Свадьба - это звучит грозно

      Хлопнула дверь.        — Хвала Ананке! — обрадовался Аполлон.        — Да что ж так невовремя! — простонала Макария, которая только-только примерилась ткнуть Мусагета кинжалом в мягкое.       Мордобой олимпийцев был суров и роскошен, потому стол и часть мебели давно пали смертью храбрых, в пиршественном чертоге не осталось ни единой целой тарелки (на секундочку, ЗОЛОТОЙ тарелки), а Посейдон в углу колотил своим ложем Гефеста, который протестующе бормотал, что «Это не Мьельнир, и ты ваааапще недостоин».        Остальные находились где как. Вернее сказать, в крайне предоссудительных позах.        Правда, пьяным Мойрам было море по колено.        — Тебя свергнет ссс-с-с-с-с… — радостно начала Атропос, вваливаясь через порог. Споткнулась о бессознательную Эринию, бахнулась на пол и огорченно закончила: — …собака сутулая.         — Собственно, кого? — встрепенулась Афина, которая привычно и мечтательно душила братца. Арес приподнялся, четким хуком под дых сдвинул сестренку с себя и прохрипел куда даже более рационально:         — Собственно, как?!        — Как — что? — спросила Лахезис, тихо вползая в зал.        — А мы, собссно, за чем? — добавила Клото, безнадежно падая на сестру сверху.       Макария вовремя поймала строгий отцовский взгляд и сообщила, ликуя:        — Во-первых, это не я. Во-вторых, на свадьбе невест не бьют!        И таки слегка потыкала Аполлона в намеченное место. Аполлон воззвал к ныне уже мужу Макарии. Ныне уже муж Макарии из-под потолка ответил стоическим кашлем. Он как раз пытался с себя стряхнуть Артемиду и Афродиту — правда, те в него вцепились с разными целями.        — Это не она, мы с-с-с-сами! — опровергла Клото, приподнимаясь и водя вокруг себя мутными глазами.        — Сами — что? — не уследила за сестринской мыслью Лахезис.        — С-с-с-собаки… сутулые… — безнадежно подсказала Атропос, которая оказалась внизу из маленького слоёного пирожка мойр.        Аид в уголочке вышел из режима «стелс» (он же «хтоний», он же «экстренная невидимость», он же «возможность посидеть с женой под пирожки и насладиться зрелищем драчки между родичами»). Персефона, которая составляла мужу компанию в режиме невидимости, задумчиво переглянулась с супругом.        — Вообще-то — они же были у нас в гостях. Мы же приглашали их вместе с остальными олимпийцами. Только вот на пир они почему-то не явились.        — Птамушка дела, — невнятно донеслось из-под Лахезис и Клото. — Нити… резать… ик.        — Нити? Резать?! — ужаснулась Клото. — Мы их разве… того… резали?       — А зачем? — справедливо озадачилась Лахезис.        Танат и Макария переглянулись (это было… акробатично, потому что бог смерти всё еще отмахивался от богинь под потолком). И дружно покачали головами. Убийца ещё и пощупал свое божественное достояние (меч). Со слегка встревоженным видом, как будто на клинок мог повлиять творившийся свадебный беспредел.        — Вызовов не было.        — А хочешь — я тебе подскажу, почему? — вкрадчиво вмешалась Макария, кивая на Мойр. Те как раз пытались превратиться из слоёного пирожка в какое-то другое кулинарное изделие. Очень может быть, что в античную народную кулебяку.        Макария и Танат обменялись долгими и понимающими взглядами. Танат свой взгляд переадресовал Аиду. Аид почесал бороду и посмотрел на Персефону. Царица пожала плечами и отфутболила взгляд Гекате.        — Куда, говоришь, пошла твоя настойка для мухоморов?       Трехтелая являла собой прекрасную инсталляцию на тему «Совести ни в одном глазу». Ни в одном из шести.         — Ну, кто-то же должен был позаботиться о том, чтобы молодые остались без работы, — заметила она, изучая мойрообразный пельмень. — Кхм… но я полагала, что они будут употреблять этот напиток умеренно.        Под выразительными взглядами олимпийских и подземных Геката пробормотала, что на каком-то этапе расчётов тут вкралась ошибка.         — Наверное, у них был повод, — выдохнул Гермес, глядя, как три доченьки чертят у его ног план экспериментальных испытаний на Зевсе того, что они только что получили через перегонный аппарат.        — Повод! — радостно уцепилась за это слово Лахезис. — А по какому п-поводу мы здесь?        — Хде? — вопросила жалобно Клото, обозревая зал.        — На поле… брани, — предположила Лахезис. В принципе, почти верно, если судить по состоянию зала.         — По-моему, - вмешался в светскую беседу Дионис, отлипая от рога и слегка кося глазами, — это таки подземный мир.       Короткое молчание вышло полным догадок.        — Сталбыть, хороним кого-то, — выдала Клото радостно. Она познала радости настойки от Гекаты особенно качественно.        — Кто помер? — поддержала Лахезис.       Тихое, донесшееся с потолка «Здравый смысл» было при ответе не учтено.         — С-с-с-с… — придавленно понеслось снизу. Старшая мойра была еще в сознании и пыталась вставить в беседу свои пять оболов. — С-с-с-с-с…        — Собака сутулая? — осведомилась Персефона уже даже с сочувствием. Аид приготовился смахнуть со щеки невидную слезинку за упокой пёсика.        — Свадьба, — не согласилась Атропос. — Тут… с-с-с-свадьба, и мы прибыли, чтобы сделать подарок невесте!        Она приподнялась и мутно обозрела зал, явственно не находя искомого. Которому можно было бы что-нибудь подарить.        Подозрительный взгляд мойры уперся в Персефону, прошелся по Аиду с легким комментарием «Вроде, не та», оценил кучу-малу в исполнении Посейдона, Горгоны, двух Кер и Харона… и безошибочно дошел до поигрывающей кинжалом Макарии.        — Пздравляю, — неуверенно выдала мойра и опала как озимые.        Клото почесала подбородок, глядя на сестрицу, и пробормотала, что вот, как-то неловко вышло. Но они сейчас всё подарят. Прямо сейчас. Как только вспомнят, что должны подарить.        — Можно мне прорицание о том, как меня будет свергать сын сутулой собаки? — вкрадчиво осведомилась Макария.        Атропос с пола восхрапела что-то отрицательное. Клото, которая явно трезвела быстрее остальных, тихо постучала Лахезис в бок с вопросом: «Чего мы там дарили-то?»        — Имя, сестрруа! Имя! — проорала в ответ Лахезис с безупречным английским акцентом и невиданным, почти шекспировским драматизмом.        По рядам гостей прошел заинтересованный шепоток. «Всегда считала, что Блаженная — ей не подходит», — резюмировала Афродита, которую наконец стряхнул с себя Танат.        — А что подходит? — разумно осведомилась Артемида, приземляясь рядом с богиней любви.        Арес, взятый в борцовский захват Афиной, метко помянул пушистого зверя из гиперборейской страны.        — Даже начинается на «пе», как у мамы, — вполголоса умилилась Гера.        — А мне нравится! — возопила Макарии. — Ну, то есть, если на поле боя все воины разом начнут призывать Великую Рыжеволосую Песец…        — С-с-с-с-с… — начала опять Атропос. — С-с-с-с…        Гости перестали тузить друг друга и вытянули шеи. Макария предвкушающе оскалилась, ибо в её понимании богиня блаженной смерти Собакасутулая — звучало вполне… в её характере.        — Стикс? — удивилась Стикс.        — Сфено? — удивилась горгона Сфено.        — София? — удивилась Афина.        «Сургут», — подумал всё еще прозревающий что-то странное Посейдон.        — С-с-с-с-с… — зловеще тянула Атропос. — Сс-с-с-с… — потом подняла голову, осмысленно поглядела на лицо Макарии и категорично выдала: — Ньяптозерб!        После чего, не имея возможности устроить себе античный фейспалм, устроила фейсстоун, упав лицом в мрамор.        — Ну, — взвешенным голосом сказала Геката, — у них и правда был повод…       В поднявшейся волне возмущения («Да что это за имя такое, оно же не эллинское!» — «Ананке что, тоже отослали кувшинчик от Гекаты?!») особенно ярко прозвучал радостный вопль Макарии, обращенный к мужу:        — Ты же будешь ласково называть меня Ньяптозербушкой?