячелетиями выдумывали то, что должно окружать Землю, и пространство заполнялось их выдумками. Вон – японская фантазия. Судя по тентаклям и хищному взгляду, свеженькая совсем. А вон – ошмётки научной фантастики, громоздкая техника. Мой, двадцатый век. Скитаются здесь, сочинённые мечтателями. – Звёздный гладиолус? – фыркнула Лин, вглядевшись в созвездие неподалёку. – Почему он здесь? – Потому что – гладиолус, – пожал плечами Высоцкий. – Мы столько времени впустую потратили! Работы полно... – А пользы ни на грош. Линия и Владимир Семёнович уставились друг на друга. «Я бы никогда...» – пронеслось в голове у девушки. – Михаил Юрьевич, ты? – не поворачиваясь, спросил Высоцкий, и не ожидая ответа, пояснил спутнице. – Это Лермонтов. Зол и остёр на язык. Бродит везде и всем мешает. Из-за спины Высоцкого показался великий русский поэт. Его военный костюм был изорван, а лицо бледно. При этом светился он нестерпимо ярко. – Благодарю покорно, – отвечая барду, Лермонтов скривился в болезненной усмешке. – Отрекомендоваться могу и сам. Поэт преувеличенно вежливо поклонился девушке. – Из отряда убийц выгнали, в поэтический кружок не приняли, – продолжал Высоцкий. – В Раю ему скучно, в ад не пускают. Так, Мишель? Лермонтов с вызовом глянул на Высоцкого. Хоть оба были невысокого роста, Владимир Семёнович имел вид надёжный, солидный, а Лермонтов казался и юным, и хрупким, и жалким, и... – Только не надо судить по внешнему виду!!! – воскликнул Михаил Юрьевич и зашагал прочь. Лин смотрела ему вслед с сожалением: её спутник наверняка не успел договорить, где ещё не переносят на дух русского Байрона. – Линеечка, добрый вы мой человечек, ну нельзя же так с живой душой! – вздохнул Высоцкий. – Пусть он неуживчив, как сиамский кот, но ведь он не вредитель. Давайте думать о людях только хорошее. – Так, – прервала она поучительную речь. – Расскажите коротко о главном. Сначала – про вечность. Потом – что у вас за работа. И всё, я ухожу и буду сама во всём разбираться. – А скажите мне, дорогая Линия: у вас на Земле родных не осталось? Вот это был удар в самое сердце. Девушка ощутила страшную боль. Эфемерное тело заныло. Всё! Целиком! Хотелось грохнуться ничком и выть. А ещё – бежать туда, к Земле, где остались любимые люди. Или скорее переродиться, чтобы снова быть с теми, кого она оставила. – Тихо, тихо, – уговаривал Владимир Семёнович. – Вам есть на что потратить вечность. Повидаем родных, позаботимся о людях. Мы незримы для них, как боги. – Да что вы ко мне прицепились! – закричала Лин. – Я не хочу быть мёртвой! Я не хочу быть здесь, я хочу быть там! У меня там родители, любимый парень, подруги, учёба, наконец! Я должна побороть свою болезнь! Я должна жить! Жить!!! В стороне совсем незаметно для Лин остановилась пожилая дама. Её грузную фигуру облегало платье по моде двадцатых годов двадцатого же века. Шляпка, жемчуг и меховая горжетка не могли придать ей красоту, но удачно оттеняли благородный скептицизм и печать мудрости на лице. – Володя, ты перестарался. Теперь ничего не исправить. Ты ей – про вечность, а у неё – учёба и парень. Отпусти и забудь. Владимир Семёнович позволил себе проигнорировать замечание дамы. А Лин даже не обернулась. – Я помогу вам, – сказал он девушке. – И это тоже моя работа. Я не сдаюсь, и вам не позволю сдаться. Дама в меховой горжетке подманила созвездие Колесницы, с достоинством взобралась на неё и укатила прочь. Высоцкий хлопнул себя по лбу. – Точно! Вело-рикша. Лин... Линия! Мы сейчас найдём какое-нибудь прыгучее созвездие и поедем к Земле. – Нету созвездия Вело-рикши, – постепенно приходя в себя, ответила девушка. Она не любила, когда другие жалуются или истерят, поэтому и себе не прощала такие слабости. По крайней мере старалась не позволять. Как только боль отпустила, Лин мысленно поклялась, что обязательно найдёт выход из этой безнадёги. – Вот и умница, – похвалил Высоцкий. – Ничего, что нет созвездия Вело-рикши. Созвездия Колесницы тоже не было, пока его не придумали. Он огляделся в поисках подходящей виманы. Рядом крутилось созвездие Лисички, пытаясь укусить себя за хвост. Владимир Семёнович пошарил в карманах джинсов. Увы, кроме пригоршни пыли, ничего нового в них не появилось. С выражением озадаченности на лице, бард достал сигарету. Сигаретой Лисичка заинтересовалась.