Мы с тобой разные

Примечание. Мнение и интересы героев могут не совпадать с мнением и интересами автора. Прошу запомнить это. Моей отличительной чертой всегда был маленький рост. В мои семнадцать он составлял метр пятьдесят шесть. Это ужасно. Хотя самым ужасным в моей жизни было то, что я являлся геем и, на свою беду, открытым. Черт меня дернул когда-то признаться в этом на всю школу. Я никогда не блистал умом, но тут должен был догадаться, что вряд ли ко мне отнесутся хорошо или хотя бы нейтрально. Это Россия, детка, и здесь толерантность не в моде. Зато в моде пить по любому поводу и без повода, начинать курить в тринадцать лет, по-всякому унижать кого-то, кто хоть на каплю хуже тебя, но самое главное популярное во всем мире развлечение - это избивать кого-то толпой. В моей школе чаще этим "кем-то" был я. Моя жизнь - отстой. Коротышка, гей, вовсе не симпатичный, троечник, отец - безработный алкоголик, мама пашет на трех работах сутками. У таких, как я, нет будущего. Даже не представляю, почему еще не убил себя. Но я уже на пределе. Мне кажется, еще чуть-чуть и я сойду с ума, и тогда убью себя или всех учеников моей школы. И знаете что? Мне их совсем не жалко. - Здравствуйте, ребята. Я оторвался от созерцания пейзажа за окном и перевел взгляд на того, кто так оригинально обратился к классу. - Приветствую вас в новом учебном году. Это мужчина. Тоже низкий, но, наверное, выше меня сантиметров на десять. И он выглядел воистину ужасно. Трехдневная щетина, синяки под глазами, глаза красные, короткие волосы каким-то образом были взлохмачены, мятая одежда. Мое мнение? Третьесортный учителишка, которого наша убогая школа смогла найти в последний день перед началом занятий. Уверен: на следующий год его уже не будет. А может, даже и через полгода. - Меня зовут Сапранов Роман Васильевич, и я ваш новый классный руководитель, а также учитель алгебры и геометрии. Последние слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Все тут же загалдели во все горло, обсуждая услышанное и задавая вопросы, а я лишь подумал: "Ммм, тезка". И все. Меня больше интересовало, как мне выбраться из школы и при этом не попасться на глаза Паше и Денису, что было проблематично, так как Паша являлся моим одноклассником. Эти двое - моя персональная головная боль. Каждая перемена, каждая свободная минута в школе превращается в ад, и все благодаря им. Что они только ни делали. Воровали мою одежду, переворачивали на меня тарелки с едой, подпаливали мне волосы, закрывали на всю ночь в кабинете, использовали мою сумку вместо мяча, рвали мои тетради и учебники, разрисовывали мое лицо краской и, конечно же, вечный хит - избиение в туалете. Я уже не помню те дни, когда мое тело не украшали синяки. Честно. Даже на летних каникулах мог похвастаться парой отметин, но за это уже надо благодарить моего отца. Я так устал... Ну, ничего, осталось совсем чуть-чуть. Всего два года и этот ад закончится, я уеду отсюда и поступлю в какой-нибудь институт далеко-далеко. Желательно, на другом конце страны. - Молодой человек, Вы заснули? Перед моим лицом щелкнули пальцами. Я вскинул голову и встретился взглядом с такими же голубыми глазами, как и у меня. - Как тебя зовут? - спросил новый учитель. - Рома. Леванов. - Педик заговорил, - насмешливо произнес Паша. Класс дружно захихикал. Да, дружно он только издевался надо мной. Роман Васильевич повернулся к Паше. - Как ты его назвал? - Педиком. Он ведь у нас голубок. - А тебя это по какой причине задевает? Он что, тебя