Я должна выстоять. Я сама не своя, и это не мой выбор.*
Ехали молча. Через заснеженные поля, небольшие деревеньки, заметённые почти по самые крыши придорожные забегаловки, под монотонный бубнёж радио и рокот мотора. В салоне было холодно, и даже включённая на максимум печка не особо спасала. Накануне ударили морозы — самое время забраться под одеяло и провести весь день с чашкой горячего чая и интересной книгой, а не мчаться за много километров к городку, почти незаметному на карте. Впрочем, вопрос ехать или нет даже не поднимался. Почти не спавшие после бессонной ночи, они проснулись в пять утра от звонка из больницы и сразу же бросились собирать вещи. Бабушке было плохо, она хотела, чтобы они приехали. А с последствиями вчерашней ссоры они ещё успеют разобраться. Наверное. — Всё хорошо? — не отрывая взгляда от дороги, обратился Чанёль к подавленной Сурин. — Мы скоро приедем. Девочка пожала плечами и крепче стиснула ледяные пальцы. Ей было невыносимо стыдно за вчерашнюю истерику, да ещё и новости о бабушке окончательно подкосили. Хотелось разрыдаться, но выпитое заблаговременно успокоительное пока удерживало от нервного срыва. Вот только надолго ли хватит действия таблеток? И что будет, когда оно закончится? — Спасибо, что поехал, — Сурин внимательно посмотрела на дядю и едва удержалась, чтобы не коснуться его рукой. — Не говори глупостей. Твоя бабушка не чужой мне человек. Ли кивнула и глубоко вдохнула, набираясь смелости для извинения перед Паком. Вот только вместо этого с её губ сорвалась совсем другая, но не менее важная фраза. — С бабушкой ведь всё будет в порядке? — с надеждой спросила Сурин, чувствуя подступающие к горлу слёзы. — Конечно, милая, — твёрдо заверил Чанёль, посмотрев на часы. — Ещё минут сорок, и мы будем на месте. Попробуй поспать. Впрочем, девушка предпочла сну созерцание усталого профиля Чанёля и обдумывание своего дальнейшего поведения. Она понимала, что продолжая действовать с таким же напором и яростью, лишь сильнее оттолкнёт от себя мужчину. Нужно было вести себя мягче и ласковее, не давить на него. Но как удержать себя в рамках, когда от одного взгляда на дядю в груди что-то мучительно обрывалось и напрочь срывало тормоза? И если это не любовь, то как тогда назвать это всепоглощающее слепое чувство преданности и обожания? К больнице они подъехали уже после обеда. Бросив автомобиль у центрального входа, поднялись в приёмное отделение и огляделись. Пока Сурин мялась у стены, нервно поглядывая по сторонам, Чанёль подскочил к стойке регистрации и заговорил с медсестрой. Нервно натягивая шапку на самые глаза, Ли ковыряла заусенцы на пальцах, а затем кусала их, лишь раздирая до крови кожу. Когда Пак вернулся, то первым делом схватил её за запястье и неодобрительно взглянул на разодранные пальцы. — Поехали домой. — Что? — в ужасе застыла Сурин, медленно оседая на подкосившихся ногах. — Тихо! С бабушкой всё в порядке! Ей сделали уколы, и она спит. Мы придём завтра утром, и нас пустят к ней в палату! — подхватив племянницу, мягко увещевал Чанёль. — Дома остался голодный Рамон. Ты же хочешь его увидеть и покормить? Заторможено кивнув, Сурин крепко схватилась за его ладонь и позволила увести себя обратно к машине. Заботливо усадив девочку на пассажирское сиденье и пристегнув ремнём, Чанёль вытащил из кармана пальто сигареты и закурил, не спеша садиться за руль. Он с тоской смотрел на широкие окна больницы и воскрешал в голове слова медсестры: «Состояние критическое. Ухудшение может произойти в любую минуту. Приходите завтра, возможно врач разрешит вам зайти на пару минут». — Возможно, — выбросив недокуренную сигарету в снег, повторил Пак. Кажется, пора было готовиться к похоронам и провести их на достойном уровне.***
