Последние

      Орочимару       Тик-так… тик-так…       Кап-кап… кап-кап…       Тикают часы. Падают капли с крыши — днем прошел короткий сильный дождь.       За окнами ночь, и огонек свечи трепещет от дыхания, колебля тени. Сегодня ветрено, закат был долог и ярок. Зловещий закат, и вчера был такой же, и позавчера… говорят — к войне. Он видел их, две больших, и не считал, сколько маленьких, и теперь предчувствовал в пахнущей кровью воде, в горячем ветре, несущем сытый запах горелой плоти.       Будет война. Не завтра, не скоро — но будет, большая война.       Значит — снова в путь, мародерствовать на полях сражений, в выжженных селеньях, ища потерянные сокровища. Не золото, не оружие, не тайные знания — то, что ценил выше первого и второго… нет.       Детей. Сирот, беглецов, потеряшек с искрами силы в крови. Тех, кого, как мусор метлой, война вымела из сгоревших домов.       Вот они — сокровища мира. Для него, научившегося читать человеческие тела, как свитки. Сколько уникальных геномов, сколько дивных способностей — и сколько их сжирает война…       Он был уверен — нет бездарных детей. Есть бездарные учителя, которым нужен не ученик, а ходячий кунай с ушами и бесплатная рабочая сила. В лучшем случае — ценная картина, которую можно повесить на стенку, и гордиться: вот что у меня есть.       Орочимару вздохнул, погружаясь в воспоминания.       Таким был его сэнсэй. До какого-то момента он просто гордился ими. Внучкой Первого хокаге, врученной ему, как плата, за какие-то нелегальные услуги. Сыном Второго, которого забрал из приюта и сделал своим верным псом. И им — ребенком со странными глазами. Он не был гением тогда — просто спокойным и старательным мальчиком, предпочитавшим книги и тренировки развлечениям. Но его долго и старательно расхваливали на все лады, и он поверил в свою особенность.       Война стала щелчком по носу.       Почему начинаются войны? Только ли потому, что там, в Кумо или Кири сплошь подлецы и злодеи живут? Или потому, что ихний Каге вдруг озлобился, встав не с той ноги? Нет ведь, не поэтому…       Один знакомый Учиха, счастливого ему перерождения, сказал: ищи, кому выгодно. И если в одном месте убавилось, то в другом прибавилось, и скорее всего, кто-то нагрел на этом руки. На редкость достойный и порядочный был человек, и командир отличный…       Тогда он не задумался — задумался после. Война ударила всех — и клановых, и бесклановых, и гражданских. Но кто-то барахтался на плаву сам, кто-то пытался вытащить семью и друзей, а кто-то топил соседей.       И его учитель был из последних.       Сарутоби. На протяжении многих лет созерцая эволюции этого семейства, он понял разницу между торговцами — и торгашами. Больше хапнуть, набить сундуки! Незаконно? Грязно? Подло, в конце концов? Плевать! Главное — прибыль!       Он видел, как учитель расправляется со всяким, в ком почует угрозу. Как множество сильных и талантливых шиноби было казнено по обвинению в предательстве, или просто, без затей, убито. Как затравили Хатаке Сакумо. Как терпеливо и последовательно уничтожали Сенджу.       Точно так же учитель уничтожит и его, если он будет не осторожен.       Тогда и родился «безумный ученый Орочимару», которому не интересно ничего за пределами лаборатории. Он решил для себя: выжать из сэнсэя все, что можно, а самому тем временем готовить отходный путь. И это получилось почти идеально.       Учитель был доволен. Его интересовало многое, такое, чего простому ирьенину-исследователю не поручишь. Был, конечно, Корень, но его шиноби с напрочь выстиранными мозгами — и исследования… даже не смешно.       Он многого наслушался в своей лаборатории, моя пробирки и кивая словам учителя. Сарутоби Хирузена звали Профессором, говорили, что он знает все техники Конохи…, но это была всего лишь пропаганда. К услугам Третьего была библиотека, собраная Вторым, свитки Первого, знания, украденные из Водоворота…, но вот в чем дело — из всего этого богатства он мог освоить и применить ничтожно малую часть. Хоть наизнанку вывернись, а потомственный торгаш с потомственным воином не сравнится. И как же это торгаша бесило! Он хотел блистать, как братья Сенджу, поражать силой, а не интригами, сокрушать армии одной рукой, не выпуская из другой чашки чая.       