отшил? Одновременно произошли три вещи. Ученики весело заулюлюкали, я пораженно уставился на мужчину, а Паша, вскакивая с места, воскликнул: - Что? Я нормальный пацан, а не какой-нибудь там гомосек! - Значит, и веди себя, как нормальный пацан, а не как тупоголовый придурок, загнанный в рамки общества, без фантазии и не видящий, что на самом деле плохо. Я просто задохнулся от слов мужчины. Я был в восторге, мне хотелось аплодировать ему и плакать. Меня впервые в жизни кто-то поддержал, кто-то защитил от нападок неандертальца, что по ошибке оказался со мной в одной школе. Хотя стоит попросить прощения у неандертальцев. В их время не было такого понятия как гомофобия, и они любили человека не глядя на его пол. - Вы не имеете права так со мной говорить! - Ты пока не заслужил ничего больше, а со своими претензиями иди к директору. Нет, я действительно был восхищен. Роман Васильевич был спокоен, как танк, несмотря на то, что Паша был его выше сантиметров на двадцать и шире в плечах в два, а то и в три раза. - А чего Вы так его защищаете? Вы что, тоже голубой? Теперь класс тихо загудел своим «ууууу» и уставился на учителя, ожидая ответа. - Нет. Просто я не придурок, в отличие от тебя. Но я тешу себя мыслью, что когда-нибудь ты поумнеешь. А я попробую тебе в этом помочь в течение года. - Удачи, - с ухмылкой произнес Паша. - Удачи, - тихо прошептал я. Мужчина повернулся в мою сторону и, мягко улыбнувшись, подмигнул. Я не смог сдержать улыбку в ответ, но ровно до тех пор, пока не поймал взгляд зеленых глаз Паши, направленных на меня. Ну что ж, поздравляю, я - труп. Это было неизбежно. Даже пытаться не стоило, но я, как идиот, все-таки попробовал сбежать от Паши, за что и поплатился. Денис перехватил меня возле лестницы на первом этаже и потащил под нее, когда входная дверь находилась в каких-то пяти метрах от меня. Пять метров, и я был бы на свободе. Пять метров, и я смог бы убежать. Что-что, а бегать я научился мастерски. Теперь же Денис прижимал меня к стене, поливая оскорблениями и дожидаясь, когда спустится Паша. Я чувствовал спиной холод бетона и горячую ладонь моего мучителя на своей шее. Дышать было трудно, внутри меня все просто замерло от дикого страха, зато снаружи я дрожал. - Рома, Рома, Рома, - я вздрогнул всем телом, услышав голос Паши. - Куда же ты так спешил? Мы так давно не виделись. Неужели, ты не соскучился? - он поравнялся с Денисом и тот разжал ладонь, отпуская меня. - Я не слышу! Скучал? Я открыл рот, собираясь ответить, но из горла ничего кроме хрипения не вырывалось. - Смотри, Паш, кажись, педик стал немым, - оскалился Денис. - Непорядок. Но мы это быстро поправим, - Паша вытащил из кармана зажигалку и пачку сигарет. Я с ужасом взглянул на это и кинулся вперед, но Денис тут же меня перехватил и с силой ударил в живот. Воздух с шумом покинул легкие. Я согнулся пополам, пытаясь вновь начать дышать. - Дэн, держи его. Меня насильно разогнули, и я увидел перед собой прикуренную сигарету. - В честь праздника я позволю тебе выбрать, где она должна быть потушена. Лоб? Нос? Щека? - Паша, развлекаясь, прикасался к названному месту фильтром, заставляя мое тело нервно дергаться, ожидая боль. Я зажмурился и сжал губы. За все годы издевательств я понял одну вещь - крики приносят наслаждения твоим мучителям, а еще тебе никто не поможет, наоборот, могут прийти поглядеть, как тебя унижают, растаптывают, уничтожают и могут даже предложить свою помощь в этом. - Давай, не томи нас, Ромашка, назови место, иначе его выберем мы и