***
Джунха пришла в его кабинет через три дня. Подавленная и бледная, с заметными тёмными кругами под глазами, она долго мялась на пороге, сжимая в руках лист бумаги, а затем нерешительно приблизилась и положила его на стол перед мужчиной. Пак внимательно посмотрел на девушку, отмечая её неважный вид, и опустил взгляд на отпечатанное заявление на увольнение. — Что, опять? — хмыкнул он, отодвинув от себя бумагу. — Пожалуйста, просто подпишите его… — Джунха, ну мы же взрослые люди, — Чанёль устало вздохнул и покачал головой. — Ты теперь будешь притворяться, что между нами ничего не было и разговаривать исключительно на «вы»? — Нет, но… — Послушай меня! — Пак бесцеремонно прервал женские лепетания. — Это не решение проблемы — всякий раз писать заявление по собственному желанию. Подумай о себе. Ну уволишься ты, а дальше что? Думаешь, так просто найти хорошую работу? Пожалуйста, Джунха, не драматизируй. Мы с тобой не актёры из дорамы, чтобы картинно рыдать, хлопать дверями и клясться в вечной любви. Мы попробовали с тобой жить вместе, у нас это не получилось, но это ещё не повод убегать и делать вид, что мы не знакомы. Мы же взрослые люди. — Я всё понимаю, но мне тяжело тут находиться, — всхлипнула Квон, резко отвернувшись. — Что случилось? — нахмурился Чанёль. Джунха упрямо молчала, изредка вытирая слёзы бумажным платком, зажатым в ладони, и Пак с трудом боролся со странным порывом подскочить к ней и крепко обнять. Понимал, что только даст этим ложную надежду, от того и сдерживался, сжимая кулаки под столом. — Пожалуйста, расскажи мне, кто тебя обижает. Я не люблю стукачей в коллективе, но сейчас другой случай. — Рэй! Она настраивает всех против меня! — порывисто выпалила девушка. — Со мной никто не разговаривает, даже не здороваются. Только смеются за спиной. Чанёль всё же не выдержал и встал из-за стола. Отодвинув стул, заботливо усадил на него плачущую Джунху и вышел в приёмную, вернувшись обратно с чашкой зелёного чая. Поставив напиток рядом с девушкой, он сел напротив и мрачно нахмурился. — Тем более, ты не должна давать им повода усомниться в своей твёрдости и профессионализме. Если уступишь сейчас этой стае шакалов, то так и будешь всю жизнь считать себя слабой. Не позволяй никому помыкать собой и вытирать об себя ноги, договорились? — Чанёль, я не только этого боюсь. Мне трудно находиться рядом с тобой и понимать, что у нас ничего не вышло, — выдохнула Квон, робко подняв на сидящего рядом Чанёля заплаканные глаза. — Это больно — не иметь возможности прикоснуться и поцеловать. Позвонить и рассказать о чём-то важном. Просто любить тебя — так искренно, как никого раньше… Я действительно тебя люблю. Не из-за денег и власти, и даже не из-за твоей красоты. Просто люблю. Ты мне очень нужен. — Джунха… — Извини меня! Пожалуйста! — взмолилась девушка, подавшись вперёд. — Хочешь, я и перед Сурин извинюсь? Да, я виновата, что наговорила в тот раз кучу гадостей, я просто не выдержала и сорвалась. Клянусь, такое больше не повторится! Просто дай мне ещё один шанс! — Милая, Сурин не изменится. Она ненавидит тебя и может причинить зло. А я не хочу так рисковать. — Я не боюсь её! Ни её ненависти, ни агрессии, ни злости! Она дерётся со мной из-за тебя и твоей любви. И именно она не даёт тебе быть счастливым! На место меня придёт другая женщина, а потом ещё одна, и ещё. И ни одна из них не понравится твоей племяннице! — Разрыдавшись с новой силой, Джунха уронила голову на сложенные на столе руки. Спрятав лицо в ладонях, Чанёль закачался из стороны в сторону, наивно полагая, что эти незамысловатые движения