Пока Сурин сидела в своей комнате — то ли спала, то ли тихо плакала, — Чанёль коротал время в залитой сумерками гостиной и с тоской осматривал в одночасье ставшие пустыми и холодными стены. Старенький телевизор, стоящий на лакированной тумбочке, был накрыт цветастой тряпкой, по мнению бабули защищающей от пыли и солнечных лучей. Полки стеклянного шкафа прогибались под тяжестью книг и чайных сервизов. Древний диван скрипел от каждого неловкого движения, на столе возвышались горы лекарств и стакан с водой. Интересно, хозяйка ещё вернётся сюда, согрев привычным теплом ставший холодным дом? Сидящий в прихожей Рамон жалобно заскулил, царапая когтями деревянный пол. Они впустили собаку в дом, потому что та тоже тосковала, смотря на людей полными боли и отчаяния глазами. Пёс тоже всё понимал, поэтому и не ел ничего толком, сложив морду на вытянутые лапы и изредка жалобно подвывая. Зажатый в руке мобильник завибрировал, и Чанёль облегчённо вздохнул, прижимая трубку к уху. — Ты как? — понятливо поинтересовался Ифань. — Я получил твоё сообщение. Мне приехать? — Нет, пока не нужно. Присмотри за фирмой, а я побуду здесь. — Дружище, ты там держись, хорошо? Что врачи говорят? — Мне кажется, это конец. Там и сердце, и с почками что-то. Она может даже в себя не придёт. Она ведь лежала без сознания несколько часов, прежде чем соседи её обнаружили, — Чанёль с трудом перевёл дыхание и потёр лоб. — Сурин рядом? — У себя в комнате. — Присматривай за ней. — Непременно. Поговорив ещё немного, мужчины попрощались, и Пак без сил откинулся на спинку дивана. В комнате почти окончательно стемнело, но тянуться к лампе было лень, как и задёргивать шторой окно, выходящее на унылое заснеженное поле, над которым поднималась луна. По хорошему надо было сходить на кухню и хотя бы выпить чаю, но Чанёль словно прирос к дивану, не в силах пошевелиться. Автоматически засунув руку в карман брюк, он вытащил лежащее там кольцо и осторожно взвесил его на ладони. Покрутив, надел на мизинец и мазнул подушечкой пальца по гладкому камушку, вплавленному в золото. Ещё одна память о Еын. Вещь, которая совершенно неожиданно расставила всё по своим местам. Вчера ночью, увидев это кольцо спустя почти двадцать лет, Чанёль будто резко прозрел. Украшение казалось таким чужеродным в ладони Сурин, что Пак буквально ощутил сильную пощёчину, которую ему отвесила жизнь. Да, чёрт возьми, он мог спать с племянницей, заставить её отрастить волосы, нарядить в одежду матери и надеть на безымянный палец проклятое кольцо. Но все эти ухищрения не превратили бы девочку в его первую любовь. Пелена, окутывающая его последние месяцы, растаяла на глазах и всё стало таким чётким и понятным, что Пак ощутил самый настоящий страх от осознания того, как сильно он запутался и к чему едва не привели его необдуманные поступки. Боже, он всегда любил Еын — с момента их первой встречи до сегодняшнего дня. Поэтому и не сложилась его личная жизнь, и подруги надолго не задерживались. Сурин он тоже любил, но как дочь своего брата и возлюбленной. Как племянницу, как родную кровинку. И хвала небесам, что понял он это раньше, чем совершил непоправимое. Осталось убедить саму малышку, что между ними невозможны любые другие отношения, кроме родственных. И самому окончательно поверить в то, что Сурин не Еын и никогда не сможет её заменить. Ведь всё, что их объединяет — одна кровь. Во всём остальном они абсолютно разные люди, и похожие черты лица не заставят Чанёля относиться к Сурин также, как к её матери. Всё это лишь суррогат настоящего волнительного чувства. Безвкусный заменитель, жалкая подделка. И нужно остановиться прямо сейчас, пока ещё не стало слишком поздно. Пока ещё у Сурин есть шанс выбраться из паутины неправильных чувств и начать нормальные отношения. А Чанёль… Возможно, он тоже однажды будет способен открыть своё сердце для новой любви. В любом случае, поддайся он Сурин, счастливыми они точно не станут. Не в этой жизни. Пак почти задремал, когда услышал тихие приближающиеся шаги. Не спеша открывать глаза, он почувствовал, как скрипучий диван прогнулся под весом второго тела и на его плечо опустилась чужая голова. Положив руку на плечи племянницы, мужчина прижал её поближе и распахнул ресницы, устремив взгляд в тёмный потолок. — Почему не включаешь свет? — сонно пробормотала девочка, потеревшись носом о крепкое предплечье. — Я заснул. — Прости, что разбудила, — тихо извинилась Сурин. — И за вчерашнее тоже прости. Я наговорила лишнего. — Милая, что бы там ни было, но ты должна любить и уважать свою маму, ты понимаешь это? — сурово произнёс Чанёль, глядя на подрагивающую