вряд ли ограничимся лицом, так же, Дэн? - Не, Паш, так будет нечестно. Нас двое, а сигарета одна. Тогда нужна еще одна. - Да, ты прав, как-то я об этом не подумал. Ну что, педик, надумал, или нам прикуривать еще одну сигарету? Только учти, деньги за них я заберу у... - И что здесь происходит? - раздался голос Романа Васильевича. Я распахнул глаза и оглянулся. Он действительно стоял под лестницей и смотрел на Пашу. В его взгляде мелькнуло нечто знакомое мне, но что это было, я не смог понять. - Ничего, - спокойно ответил Денис. - Мы просто курим. - В школе запрещено курить, так что пошли вон отсюда. Паша схватил меня за шкирку и дернул в сторону выхода. - Стоп. Рома останется здесь. - Нам надо с ним срочно кое-что обсудить... - Боже, Ульянов, я, по-твоему, что, похож на идиота? Мы же еще вроде полчаса назад выяснили, что это твоя прерогатива, а теперь прочь отсюда, если не хочешь по моему предмету весь год получать двойки. Это тебя тоже касается, Явеев. Прежде, чем Паша и Денис ушли, я услышал, как Дэн тихо спросил у Паши: «Откуда он меня знает?». Действительно, откуда? Но в следующую секунду меня это уже не волновало. Я рухнул на пол, как подкошенный, и заплакал, а через секунду изумленно застыл, шмыгая носом. Роман Васильевич прижимал меня к себе и успокаивающе гладил ладонью по спине, бормоча что-то ободряющее. Теперь слезы к глазам подступили не от страха или боли, а от жалости и благодарности. Меня впервые успокаивали. Впервые мои беды были кому-то не безразличны. Нет, мама, конечно же, обо мне заботится, постоянно спрашивает как у меня дела, но, глядя на ее измученное лицо, я просто не нахожу в себе силы сказать, что нахожусь на грани нервного срыва. - Так, давай поднимайся, Рома, и пойдем ко мне в кабинет. Надо поговорить, - сказал Роман Васильевич, когда мое шмыганье почти прекратилось. - Нет, - замотал я головой, отодвигаясь от мужчины. – Простите, но мне надо домой. У меня есть дела. Большое Вам спасибо! – протараторил я и, подхватив сумку, устремился к выходу. - Рома, стой! – крикнул мне вслед мой тезка, но я не послушался. - Приперся, щенок? – поприветствовал меня отец, когда я снимал обувь в коридоре. – Где шлялся? - В школе. Сегодня первое сентября. - Чего? На дворе лето. - Пропил ты лето! – зло бросил я и тут же получил пудовым кулачищем в живот. Черт, два раза в одно и то же место… - Не дерзи отцу, сопляк! Я сжал зубы, хотя мне хотелось много чего ответить, но за каждой моей репликой обязательно следовало бы наказание, а я и так устал за сегодня. Хотелось просто завалиться на свою кровать и уснуть. Желательно, вечным сном. И почему я такой слабый и безвольный? Может, если бы я покончил с собой, Паша хоть чуть-чуть бы почувствовал раскаянье? Ну да, как же. Он вообще не способен ничего чувствовать. Я прошел в свою комнату, правда, правильнее ее было назвать каморкой. Именно ею она и являлась. Три метра на два с половиной, стены увешаны кучей плакатов, только чтобы скрыть старые, в некоторых местах отклеившиеся обои, одноместная кровать, которой черт знает сколько уже лет, обшарпанный стол и узкий шкаф, дверца которого держалась только на честном слове и норовила, окончательно оторвавшись, придавить меня под собой. Все. Ну, еще куча учебников и тетрадей, стопкой лежащих возле стола. Я с тоской взглянул на них, понимая, что начинается еще один год мучений. У меня остался только один день отсрочки. Хвала тем, кто придумал воскресенье. Невесело усмехнувшись, я рухнул на кровать. Перед смертью не надышишься.