Мы с тобой разные

Всему приходит конец. Но почему он обязательно должен приходить и воскресенью? Я не согласен жить в таком суровом мире. Но меня никто не спрашивал. Меня вообще редко когда о чем спрашивают. Например, о том, как я отношусь к тому, что первым делом, как я зашел в школу, у меня отобрали рюкзак и стали его пинать. Хотя если бы спросили, то я бы лишь вздохнул. Я уже привык. Главное, чтобы меня не использовали как мячик, ну или как жертву в вышибалах. Было и такое дело. Прозвенел звонок, и коридор мгновенно опустел. Я поднял свой рюкзак и, отряхнув его, пошел в кабинет. Было бы замечательно, если бы кто-нибудь скинул атомную бомбу на нашу школу. Можно даже специально. Или вдруг ее захватили террористы и перестреляли бы половину учеников. Желательно, чтобы в эту половину входил весь мой класс и несколько людей из параллельного. Особенно Денис. Ах, какая жизнь тогда настала бы... - Валентина Сергеевна, простите, я могу войти? – виновато спросил я, после того, как открыл дверь кабинета и просунул голову. - Леванов, решил начать новый учебный год с опоздания? – строго произнесла учительница. Я потупил взор. – Проходи. Прошмыгнув в класс, я быстро направился за свою парту, что находилась в первом ряду и была самой последней. Паша, что сидел в том же ряду, но за второй партой, подставил мне подножку, и я с грохотом растянулся на полу. Все тут же захохотали. Вскочив на ноги, я добежал до своего места и уселся на стул. Валентина Сергеевна пыталась успокоить ржущий класс, но ее мало кто слушал. Все поздравляли Пашу с его удачной подножкой. Бог, если ты все-таки есть, то ответь мне на один вопрос. Нет, я не буду спрашивать тебя, почему ты сделал меня геем и почему моя мать никак не бросит отца, я даже не буду спрашивать, почему ты меня так не любишь. Я хочу спросить другое. Какого фига Паша сидит за второй партой, когда он со спины на шкаф похож, в то время когда маленький и несчастный, я довольствуюсь последней? Я же отсюда ничего не вижу! ...Как всегда вопрос без ответа. Хотя ответ все-таки есть. Потому что я изгой. Физика прошла довольно хорошо. Но я не хочу знать, кто же такой умный поставил нам первым уроком в первый учебный день физику. А вслед за ней еще была и алгебра! Кажется, учителя хотят нас сжить со свету раньше времени. Моя короткая перебежка от класса до класса закончилась тем, что меня кто-то толкнул в сторону. Запутавшись в ногах, я стал заваливаться на древний линолеум и сделал единственное, что подсказывал мне инстинкт. Схватил за руку ближайшего человека, просто повиснув на ней, а затем поднял глаза и встретился с жутким оскалом Паши. Пискнув, я отцепился от него и попытался отпрыгнуть в сторону, но был перехвачен. Подняв меня за шкирку на уровень своих глаз, Паша с улыбкой спросил: - Поговорим? Я замотал головой, а потом закивал и снова замотал, потому что не знал, какой ответ правильный. Парень презрительно фыркнул и просто отшвырнул меня. Больно ударившись спиной и затылком об стену, я сполз по ней. Перед глазами плыли темные круги, а до ушей вновь донесся довольный смех одноклассников. И мне вдруг стало безразлично абсолютно все. Захотелось остаться на месте, и сидеть вот так вот, не двигаясь, глядя на мимо проходящих людей. Слушать обрывки их фраз, наблюдать за их лицами. - Два года, - прошептал я. – Потерпи еще два года. Ты терпишь уже три, большая часть позади. Потерпи еще два года. Я резко поднялся на ноги. Голова моментально закружилась, кое-как сфокусировав взгляд, я, пошатываясь, пошел по коридору. «Терпи, терпи, терпи…» - билась в голове только одна мысль. - Я вновь рад вас всех приветствовать, - долетел до меня голос Романа Васильевича. Губы почему-то растянулись в улыбке, и дышать стало как-то легче. Я посмотрел на него в тот самый момент, когда он повернул голову в мою сторону. Кивнув мне в знак приветствия, он вновь повернулся к классу. – Никто не садится! Я сам вас рассажу. По кабинету пронесся недовольный гул. Я удивлено приподнял брови. Учителя нас