хотя бы немного его успокоят. Приняв важное для себя решение, мужчина вновь поднялся и подошёл к Джунхе со спины, властно положив руки на её подрагивающие плечи. — Давай поступим следующим образом. Я понимаю, что у тебя сейчас тяжёлые времена. Именно поэтому тебе нужно отдохнуть. Как ты смотришь на то, чтобы взять отпуск? Я могу купить тебе билет туда, куда ты захочешь. Европа, тёплый берег, Америка — только скажи. И если вдруг по возвращению ты не поменяешь своего решения, то так и быть, я подпишу твоё заявление. Ну как? Джунха грустно усмехнулась, медленно подняв заплаканное лицо. Она задрала голову, глядя на невозмутимого Чанёля, склонившегося над ней, и на дне её зрачков плескалось столько горечи и отчаяния, что мужчина едва сдержался, чтобы не отпрянуть. — Мне не нужны твои деньги. Я только что сказала, что люблю, а тебе всё равно. Поведя плечами и сбросив с них горячие ладони, женщина поднялась и, слегка покачиваясь, направилась к двери. Сделав короткую остановку — то ли чтобы перевести дух, то ли в ожидании реакции от Чанёля — она всё же нажала на ручку и скрылась в коридоре. И вместе с тихим хлопком двери, душа словно бы покинула тело Пака. Стало невыносимо мерзко от самого себя — своих поступков, действий, равнодушия. Джунха только что призналась ему в искренних чувствах, а он повёл себя так, словно его сердце выточено из камня. И самое грустное, что от этих слов в душе действительно ничего не дрогнуло и не замерло сладко. Примерно так же Пак чувствовал себя в юности, когда девочки из параллельных классов дарили ему шоколад и ярко-розовые открытки-сердечки, шептали признания на крыше школы, за углом или подсторожив у туалета. Тогда он тоже улыбался, кивал и ничего не чувствовал. Единственный раз, когда его сердце по-настоящему дрогнуло, случился в момент признания Еын. Тогда они любили оба и не стыдились своих чувств. Жадно целовались, стукаясь носами, как слепые котята. Шарили руками по телу, краснея, как в первый раз. И не было никакого дела до людей вокруг, до их мнения, давно очерченного будущего. Чанёль готов был сломать всю свою устоявшуюся жизнь и построить её заново — ради Еын. Сев за стол, мужчина поднял трубку телефона и дождался ответа секретаря. — Подготовь заявление на отпуск для Квон Джунхи и на увольнение для Рэй, — отчеканил Пак. Развернувшись в кресле к панорамному окну, он взглянул на вечерний город, перемигивающийся огнями и неоновыми вывесками, и решил, что сегодня вечером непременно напьётся. Хотя бы для того, чтобы не задаваться глупым вопросом — а готов ли он сломать свою жизнь сейчас ради Сурин?***
Теперь, когда Джунхи больше не было в их жизни, Сурин вновь чувствовала себя счастливой и свободной. Она начала лучше учиться, вновь торопилась домой после занятий и с нетерпением ждала возвращения дяди с работы. Сама готовила ужин, с любовью стирала и гладила его рубашки — даже своровала одну и надевала её на ночь вместо пижамы. Исправно писала длинные статьи на различные темы и подкладывала в кабинете Чанёля, чтобы на утро найти их с аккуратными карандашными пометками на полях. И даже планировала их грядущую поездку к бабушке, уже смакуя те несколько часов, что они проведут наедине в машине, вот только все её старания разбивались о бетонную стену безразличия. Да, Сурин видела, что дядя держался отстранённо. Он был учтив, мягок с ней и безмерно благодарен за её заботу, но не позволял подходить близко. А если девочка не выдерживала и всё же обнимала его, осторожно касалась или предпринимала попытку поцеловать, неизменно хмурился и уходил, прячась за дверью кабинета