Когда Учиха Мадара выходил в бой, его враги кричали: Демон Учиха на поле! И разбегались за очень редким исключением. А кто такой Сарутоби Хирузен? Умелый интриган и ученик Сенджу Тобирамы — вот и все достоинства. Среди шиноби Кумогакуре даже шутка ходила: хорошо с Конохой воевать! Сначала мы их пограбим, а потом Хирузен нам денег заплатит. Ну, а про обезьяну на троне даже песню сложили.       Клановых шиноби Хирузен не любил. Слабыми и безграмотными бесклановыми было проще управлять — они не требовали отчета за каждый приказ и каждую монету. Они были отрезанным ломтем — дети из приличных семей в шиноби редко стремились, и с семьей, всего чаще, рвали. Сироты и нищие — девяносто девять процентов бесклановых, те, кто рад трудиться «за кров и стол».       Желанием учителя было — создать идеального шиноби. Сильного, верного, как псы Инудзук, не размышляющего, не требовательного. А как? При прочих равных у кланового и резерв, и реакция, и живучесть выше. Клановые могли выжить там, где бесклановым оставалось только дружно закапываться. У клановых, как им не внушай верность деревне, на первом месте всегда семья. И так называемые «кланы бесклановых» делу не помогают — два-три поколения, это уже семья, почти династия! Уже есть опыт, уже набиты шишки, уже имеются секреты и силы, хоть и невеликие. И эти силы требуют с собой считаться! Уже не согласны в огонь и в воду за благодетеля!       Печати верности? Так для них совершенно особое умение нужно. Найти хорошего менталиста, чтобы контролировать через него? Опять не выйдет, для разных людей разные печати нужны, и не на всяком они удержатся. Много народу так не подчинишь. В Корне кое-как справлялись, но у них на любую внештатную ситуацию мог включиться режим самоликвидации либо зачистки свидетелей. Куча ограничений…       Итак, проект «Дети». Создание кунаев из дерьма. Пересадка генома, пересадка органов, прививки чакры биджу. И главная мечта Хирузена — сила Основателей, мокутон и мангеке шаринган. Он грезил о том, как обладатели великой силы склоняются к его ногам.       Кое-что получалось, но результаты были столь малы… сила не желала держаться в неподготовленном сосуде. Страдал либо разум, либо тело, либо и то и другое вместе.       Учитель злился. Орочимару разводил руками. И про себя хихикал — хитрая мартышка перехитрила сама себя. Сколько всего он узнал, ах, кланы бы за такое золотом засыпали… или тихо прикопали.       Учиха и Сенджу… поистине, в этой крови таились чудеса.       Мокутон, стоило лишь дать ему питание, начинал стремительно развиваться, разрывая любые стены. Миг — и лаборатория обращена в руины, а посередине невозмутимо цветет какой-нибудь куст гигантских размеров. Его частица, привитая растению или животному, вызывала множество мутаций, и чем больше чакры — тем сильнее и стремительнее они происходили. Чаще всего получившийся результат был нежизнеспособен, но то, что выживало, было, поистине, ужасно.       Взрослые шиноби шансов выжить не имели, но учитель приказал попробовать на всякий случай. Кое-какие шансы имели дети, чем младше, тем лучше. К сожалению, результатов этого эксперимента в полном объеме он не получил.       Ну, а Учиха… с ними вообще было ничего не понятно.       Давно и хорошо известен принцип «последнего вздоха», когда даже слабейший генин предельным напряжением всех сил может совершать такое, что не всякому джонину под силу. Особенно, если твердо намерен умереть, но не сдаться. Это было можно сравнить с открытием Врат…, но не тех, которые находятся в теле и используются в тайдзюцу.       Он видел такое несколько раз, и всегда это было прекрасно.       Его змеиные глаза не обладали великой силой, но кое-что разглядеть могли. Черные одежды Учиха отражали тьму их душ, но в миг того самого «последнего вздоха» души, словно одежда, выворачивались наизнанку. И этой изнанкой был ослепительный свет. Они выдавали выплеск энергии, сравнимый с открытием всех Врат, становились пожаром и ураганом. Их не напрасно звали безумцами — кто еще мог вместить в себя стихию и остаться обыкновенным нормальным человеком?       