не рассаживали с класса, наверное, седьмого. Мы всегда сами выбирали себе места и, понятное дело, что все друзья усаживались вместе, поэтому на уроках всегда был слышен чей-то шепот. - Леванов, садись за второй вариант второй парты первого ряда, - объявил Роман Васильевич. У меня округлились глаза. Бог, ты на самом деле можешь меня слышать? – А ты, Ульянов, за первый вариант четвертой парты второго ряда. Паша одарил меня таким взглядом, что впору было из окна выпрыгивать. Да мне самому было не по себе из-за того, что я должен был сесть на его место. Такое чувство, что оно пропитано аурой парня и просто убьет меня. Понимаю, глупость несусветная, но все равно страшно. Особенно, если учесть тот факт, что спину мне теперь прожигали два злых взгляда. Лучше бы я продолжал сидеть за последней партой… - Ульянов, ты чего так на Романа смотришь? Влюбился, что ли? Я во все глаза уставился на мужчину. Боже, что он несет? Он моей смерти хочет? - Чего?! – воскликнул Паша. Я вжал голову в плечи и притворился, что меня здесь нет, в то время как другие одноклассники наоборот вытянули шеи посильней, чтобы все хорошенько увидеть и услышать. – У Вас, что, крыша поехала? Кто-то тихо присвистнул. - Почему? Роман вполне симпатичный парень, так что тебя можно понять... Еще чуть-чуть и у меня глаза из орбит вылезут. Кто симпатичный? Я? Шутите? - Я не пидор! Я гомофоб! – гордо произнес Паша. Роман Васильевич совсем неприкрыто фыркнул и засмеялся. - Как сказал один актер: «Мне не нравится слово "гомофобия". Это не фобия. Вы не напуганы. Вы просто мудак», - процитировал мужчина. По классу разнеслись смешки. Я сам еле сдержался, чтобы не засмеяться. - Вы меня что, мудаком назвали? – голос Паши был полон изумления. Повернуться и посмотреть на него я так и не рискнул, хотя хотелось очень. - Ты сам себя так назвал, - пожал плечами Роман Васильевич. - Если Вы не извинитесь, то я пойду к директору и все расскажу! - Адьес, амиго! – мужчина помахал ему рукой. – Передай ему от меня привет и что я хочу новый стул в кабинет, а тот, что там сейчас, скоро развалится. Ну а пока ты будешь выяснять у директора, являешься ты мудаком или нет, мы повторим пройденный материал, а то сто процентов за лето все забыли… Ульянов, если ты не собираешься порадовать директора своим ясным ликом, то садись на место. Я все-таки не выдержал и чуть повернул голову, чтобы боковым зрением увидеть Пашу. Он растерянно стоял на месте, оглядывая класс. Ясное дело, что к директору он не пойдет. Как-то не солидно. Да и директор у нас, мягко говоря, с приветом. В том смысле, что из него нельзя и слово вытянуть. Он только молчит и кивает головой. На самом деле у нас в школе всем заправляла завуч – Инна Витальевна. Но к ней никто никогда не рискнул бы подойти с жалобой, потому что это вылилось бы во всеобщее школьное собрание в актовом зале, где на сцене стали бы попрекать «негодяя», который стоял бы там же, расписывая все его «подвиги» и сочувствовать «жертве», которая тоже находилась на сцене. Поэтому любой ученик в школе, поставленный перед выбором, обратиться к Инне Витальевне или прыгнуть в пасть акуле, выберет второй вариант. Но это я отвлекся. Речь-то шла о Паше и о том, что его сейчас пожирает глазами весь класс, ожидая, что же выберет он. Уйти и нажаловаться директору, при этом поступив, как первоклашка, или сесть на место, но это значило бы, что парень признает свое поражение. Роман Васильевич закатил глаза и покачал головой, а затем, прихрамывая на правую ногу, пошел по проходу к Паше. Он что-то прошептал ему на ухо, отчего тот вспыхнул и, схватив сумку, вышел с гордо поднятой головой. Я вновь услышал смех мужчины, но в этот раз он был едва слышен. - Ну, раз мы с этим разобрались, то вернемся все же к уроку, - громко произнес мужчина. Ученики обреченно застонали, но спорить не стали… Роман Васильевич оказался просто зверем, а не учителем. Под конец урока мой мозг уже не воспринимал его слова и те формулы, что он писал на доске. Я лишь тупо глядел на