или спальни. Это тяготило Ли. Теперь, когда им с Чанёлем никто не мешал, сдерживать свои чувства становилось всё труднее. С каждым прожитым днём мысль отдаться дяде казалась Сурин всё менее пугающей. Да, она любила его и безмерно ему доверяла. И хотела, чтобы он был первым и последним мужчиной в её жизни. И решительно не понимала, почему Пак избегал её всеми силами. А ещё помнила слова, что их близость может убить его. Но Сурин не хотела причинять боль тому, кого любила. И искренне верила, что именно она сделает его счастливым. Потому что знала и понимала Чанёля лучше, чем кто-либо в целом мире. Дождавшись, когда очередная статья будет распечатана, Сурин аккуратно скрепила ещё тёплые листы и спустилась вниз. Бросив взгляд на часы в гостиной, нахмурилась — дядя задерживался и даже не позвонил. Оставалось надеяться, что он не решил вернуться к Джунхе и не проводил сейчас с ней время. Ревниво поджав губы, Ли толкнула дверь кабинета и подошла к массивному столу. Обычно она клала листы на самый край и уходила, но сегодня хотелось осмотреться здесь и понять, что тут делал Чанёль, пропадая все ночи напролёт. Щёлкнув настольной лампой, Сурин осторожно провела ладонью по гладкой поверхности стола и со скрипом отодвинула мягкое кожаное кресло, присаживаясь на самый край. Ноутбук был выключен, рядом с ним высилась кипа разноцветных папок, заглядывать в которые Ли не решилась. И никаких тебе сувениров, безделушек и фотографий в рамке. Даже её портрет не стоял, хотя девочке казалось, что они с Чанёлем уже давно сроднились и стали настоящей семьёй. Тихо вздохнув, она повертела в руке стакан с остро наточенными карандашами, покрутила в пальцах дорогую коллекционную ручку и улыбнулась, откинувшись на спинку кресла. Было бы здорово, если однажды Чанёль перестал избегать её и позволил их чувствам распуститься. Дядя и племянница — это, конечно, странная комбинация для союза двух людей, но и не самая пугающая. Они бы поженились или просто жили вместе. Чанёль бы работал в кабинете, а Сурин приходила к нему с чашкой кофе в руке. Садилась на ручку кресла, целовала спутанные волосы, разминала затёкшие от долгой работы плечи. А потом они вместе лежали на мягком ковре и читали вслух новые статьи, вместе их дорабатывая и доводя до идеала. И непременно целовались, обмениваясь дыханием и теплом. Крепко держали ладони друг друга. Держались друг за друга. Заботились. Лелеяли. Защищали. От чужой молвы, косых взглядов. От всего мира, не понимающего и не принимающего такой любви. — Как же я люблю тебя, — прошептала Сурин, крепко зажмурившись. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Чанёль оказался сейчас рядом, сел на колени рядом с креслом, поцеловал её ладонь и сказал, что тоже любит. Пожалуй, об ином счастье Ли не смела мечтать. Когда-то давно мужчина предостерегал её, рассказывая о тяготах любви. И тогда они оба ещё не знали, что именно Чанёль станет её самой первой и единственной любовью. Сурин знала точно — она родилась с любовью к Чанёлю в крови. И любила его даже тогда, когда не знала. Любила в тот момент, когда отец с улыбкой рассказывал о младшем брате, показывал его фотографии и с тоской прикусывал губу, чтобы не расчувствоваться окончательно. Любила, когда была в утробе матери, вся жизнь которой была отравлена чувствами к Чанёлю. Любила ещё тогда, когда не существовала в природе и являлась крохотной частичкой Вселенной, чьё время ещё не наступило. Сурин любила Чанёля как человека, как мужчину, как наставника. Он был для неё идеалом. Недостижимым кумиром. Личным солнцем. Воздухом. Жизнью. И она