***
Асфальт был скользким и противным - совсем недавно город поливали специальным дезинфицирующим средством, и запах был настолько ужасен, что выйти был невозможно. Может, именно это и нужно было? Чтобы все сидели по домам и смотрели очередное зомбирующее шоу? Впрочем, сегодня была смена Луи, и вызовы на "точку" происходили довольно часто, поэтому парень весьма торопился. Он пропах керосином, и этот запах был довольно уважаемым, но Томлинсон был готов выблевать желудок на блестящую, идеально ровную дорогу. Если сегодня будет очередное сожжение - он не выдержит. Кинет шланг с горючим, разорвет робу и разнесет башку Дэннису с Джастином, потому что один из них тупой, как пробка, а другому необходимо отрубить руки, чтобы он прекратил лапать и звать на свидания.Он не ходил на них давно. Именно с тех пор. Пожарная часть встретила его еще более едким запахом и раздражающим жужжанием ламп. На посту охраны сидел какой-то новенький, и Луи сухо кивнул ему, отмечаясь, и быстрым шагом поднялся на этаж. Еще за дверью слышался раскатистый бас Дэнниса: - Дэн, заткнись, я тебе говорю, еще пару дней, и.... - разговор резко оборвался, когда Луи толкнул дверь, входя внутрь. Помещение пропахло сигаретным дымом, и шатена всегда это бесило, он запрещал курить в кабинете, будучи старшим в группе, но сейчас он действительно решил промолчать. Не обращая внимание на очередной дурацкий разговор недоколлег, который они хоть и попытались оборвать, но все же продолжали яростными взглядами и недовольным сопением, парень прошел к своему месту вглубь кабинета. - Привет, Луи, как дела с Элеонор? - Джастин обожал обсуждать чужую личную жизнь и распространяться о своей. Он мог целую смену рассказывать об очередной брюнетке или брюнете - его абсолютно не волновал пол - и их горячей ночи. Если Луи зарекомендовал себя как довольно холодного и отстраненного напарника, Джас не особо допекал его, а вот Дэннису приходилось несладко: он был вынужден слушать все, и пусть он только посмеет забыть размер груди той очаровательной девушки с клуба! Шатен передернул плечами. Он недавно купил Эль цепочку, и это, наверное, продлило абонемент их отношений, она вновь стала невероятно ласковой и приторной. - Все замечательно, она в восторге. - довольно сухо ответил парень, не желая обсуждать эту тему. Он правда, сколько бы не пытался, не умел зажигать огонек любви в глазах, упоминая собственную девушку. Джастин усмехнулся: - Я не удивлен. Трудно не быть в восторге на ее месте, я бы, знаешь ли, не отказался, - где-то сбоку вздохнул единственный-натурал-в-этой-комнате Дэн, Луи возвел очи к небу, думая, как отшить в очередной раз. У него самая, блять, лучшая команда. Неловкую паузу разорвал дикий звонок, от которого телефонная трубка едва не слетела, и, черт, неужели вызов? Так быстро? Все сожжения приходились на дни, когда у Луи дерьмовое настроение, нечему удивляться и сегодня. - Да? - парень схватил трубку, замечая, как обострились лица напарников. Пусть они и были последними даунами в понимании Томлинсона, но работу свою знали в совершенстве. - Блэкстоун-стрит 27, срочный вызов. Гарри... - послышался шорох, диспетчер слегка замялась - вот, оно, да, Гарри Эдвард Стайлс, сжечь дотла,он чертовски опасен. Поторопи ребят, Луи. - голос Роуз больше похож на монотонный голос автомата с кофе, который с ужасающей настойчивостью предлагает взять сахар, и хочется треснуть его хорошенько, чтобы заткнулся. Примерно эти же чувства вызывали слова дежурной. Ладони противно вспотели, мозг прекратил работу, и в голове всплывал, как назло, только этот чертов кофейный автомат. Может, однофамилец? Адрес ведь другой, так, почему бы и нет? - Д-да, Роуз, скоро будем. - растерянно закончив разговор, Луи бросил трубку, кивая парням, которые сразу же занялись приготовлениями. Не понимая, что вообще, черт возьми, происходит, Томлинсон на автомате повторял действия коллег. В грудной клетке бился ужас.х
12 сентября 2015 г. в 10:31
Да, он разводил костры из страниц книг. Да, на этих кострах жглись люди - самые обычные, которые тоже хотели любить и прожить счастливую и долгую жизнь.