ее зеленую поверхность и хлопал ресницами, пытаясь не заснуть. Зато тишина в классе была гробовая. Если кто-то начинал шептаться, то получал мелом по лбу, или должен был пятьдесят раз присесть, или пробежать десять кругов по кабинету, или спеть. Последнее было удивительней всего. Народу это, конечно, не нравилось, но он не рискнул возмутиться, потому что помнили, что произошло в начале урока. Я же подумал, что мне вряд ли достанется и на середине занятия, положил голову на парту, закрыв глаза. Не прошло и минуты, как мне на затылок что-то обрушилось. Подскочив на месте, я смог полюбоваться на довольного Романа Васильевича, что покачивал в руках классный журнал. Удостоверившись, что я больше не сплю, он удовлетворенно кивнул головой и вернулся к доске. Я же до конца урока просидел с широко раскрытыми глазами, и отчаянно подавлял зевоту. Прозвенел звонок и впервые в жизни, я синхронно с одноклассниками облегченно выдохнул. Если бы я только знал, что ждет меня за дверьми кабинета, то пожелал бы, чтобы урок никогда не кончался. Не успел я и шагу сделать после того, как вышел из кабинета, меня кто-то сильно дернул за ворот рубашки. Каким-то чудом мне удалось вывернуться, но в следующее мгновенье я окаменел, увидев Дениса, что позволило ему без проблем дотащить меня до туалета и швырнуть внутрь, как куклу. Рухнув на пол, при этом больно ударившись коленками, я поморщился, но это все ушло на второй план, когда я услышал довольный голос Паши. - Ну что, педик, пришло время развлечься... Ни тон парня, ни сказанная фраза не обещали мне прекрасного, безбедного будущего. Правда, встречи с этими двумя никогда не приносили мне море счастья и океаны удовольствия, но сейчас я чувствовал, что будет просто буря новых неизведанных ощущений. Ощущений, после которых я бы вряд ли смог передвигать ноги. Утопят в сортире? Вполне возможно, даже обмочиться не побоятся. Изобьют ногами, отбив все внутренние органы? Для этого дела они постараются так, как никогда еще не старались. Потушат об меня все свои сигареты? Наверняка, взяли еще пару пачек у своих дружков… Для завершения даже одежду всю отберут. Все это так часто происходило со мной, что я заучил все их ходы. Странное дело выходило с избиениями в туалете: все разом забывали о его существовании. Да и сказал бы кто, зайдя сюда и застав эту сцену, что-то поперек Паши с Денисом? Вряд ли кому-то хотелось присоединиться ко мне. - Что же с тобой делать, пидрила? – спрашивал Паша, не усмехаясь, как он делал это обычно. Парень был зол и решительно настроен убить меня – я видел эту решимость в его глазах. – Как же ты меня выводишь... Я подскочил с пола, начиная пятиться от надвигающейся угрозы. Инстинкты не слушали мою рассудительную часть, которая прекрасно понимала, что своим бегством я только усугубляю положение. - Вмажь ему хорошенько! – подбадривал Денис, гадко посмеиваясь. Стена. Кажется, сейчас начнется. Первый удар пришелся прямиком в солнечное сплетение. От дикой боли я стал складываться пополам, но рука парня схватила за шиворот моей рубашки, заставляя стоять на ногах. Еще один удар, в живот. Пресса как не было, так и нет, поэтому столь нежное прикосновение вызвало гамму боли по всей передней поверхности тела. Боль, я только ее и чувствовал. - Я ненавижу таких, как ты, - тихо заговорил Паша. – Омерзительно. После этих слов я полетел на пол. Все было бы ничего, если бы я довольно прилично не стукнулся головой об подоконник. Еще бы чуть-чуть, еще бы миллиметр, и это был бы висок, и это была бы смерть. Что ж, именно о ней я стал мечтать больше всего, когда парень зарядил ногой по все тому же животу. Острая боль, сдавленный кашель, спутанные мысли... Я согнулся, чтобы хоть как-то унять адскую боль, и поплатился за это сполна – ботинок пришел по рукам. Я зажал губу зубами, чтобы не застонать и стерпеть, зажмуриваясь, чтобы не видеть, как Паша заносил ногу для очередного удара, чтобы хоть как-то сдержать слезы. Били меня давно и часто, поэтому в последнее время боль стала