просто не знала, как выразить свои чувства. Не могла о них написать, потому что не находила нужных слов. Не могла озвучить, потому что мысли разлетались словно испуганные птицы. Она умела только молчать о своей любви. И была уверена, что в этом молчании было куда больше искренности и отчаяния. А ещё Сурин боялась допустить мысль об их возможной несовместимости с Чанёлем. Всё потому, что мужчину могла погубить их близость, а девушка погибала без неё. Вздрогнув, Сурин открыла глаза и осмотрелась. В доме по-прежнему царила тишина, но дядя мог вернуться в любую минуту и ему явно не понравится, что племянница проводила время в его кабинете. Вот только отодвинув кресло, девочка заметила неплотно задвинутый нижний ящик стола и тут же замерла. По-хорошему, нужно было встать и уйти, плотно закрыв за собой дверь, но не на шутку разгоревшееся любопытство вынудило нагнуться и потянуть ящик на себя, открывая его медленно и осторожно и чувствуя себя как минимум Пандорой. Интересно, какие беды прятались на его дне? Увидев лежащий поверх бумаг мятный блокнот, Сурин поёжилась и передёрнула плечами. Ещё не поздно было уйти, но она же не уснёт, пока не узнает, что прячется внутри. Сжав находку в дрожащих руках, Ли перевела дыхание и медленно раскрыла, тут же вздрогнув — посреди истрёпанных страниц лежало несколько фотографий и прядь волос. — Мама? — прошептала Сурин, рассматривая пожелтевшие от времени снимки. Улыбающаяся девушка прижималась к Чанёлю, не сводя с него влюблённых глаз. Ветер трепал их волосы, и Пак выглядел таким счастливым, каким Сурин ещё ни разу не доводилось его видеть. На всех фотографиях они целовались, держались за руки, смеялись. Молодые, искренние, влюблённые. Нервно отбросив снимки, Ли развернула один из листов в клеточку, внимательно читая текст чужого, адресованного совсем не ей, письма. Строчки прыгали перед глазами из-за подступающих слёз, но девушка упорно в них вчитывалась, захлёбываясь болью и отчаянием. Люблю… Скучаю… Не могу без тебя… Твоя Еын. — Он мой! — закричала Сурин, смяв письмо, написанное много лет назад. — Отстань от нас! Почему даже сейчас ты вмешиваешься в нашу жизнь! Ли крутила головой, пристально вглядываясь в тёмные углы кабинета, и могла поклясться, что в одном из них пряталась её мама и осуждающе на неё смотрела. — Зачем он тебе? Ты же умерла! Оставь его мне! Я смогу сделать его счастливым! Слыша в ответ лишь тишину, Сурин зажмурилась и закрыла ладонями уши. Всхлипнула и в бешенстве затопала ногами. — Уходи! — закричала она, надрывая связки. — Проваливай! Хватит его мучить! Почему ты всегда рядом?! Сжав кулаки, Ли прикрыла на мгновение ресницы и тут же вновь широко распахнула глаза. Небрежно сбросив блокнот обратно в ящик стола, она торопливо его захлопнула и отошла к окну. У Пандоры всё ещё оставалась надежда. Но была ли она у Сурин?***
Чанёль вернулся поздно ночью и, судя по отъезжающему от ворот такси и грохоту, созданному в прихожей, был он весьма навеселе. Сурин не спала — она сидела за столом, закинув на него ноги, и мрачно смотрела на часы, засекая время. Из одежды на ней была лишь та самая украденная рубашка — девочка действительно пыталась уснуть, но не смогла сомкнуть глаз до возвращения дяди. Поэтому и ждала его терпеливо, крутя в пальцах отданное бабушкой кольцо. Даже примерила его, но тут же торопливо сдёрнула, не желая даже в этом походить на мать. Судя по шагам, Пак разгуливал по первому этажу. Сейчас либо завалится в душ и отправится спать, либо запрётся на всю ночь в кабинете. И тогда… Впрочем, додумать мысль Сурин не успела — на лестнице раздался