племянницу. — Да! Просто я ревную тебя к ней. — Это бессмысленно — ревновать к мёртвым. Мужчина хотел встать, но Сурин схватилась за его руку, не позволяя уйти. Устало вздохнув, Чанёль сел обратно и облокотился на собственные колени, позволяя тонкой ладони скользить по напряжённой спине. — Скажи, пожалуйста, у нас ведь есть шанс быть вместе? Я очень люблю тебя, не лишай меня надежды, — лепетала Ли, сама не ведая, что буквально толкала Пака к опасной черте, за которой неминуемо последует срыв. — Давай поговорим об этом позже, сейчас не лучшее время, — предпринял мужчина последнюю отчаянную попытку отвертеться от тяжёлого разговора. — Просто скажи, что шанс есть. Мне большего не надо! — Нет у нас никакого шанса, Сурин! Неужели ты до сих пор этого не поняла? — не выдержав, заорал Чанёль, резко подскочив. — Хватит! Оставь меня в покое! Возьмись уже, чёрт возьми, за свою собственную жизнь. Вокруг полно молодых красивых парней, а ты зациклилась на мне, забив на то, что мы родственники и я старше тебя на двадцать лет! — Мне всё равно, что скажут люди! Я люблю тебя, кем бы ты ни был, — замотала головой девочка, зажмурившись, когда Пак включил свет и отошёл в другой конец комнаты. — Это я во всём виноват. Что изначально не пресёк всё на корню. Что дал тебе надежду, что вообще прикасался к тебе! Жизнь меня за это накажет, я не сомневаюсь. Но больше ни разу. Ты слышишь? Я больше ни разу к тебе и близко не подойду. Я наконец-то прозрел и всё понял. Ты не Еын. Ты моя племянница, и я обязан заботиться о тебе, как дядя, а не как испытывающий влечение мужчина! — Да что ты такое говоришь? Это из-за кольца? Давай его выбросим! — Сурин спрыгнула с дивана и медленно приближалась к Чанёлю, будто желая загнать его в угол. — Ты сумасшедшая. Ты не слышишь меня! — прошипел Чанёль, разворошив волосы. — То, что происходит между нами, не любовь! Я едва не сошёл с ума из-за твоего сходства с матерью, а ты просто вбила себе в голову, что не можешь без меня, хотя это совсем не так. Вспомни, Су, мы же договаривались прекратить всё это. Так давай сделаем это! Вместе! Одному мне не справиться. — И после этого ты хочешь, чтобы я любила эту суку? — взвизгнула Ли, умчавшись к себе в комнату и громко хлопнув дверью. Рамон вновь неспокойно заскулил, сунув любопытный нос в гостиную, но не решаясь переступить порог. И Чанёль, уже готовый разбить кулаки об стену, неожиданно смягчился и подошёл к собаке, ласково потрепав за ухом. Однажды станет легче. Нужно просто перетерпеть.***
Родственники приехали в больницу рано утром — мрачные и почти не общающиеся друг с другом. Привычно оставив нерешительно мнущуюся Сурин у стены, Чанёль подошёл к стойке регистрации, где сидела незнакомая женщина, видимо пришедшая на смену вчерашней медсестре. Приятная на вид женщина без труда нашла в журнале запись о прибывшей накануне старушке и нахмурила аккуратно выщипанные брови. — К сожалению, она так и не пришла в себя, — поведала медсестра. — Состояние критическое. Остаётся только ждать. — Может, нужны какие-то лекарства? Я куплю всё, что нужно! — решительно заверил Пак. Окинув взглядом холёного столичного мужчину, женщина кивнула и назвала номер кабинета, где можно было найти лечащего врача. Сбросив пальто в руки словно набравшей в рот воды Сурин, Чанёль направился на второй этаж, отмечая по пути довольно унылый вид старой провинциальной больницы. Обшарпанные стены, давно не видевшие ремонта, навевали тоску, а прохаживающиеся в коридорах больные все, как один, казались серыми и безликими, будто заранее приговорёнными к смерти. Разговор с врачом не принёс особых результатов. Он, конечно, выписал рецепт, посетовав, что все эти лекарства жутко дорогие, но тут же добавил, что они могут и не пригодиться. — Состояние пациентки критическое. Она не приходит в себя, пульс едва ощущается. Видимо, проблемы с сердцем были давно, но она пренебрегала медицинской помощью, — сказал на прощание доктор, пожав протянутую ладонь. Вернувшись вниз и обнаружив подавленную Сурин на прежнем месте, Пак уже хотел подойти к ней, как медсестра встрепенулась и позвала его к себе жестами. — Совсем забыла! Вот, нашли в кармане кофты вашей бабушки. По правилам, это