Сказки из общего жития

Я просыпаюсь от того, что вишу на потолке. Ах да… Сначала этот этаж общежития считался мужским, и кто-то не выдержал учебных будней – прибил под самый потолок перекладину. Как ему это удалось, непонятно, что сказали соседи сверху – тем более. Подтягиваться там было категорически невозможно, если предварительно не отвинтить от тела голову, но за недели, ушедшие на многоплановый тест оборудования, все настолько к нему привыкли, что расковыривать потолок обратно никто не полез. До конца года на бестолковом приспособлении сушили носки. Потом этаж стал женским и по какой-то неведомой причине под турник поставили кровать. Точнее, причина мне вполне ведома и даже знакома в лицо, только воспитание не позволяет ничего говорить. Перекладина над моей кроватью быстро стала частью обстановки, привычной и приятной. В былые годы, когда мне не спалось, я, бывало, постукивала пальцами по потолку, чем неминуемо кого-то будила. Теперь мне достаточно совершенно бесшумно вообразить, что я умею подтягиваться – и подсознание, не желая позориться, спешит ускользнуть в мир снов. Я просыпаюсь от того, что вишу на потолке. Глубокая ночь – время, когда очень легко проснуться, даже просто лежа в кровати, и очень сложно заснуть, даже не свисая головой вниз с чего-то, что в кромешной тьме перестало уже казаться перекладиной. Ощущение, скорее, такое, будто какой-то недобросовестный строитель забыл когда-то в известке хорошую сосновую иглу длиной в полметра – или это меня, как у Кафки, превратили в таракана и для скорейшего окончания эксперимента посадили сразу на потолок. Кровь приливает к голове, со сна и так плохо соображающей, и я пытаюсь ползти вперед, не задумываясь замутненным сознанием, сколько у насекомых кругов кровообращения и откуда у них головокружение. Очередной выступ хрустит и осыпается в пыль под хватающейся за него конечностью, я лечу вниз – и, конечно, просыпаюсь в собственной кровати. Спросонья она кажется огромной, надежной защитой от мира – но в этом виноваты разве что мои непроснувшиеся мозги, а никак не небесные силы, решившие поиграть с размером моего туловища. Утром я чуть не сваливаюсь с небес на землю, пытаясь просто-напросто слезть с кровати. Кажется, мои ноги не достают до привычной опоры. Неужели я все-таки уменьшаюсь? Нет: встаю на пол, прислоняюсь к шкафу, кладу ладонь на затылок. Рост тот же. Три часа спустя мы сидим в очередной душной аудитории. Наш стол у окна, но я зачем-то села поближе к преподавателю – как будто в такой духоте можно успеть соображать за ним. Тянусь к вожделенной ручке прямо через спину одногруппника – раньше этот трюк всегда удавался. Сейчас мне удается только погладить окно кончиками пальцев, а не открыть. Приходится невежливо встать, привлекая к себе внимание всех окружающих – жутких мерзляков. Уже слышу недовольные шепотки на другом конце ряда, докуда, уверена, не долетает ни единой живительной струйки. Я правда становлюсь ниже? Нет: ложусь всем телом на парту, голова неподобающе свисает куда-то вперед. Ничего не изменилось. Вечером я готовлю ужин. Еда выходит несоленой: потянувшись к полке, я чувствую какую-то неприятную боль в плече и убираю руку от греха подальше. Стараюсь уже не думать, что рука заболела, потому что слишком отчаянно тянулась вверх. Полка уже год висит где-то на уровне моей грудной клетки, а стояла я к ней довольно близко. В конце концов, мне всегда нравился вкус несоленой пищи. После полуночи, подставив к кровати стул, я отхожу ко сну… И просыпаюсь от того, что вишу на потолке. На сей раз довольно светло, и по периферии зрения маячат какие-то громадные тени. Пытаюсь отогнать мысли о том, что соседки включили свет, я опять цепляюсь за какие-то дефекты строительства, а нечто огромное и неприступное – всего лишь кровати у стенок. И что все это происходит на самом деле. Чтобы доказать себе, что это сон, я разворачиваюсь и, перебирая по неожиданно шершавому потолку всеми выступами своего тела, отправляюсь на разведку к стене. Доползаю до угла, спускаюсь головой вниз, юркаю под подушку и просыпаюсь. Нашаривая в темноте телефон, чуть не роняю его прямо на пол: руки не слушаются, как будто управляет ими кто-то совсем другой, а меня и вовсе нет. Голова кружится. Половина пятого. Слава Хроносу, можно и поспать. Днем мне совершенно не хочется удерживать вертикальное положение. Я сутулюсь еще сильнее обычного и обрушиваюсь на стулья, едва лишь завидев их. Виной тому явно недосып, поэтому, дожив до очередной перемены, я решаю выйти на улицу и размяться. В углу, куда выносят меня ноги, стоит ржавый турник. Довольно низкий – даже я, наверно, подтянусь. Руки неожиданно легко втягивают тело наверх, ноги какая-то неведомая сила толкает к ним, и вот уже я – маленький жучок, ползущий по холодному железу. Не переставая думать о том, как бы ущипнуть себя при помощи шести лапок и двух усиков, я сползаю на землю, забиваюсь под ближайший лопух и впадаю в спячку. И что, что мокро – натура насекомого, с энтузиазмом вступившая в симбиоз с натурой студента, требует спать, когда холодно. К тому же, последние две ночи выдались тяжелые: поди-ка научись так быстро лазать вниз головой. Сквозь сон успеваю флегматично подумать, что ни о чем не жалею. Только не помешали бы напоследок десять пальцев вместо шести лап: показать миру людей какой-нибудь интересный прощальный жест.