моим верным спутником, я научился принимать ее, хоть и без особого на то желания. Но с каждым новым ударом, которым меня одаривал одноклассник, он загонял меня все глубже в себя. Мир слишком жесток, у них получилось убедить меня в этом. Такому ничтожеству остается только терпеть. - Это тебе за то, что из-за тебя надо мной смеялись, – прошипел сквозь зубы Паша, ни на секунду, казалось, не сбавляя темп. – Эй, Дэн, доставай камеру – хочу оставить на долгую память этот прекрасный момент. Позор. Теперь еще и камера. Я просто уже не знал, как по-другому защититься: рук я давно не чувствовал, живот вместе с грудной клеткой салютовали пронзающей болью, изо рта шла кровь и смешивалась со слюнями и слезами на полу... А Паша все бил, бил, бил... Не было конца его жестокости, не было предела ненависти... Мне ничего не оставалось, как крутить в голове одну и ту же фразу: «Через два года все закончится, все будет хорошо, все закончится...» Господи, помоги мне... - Ха... - выдохнул парень, отходя на несколько шагов от меня. Неужели, это конец? Странно, что я еще жив. – А теперь разукрасим личико. Нет, это была всего лишь передышка, парень наслаждался моими страданиями и смаковал их. Так просто я не уйду сегодня... Я не знал, как объясню маме свой внешний вид. Ох, как же я не хотел ее волновать!.. Паша схватил меня за ворот рубашки и вздернул вверх. Я уже не мог ни двигаться, ни ясно соображать, да и видеть я толком ничего не мог, поэтому повис, словно тряпичная кукла, готовая уже ко всему... Голова, руки, губа, нос... что следующее, где мой мучитель поставит очередной синяк, чтобы я об этом моменте больше никогда в жизни не забыл?.. Два года... Осталось всего два года потерпеть... Как я устал. Просто устал. Хотелось лечь прямо в этом туалете, у этой стены, пол возле которой был заляпан моей собственной кровью, остаться тут навсегда, больше не выходить во внешний мир, где я уже три года терплю унижения... Просто лечь и никогда не шевелиться. Может, тогда от меня отстанут? Хотя мне будет уже все равно... - Что здесь происходит? Ну вот, уже галлюцинации. Слуховые галлюцинации и боль. Вряд ли кто-нибудь пришел бы сюда: Паша делал свое дело тихо, да и я не стонал, дабы не нарваться на еще большие грубости. Никто не мог прийти, это всего лишь плод моего отчаявшегося сознания... Мне надеяться было не на что, мне оставалось вытерпеть только вот это и еще два года... Через два года все будет по-другому... - Явеев, немедленно отдал мне телефон! Ульянов, а тебе сегодня все-таки придется пообщаться с директором... Хотя, нет. Лучше с Инной Витальевной, - все-таки, кажется, это были не глюки. Меня вновь спас Роман Васильевич. – Тебя это тоже касается, Явеев. - Что? – возмущенно воскликнул Денис. – Мы ничего не делали! Мы пописать зашли, а тут эта мелочь валяется! - К завучу! Живо! Иначе я сообщу вашим родителям, как вы «развлекаетесь»! Раздались поспешные шаги и хлопок двери. Я судорожно вздохнул и смог наконец-то расслабиться. Кое-как приподнявшись с холодной и окровавленной плитки, я поднял глаза на мужчину. Он, нахмурившись, стоял в паре метров от меня, сложив руки на груди, и помогать мне не собирался. Не выдержав его тяжелого взгляда, я отвел глаза в сторону и попытался подняться. Все тело тут же отдалось глухой болью. Изо рта само собой вырвалось мычание. Ужасно хотелось завалиться назад, на пол и дожидаться своей кончины, но я упорно пытался подняться. С пятой попытки мне это удалось. Пошатываясь и прижимая правую руку к животу, я доковылял до раковины. Открыв кран, подставил левую кисть под холодную воду, смывая кровь. Пальцы на руке почти не слушались, онемев от боли. Я с досадой поглядел на изуродованную тыльную сторону ладони. И как теперь объясняться перед мамой? Когда к руке вернулась чувствительность, я стал умываться, смывая с лица кровь и слезы, удивляясь тому, как Паша не сломал мне нос. Вряд ли бы мне удалось придумать правдоподобную отговорку, как я так умудрился изранить руку, да еще и сломать