Легенда о Падших Королях

Тяжко откроется вечером дверь таверны, Петли протяжно, уныло, врезаясь в тишь, Жалостно скрипнут, не знавшие масла, верно, С улицы мягкие шорохи в глубь — камыш. Тень упадёт и протянется в тусклом свете Вдоль по доща́тому полу, стремясь вперёд, И занесёт вслед за ней дуновеньем ветер Запахи сумерек, леса и шум дорог. Через порог в сапоге, отягчённом пылью, Ногу опустит, не глядя по сторонам, Странник в плаще столь же грязном, побитом былью: Сотнями миль и мест сотнями, где бывал. И на него помещенье дыхнёт сплетеньем Запахов дерева, браги, дыхнёт теплом, Кожу обдаст им, и в треске сырых поленьев В старом камине услышит он пьяный стон В дальнем углу за столом, чей-то тихий шёпот, Чьи-то шаги и шуршанье чужих одежд, Стук об столы кружек с пойлом, негромкий ропот, Звон от столовых и ругань лихих невежд. В этом худом, утонувшем в миазмах, скопе Звуков слышны и аккордовый перелив, И как простуженный голос то ль тянет в снопе Слов тихо гласные, то ли мычит мотив. Странник в плаще с капюшоном глубоким, скрывшим Лика черты, создавая густую тень, Был не замечен никем: здесь таких прибывших Было — и сотнями — каждый разгульный день. Двери закрылись, прохладой обдав снаружи, Он осмотрелся, внимание обратив На менестреля, игравшего Пана дюже Музыку лёгкую, самый простой мотив. Он был так стар, что, казалось, уже два века Ходит под небом, одною ногой в гробу, И не нашлось бы, наверное, человека Старше годами, чем было уже ему. Странник к нему подошёл, тихо сел за столик, И менестрель, оторвавшись от звонких струн Старой гитары, в искусный узор символик Убранной славно, отвлёкшись от тяжких дум, Смотрит на странника молча, без интереса, Только сложились морщины чуть меж бровей: Странно, в таверне свободного много места, А незнакомец к нему вдруг подсел скорей. Пальцами снова слегка проведёт по струнам, Прямо, задумчиво глядя на чужака, Что в свою очередь долго совсем не думал, Как разговор завести, что сказать, когда. Всё у него было просто: слова, ухмылка, Голоса тон и движения головы: «Эй, менестрель, а сыграй мне. С меня бутылка. Что у тебя там из лучшего, мне скажи?» Он положил свои руки на стол, и пальцы Цепкие, тонкие, длинные, сплёл в замок, Кожа его была ссохшейся, как у старца, Бледною, будто бы серою. Монолог Странник продолжил: «Порадуй меня с дороги. Я отшагал сотни миль, чтоб сюда дойти. Город ближайший далёк и домов пороги Тёплых я видел дня два назад или три. Слышал я много: журчанье ручья у камня, Шорохи листьев на древах в густом лесу, Как развивается лентами шумно пламя, Ветер свистит как, срывая с ветвей листву. Слышал как утром поют в поднебесье птицы, Видел в пустыне прекрасные миражи. Знаешь, услышал я много и видел лица, Только легенд я не слыхивал. Расскажи. Мне расскажи и сыграй, менестрель, сказанье, Ходит по землям которое здесь давно». «Я расскажу тебе, только то не преданье — Быль, я клянусь тебе. Лет уже сто прошло…» Пальцы его крючковатые вновь на струны, Снова аккордов чарующий перелив, Знаки у струн тут же ожили, будто руны Старой гадалки, вливаясь в простой мотив. «Видел ли ты, незнакомец, за лесом цепи Гор, чьи верхушки заснеженные видны Из далека? Обязательно взгляд зацепят Каждого путника. Там оживали сны. Там, за горами, народы свои бывали, Больше кочевники, грозные племена, Что сейчас с ними я, право, совсем не знаю. Суть же не в этом. История такова…»