Такими становились они. Разумная стихия, пламя, способное помнить, сострадать, ненавидеть и любить…       Дивно было так же и то, что они могли, пусть и небезболезненно, вернуться из этого состояния. Другие — умирали, делались калеками, а Учиха, пару недель полежав в больничке, снова были готовы на подвиги, и более того — становились еще сильнее. Будто такое состояние предельного напряжения… не было для них пределом.       Но эта сила брала свою плату. Чем глубже Учиха уходил в стихию — тем труднее ему было общаться с другими людьми. Он чувствовал цельно и полно, любить — так отдавая всего себя, ненавидеть — отдавая так же. И — ни капли лжи, только да или нет, а не вечное людское «может быть».       Это было… тяжело. Для шиноби, чья жизнь, по большей части, ложь, общаться с таким, кто вранье чует с лету. Солгал, даже не со зла, а по привычке, и в ответ Учиха в лучшем случае в морду даст, или просто уйдет. А может и убить, решив своей странной логикой: лжет, значит, враг.       Орочимару побывал в Долине Завершения — даже воздух там кричал от боли, принадлежащей одному-единственному человеку. Человеку, который сам был болью тогда… и от этого делалось поистине страшно. От понимания, что заботливый командир или веселый соратник несли в себе зерно этой силы, и в любой миг могли обернуться безумным демоном из страшной сказки.       А еще — было горько от мысли, что первый хокаге, прославленный не только силой, но и искренностью и благородством, мог быть так же лжив, как и его учитель.       Любая тварь, когда ей больно, ищет исцеления. Почему же величайший целитель в мире не нашел лекарства для своего друга? Не сумел? Или… не захотел? Легко говорить о великой жертве, ах, убил друга во имя деревни! Но скреблась мыслишка на фоне хирузеновых игрищ: уж больно удобно и героически вышло все для Хаширамы Сенджу. Основателей было двое — остался один, и кто вспоминал Мадару? Клан Учиха? Они сами от него отреклись, пусть и пожалели вскоре. И чем они, потеряв своего демона, стали отличаться от тех же Хьюга? Их быстро задвинули на окраину, словно они, как какие-нибудь Курама или Абураме, пришли просителями на готовое.       Да — неостановимы в бою. Да, сильны и опасны. Да, удивительны и парадоксальны. Но равного Мадаре среди них не нашлось.       А теперь они и вовсе исчезли…       Когда он узнал об Учиха, он даже плакал от детской какой-то обиды. Сенджу исчезали постепенно, но у него оставались образцы крови и чакры, и самое главное — несколько потомков этого клана, у которых есть хороший шанс возродить свою семью. Под другой фамилией, в тайне — но они сохранятся…       А здесь… не просто люди, составлявшие огромный кусок обороны деревни, которую он любил несмотря ни на что, не просто сильный клан. Не просто очередное додзюцу, которых, если серьезно, в любой стране не меньше десятка, пусть и послабее, чем шаринган. Их тайны, их память, женщины и невинные дети — все обратилось в пепел, и почему? Восстание, захват власти? Смешно.       Зная Хирузена — скорее всего, потому, что мешали торгашам набивать карманы.       Поэтому он непременно попробует забрать себе последнего из этого клана. Если мальчик еще не безумен, не зациклен на себе и своей идее, как его брат, если поймет обращенные к нему слова…, но на это надежды мало. Тогда он поманит обещанием силы. И даст ему силу — чтобы хотя бы выжил. А сам позаботится о сохранении его крови, даже не ради себя — просто, чтобы эта семья жила и продолжала удивлять мир. И в память о том Учиха, которому стоило бы родиться самураем.       Он вздохнул, потерев глаза. Надо бы выспаться. А потом заняться подготовкой к приему особо важного ученика — последний Учиха не безвестный сиротка. Его будут искать, хотя бы из принципа. А если не получится вернуть — то хоть убить попробуют. Надо продумать, как и где прятать, чему учить, как уговаривать размножаться… подобрать кандидаток в «размножительницы»…       Он перебрал в памяти перспективных девочек. Учихе нужны сильные и выносливые еще более, чем другим. Ему не подойдет простая безродная, и клановая не всякая подойдет.       Хорошо бы найти ему Узумаки.       В приоткрытое окно влетел мотылек и устремился на свечное пламя. Ловкая рука осторожно поймала хрупкое создание на подлете и метко швырнула на улицу через оконную щель. Дурное насекомое влетело назад, снова было поймано и выкинуто в темень… и снова…       Орочимару вздохнул и погасил свечу.