Да, он обрывал всевозможные нити к этим грезам, если человек был уличен в преступлении. Он представлял собой стальную, непоколебимую безжалостность, и это оставило свой отпечаток на его лице. Острые, четко вычерченные скулы, жесткая линия губ, и только, может быть, глаза - небесно-голубые, с россыпью солнечных морщинок выдавали в нем человека более гуманного, нежели он сам себе казался.
Потому что звали его Луи Томлинсон, и у него была самая лучшая и любящая в мире семья, и теплый дом,и целая куча вязаных жилеток. Он бы сошел с ума от всего этого счастья, если бы не та горечь, которую он ощущал, слыша сдавленные мольбы о пощаде очередной жертвы.
Он усмехался и подливал керосина в гору из запретных книг.
Был вечер, и фонари тусклым сиянием отражались от мокрого асфальта. Томлинсон шагал по безлюдной улице, и в глаза бросались разноцветные окна, переливающиеся всеми цветами радуги. Сейчас, наверное, весь город сидит в четырех стенах, на которых мелькают изображения самого популярного шоу. И лица у всех одинаковые - бесчувственные, кукольные, неестественно накрашенные. Они смеются, когда нужно, и готовили носовые платочки, если это требовалось от них.
Элеонор была такой же. Холодной, фальшивой сучкой, которая наигранно жила, наигранно любила и чувствовала. Она подходил под критерии идеальной девушки по меркам современного общества, но Луи просто тошнило от осознания, что их связывают отношения.
Наверное, это было несправедливо по отношению к ней. Наверное, его поступки были поистине дерьмовыми, но узнавая ее лучше - а точнее, не узнавая вообще под этой ее маской совершенства - Луи просто понимал, что она никак не вписывается в его мечты. Ему было бы гораздо приятнее увидеть ее недостатки: припухшие веки после сна, пересохшие губы и спутанные волосы, ее ошибки и смех не к месту, разбитую посуду и милые глупости, но всего этого не было.
Его семью вполне справедливо (опять же, по меркам общества) считали ненормальной, и Луи всегда было больно, когда соседские мальчишки швыряли в него камнями и не давали поиграть с роботом только потому, что он не такой. Просто, его мама любила небо и знала все созвездия, она пела песни на их прошлом, давно забытом языке и громко смеялась, а его сестры ходили в школу пешком, потому что у них не было той инновационной машины, которую рекламировали на каждом углу. Отец ушел от них именно поэтому, и хотел запечь Джоанну в дом для душевнобольных, но она так умоляла, так боялась за своих детей, что он лишь избил ее, оставив в покое. И она была действительно благодарна.
Луи, конечно, смутно знал об этом, но даже на фоне огромной любви к матери откровенно смущался родных, стараясь вырваться из стереотипов о нем, уничтожать книги, всех ненормальных, и все, что отравляло ему жизнь. Он съехал от матери, купил - пусть не самую лучшую, но весьма неплохую - машину, встречался с Элеонор и водил ее по самым дорогим клубам, и некоторые, кто действительно не знал, что он все еще носит свитера матери, считали это своеобразным отречением. И так считали многие, кроме самой, наверное, Джоанны. Она совсем не была глупой, просто не могла простить себе сломанное детство сына.
Гораздо более болезненным оказалось отречение от друга - да, у него был друг, из уважаемой семьи, такой же странный, как и Луи, единственный из тех, кто делился с ним самыми новыми игрушками и рассказывал интересные истории. Гарри был младше его, но казался умнее многих взрослых. В 16 Луи начал подозревать, не читает ли кудрявый запрещенные книги, но, даже если бы это было так, парню действительно было бы наплевать. Было бы. Сейчас он сжигал таких. Когда Луи решил стать другим - и он действительно имел ввиду другого Луи Томлинсона - он бросил его. Это было так, эм, жестоко? Он просто в один момент забыл счастливые глаза зеленой и яркой весны, хрипловатый голос, цитаты Байрона шепотом, солнце с кудряшках и их робкие поцелуи. Это было правда тяжело и он готовился, опускал глаза, стараясь поселить в них лед, а не боль и дикое отчаяние, и, наверное, толчок в грудь и "я не хочу иметь с тобой ничего общего, чертов педик" делало его ужасным человеком. Луи ненавидел себя, но потом целовал податливые губы Элеонор вкуса жевательной резинки, и она пошловато стонала, и он понимал, что действительно добился многого, и его цель оправдала все. Оправдает, когда он станет счастлив.