стремительно приближающийся шум, и уже через несколько секунд дверь её комнаты с треском распахнулась, ударившись о стену. — Зачем ты трогала мои вещи?! — просипел Чанёль, грозно застыв в проёме. Лениво обернувшись, Ли с обидой взглянула на мужчину. Пьяный и растрёпанный, он успел снять пиджак и галстук и почти полностью расстегнул рубашку. Опасно щурясь, он с ненавистью смотрел на племянницу, закинувшую ноги на стол, и едва сдерживался, чтобы не наброситься на неё с кулаками. — Не понимаю о чём ты, — обиженно протянула Сурин, вновь отвернувшись к окну. — Ты не имела права брать в руки мой блокнот! — Это почему? — усмехнулась Ли. — Что, теперь не получится дрочить на мою мёртвую мамочку? Девушка взвизгнула, когда подскочивший Чанёль схватил её за шею и сдёрнул со стула, рывком прижав к стене. Вцепившись в его пальцы, Сурин захрипела и принялась отчаянно дёргаться, стараясь не смотреть в злые глаза напротив. — Почему ты так ненавидишь свою мать? — Потому что ты её любишь! — закричала Ли из последних сил. Мужчина резко отпустил её и отпрянул, с тоской глядя на оставшиеся на светлой коже багровеющие следы. — Она же умерла, её больше нет. Зато есть я. Живая! — наступая на него, рвано шептала Сурин. — Ты цепляешься за призраков прошлого и сам не даёшь себе идти вперёд! — Ты ребёнок! Ты моя племянница! — Да какая разница, если ты меня любишь! — Но я не люблю тебя. Сурин холодно усмехнулась и пожала плечами. — Любишь. Ты любишь её внутри меня. Я похожа на неё, и тебя это притягивает. Но я — не она. Я лучше. И я никуда не исчезну, если ты сам от меня не избавишься. — Прекрати, Сурин. Я устал. — Чанёль развернулся к выходу, но девочка быстро догнала его и жалобно повисла на плечах. — Не уходи. Хотя бы сегодня. Не оставляй меня, — умоляла она, сцепив ладони на животе мужчины и ещё крепче прильнув к нему. — Пожалуйста, позволь быть с тобой. — Нет! — Почему? Развернувшись, Чанёль внимательно посмотрел на оробевшую племянницу и покачал головой, не считая нужным отвечать на озвученный вопрос. — Тогда возьми это. — Сурин протянула на раскрытой ладони злополучное кольцо. — Наверняка помнишь его, я права? Добавишь в коллекцию и продолжишь трепетно любить свою Еын. Мужчина изумлённо взял кольцо и внимательно его рассмотрел, глядя на гладкий камень, похожий на застывшую каплю крови. Когда-то давно он надел его на палец Еын, попросив стать навсегда его. Девушка улыбнулась тогда и согласно кивнула. Они стояли под раскинувшим свои ветви старым деревом, почти не защищающим их от дождя. Ливень хлестал нещадно, мутные потоки воды неслись вниз по дороге, а прохожие прятались под зонтами, не обращая внимания на двух влюблённых, застывших посреди непогоды — настолько увлечённых друг другом и даже не помышляющих найти более серьёзное укрытие. Чанёль до сих пор помнил запах свежести и молодой листвы. Видел перед собой спутанные от воды длинные волосы и карие глаза, смотрящие прямо и невинно. И даже ощущал на языке вкус маленьких розовых губ, робко тянущихся к нему за поцелуем. Именно в ту минуту невидимая нить затянулась навечно, связывая Еын и Чанёля в одно целое. И никакая разлука, ни последующее за ней расставание и даже смерть не заставили их разлюбить друг друга. Прошли годы. Всё изменилось. И любимой уже давно не было рядом, зато её маленькая копия смотрела сейчас жалобно и слёзно, натягивая на тощие коленки край его белоснежной рубашки. Самый настоящий ребёнок. Маленький, несчастный и обиженный на весь мир. — Ложись спать, Сурин, — выдохнул Чанёль и, бегло коснувшись тёплой щеки, вышел, закрыв за собой дверь.