нос. Можно было, конечно, сказать, что упал с лестницы, но тогда мама бы повела меня к врачу, а он с легкостью распознал, что отметины на моем теле оставлены вовсе не многочисленными ступеньками... - Ну и как долго ты будешь это терпеть? – неожиданный вопрос Романа Васильевича заставил меня вздрогнуть и взглядом найти его отражение в зеркале. Кажется, за все то время, что я умывался, он даже не пошевелился. - Еще два года. Через два года это все закончится, я уеду в другой город и поступлю в институт, а там все будет по-другому. - Нет, - твердо произнес мужчина. Я изумленно посмотрел на него. - Что? - По-другому не будет. Посмотри на себя! У тебя же аура мальчика для битья! Ты думаешь, что в институте будут другие люди? Нет! Там ты встретишь таких же Пашу и Дениса! Если не хуже... И о тебя вновь будут вытирать ноги, избивать, унижать, а ты все так же будешь молча терпеть и думать: «Надо потерпеть. После института это все закончится. На работе все будет по-другому». Нет! И на работе по-другому не будет. Твой начальник будет заставлять тебя пахать сверхурочно, без выходных и праздников, давая самую тяжелую работу, а если вдруг что-то пойдет не так, ты всегда будешь во всем виноват! Ты хрен когда дождешься прибавки к зарплате и, тем более, повышения! Если вдруг ты решишь сменить работу, то пожалуйста, но там тебя будет ждать то же самое! - Заткнитесь! – неожиданно закричал я. - Что, неприятно слышать правду? – Роман Васильевич даже не пытался скрыть усмешку. - Ложь! Это ложь! Такого не будет! - Сам посуди, куда ты со своими знаниями поступишь? В техникум? Колледж? Думаешь, там учатся интеллигентные люди? Если тебе так нравится каждый божий день терпеть унижения и быть избитым в туалете, ради Бога! Но тогда хотя бы возьмись за ум и начни хорошо учиться, чтобы поступить в более-менее нормальный ВУЗ. У меня на скулах проступили желваки. Забыв про больную руку, я с силой вцепился в края раковины, тяжело дыша. А мужчина широко улыбнулся. - Ну! Давай! Скажи, что ты думаешь! Тебе же есть, что ответить? Так ответь! Хотя бы пошли меня! Ага, как же. Я пошлю его, и он тут же пожалуется моим родителям. Нет. Надо молчать. Надо терпеть. Я с силой сжал зубы. И как я мог подумать, что Роман Васильевич не такой как все учителя? Он такой же, просто из категории людей, что любят промывать мозги и наставлять, как им кажется, на верный путь. Им легко говорить, это ведь не их жизнь, не их каждый день смешивают с дерьмом. Уверен, окажись любой из них на моем месте, то и дня не выдержал бы. Я же терплю уже три года и осталось еще два... Какие-то два ничтожных года. Я прикрыл глаза и глубоко вдохнул. По телу пробежала волна боли, но я постарался отогнать ее на задний план. Через два года все изменится. Все будет по-другому. Никакого Паши. Никакого Дениса. Никакого вечного пьяного отца. Роман Васильевич, словно услышав мои мысли, произнес: - Ты ошибаешься. Я взглянул на него. Он смотрел на меня с жалостью и разочарованием. От его взгляда по телу прошлись мурашки, будто это не мужчина разочаровался во мне, а я сам в себе. Может, это потому что у нас одинаковые глаза? - Делай, что хочешь, Леванов. Только не загуби свою жизнь, - голос мужчины был бесцветным, словно он потерял всякую надежду. – Я освобождаю тебя сегодня от занятий, хотя ты, конечно, можешь пойти на уроки, - Роман Васильевич направился к выходу из туалета, но перед самой дверью остановился на секунду и быстро проговорил. – Ты ненавидишь своего отца, но похож на него не только внешне, но и по характеру. Такой же слабый. На меня словно ушат холодной воды вылили. Откуда он знает моего отца и то, что я похож на него внешне? Неужели учителя ему успели уже все растрепать? Боже, хоть бы он не проговорился о моей семье перед одноклассниками. Я не выдержу, если они начнут надо мной издеваться еще и из-за этого! За сцену драки в туалете, если то, что там происходило, можно так назвать, мой низкий поклон Владиславу Краковски. Были бы Вы рядом, обязательно расцеловала бы!