должно было находиться вместе с её вещами, но мы подумали, вдруг там что-то важное? — женщина протянула измятый пожелтевший конверт и вернулась к заполнению медицинской карты. — Спасибо, — повертев письмо в руках, кивнул Чанёль. — Ну мы можем навестить бабушку? — стоило мужчине приблизиться, как племянница накинулась на него с вопросами. — Пока нет, нам позвонят из больницы, когда появится такая возможность, — натягивая пальто, ответил Пак. — Всё плохо, да? Она умирает? — закивала Сурин, едва сдерживая слёзы. — Почему ты ничего не объясняешь? Я не маленькая, я имею право знать правду! — Малыш, пойдём в машину и там поговорим. Выйдя на улицу, они сели в автомобиль, но не спешили уезжать. Рядом с ними была припаркована пара реанимационных машин, на крыльце громко разговаривали два врача, отчаянно жестикулируя и что-то друг другу доказывая. Чанёль не был здесь летом, но был уверен, что зима преобразила это место до неузнаваемости. Раскинувшая свои владения больница утопала в снегу. Там, где в тёплое время года находился парк для прогулок, сейчас виднелись лишь заметённые спинки скамеек. Расчищенная с утра тропка тоже едва проглядывалась из-за разыгравшейся метели. Жаль, Чанёль бы предпочёл сейчас прогуляться, чем сидеть в тесном салоне и оттягивать ворот свитера, чтобы воздух попадал в лёгкие без проблем. — Что тебе дала медсестра? — шмыгнула носом Сурин, подставляя замёрзшие руки ближе к печке. — Письмо какое-то. Чанёль вытащил измятый конверт и протянул племяннице. Она повертела его в пальцах и недоумённо нахмурила брови. — Хм, не указано кому оно адресовано. Судя по состоянию конверта, писали его очень давно. И он даже не закрыт, представляешь! — Ты прямо юный детектив, — фыркнул Пак. — Мы должны его прочитать? — Не знаю, — честно признался мужчина. — Ну… давай прочитаем? Вряд ли там что-то важное. — Читай. Чанёль растёр ладони и задумался над тем, где именно в этой дыре он видел продуктовый магазин. Нужно было заехать туда и купить каких-нибудь полуфабрикатов, потому что готовить не было ни желания, ни времени, а кушать всё-таки необходимо. Сурин в это время важно развернула измятый лист в клеточку и пробежалась взглядом по ровно написанным строчкам. Она сразу узнала почерк бабушки — когда-то работавшая учительницей, она всегда писала аккуратно и грамотно, даже когда глаза стали слабо видеть и слезиться. — Ой, она обращается к тебе! — удивилась Ли, прочитав первую строчку. — Может вслух? — Давай вслух, — пробормотал Чанёль, уткнувшись в мобильник и просматривая рабочую почту. Сурин же откашлялась и начала с выражением читать. «Дорогой Чанёль! Знаю, что не имею права писать тебе это письмо, поскольку дала клятву Еын, но и молчать об этом более не смогу. Самое главное, что я хочу тебе сказать, — моя дочь всегда любила тебя. И умирала она с твоим именем на губах. Она всегда тебя ждала, даже когда стала женой Чжесока и носила под сердцем Сурин. В её глазах жила неистребимая тоска по тебе, и ни муж, ни ребёнок, ни я не смогли её прогнать. В то время, когда я похоронила единственную дочь, моя ненависть к тебе была столь сильна, что я собиралась отыскать тебя, где бы ты ни находился, и собственноручно убить. Но со временем я поняла, что ты ни в чём не виноват. Ты также был жертвой обстоятельств, как и Еын. И ты тоже страдал. И, возможно, до сих пор её любишь. Из вас получилась бы идеальная пара. Хотя Чжесока я всегда любила больше. Он замечательный муж и отец. Невероятно заботливый и тёплый, говорящий о тебе только хорошее. Именно он помог мне изменить своё отношение к тебе. Чжесок — человек с большой буквы, потому что согласился принять Еын в критический момент, спасая от позора, и ни разу не укорил её и не сказал ни одного обидного слова. Он знал правду, и ты тоже обязан её знать. Несмотря ни на что…» Неожиданно голос Сурин сорвался и она зажала ладонью рот, в ужасе взглянув на Чанёля. — Что там? — нервно сглотнул он, глядя на дрожащий лист, зажатый в девичьей ладони. Ли молча протянула письмо и отвернула залитое слезами лицо. Мужчина прищурился, опуская взгляд в самый конец текста и тут же неверяще выдыхая, подслеповато всматриваясь в расплывающиеся отчего-то буквы. «Когда ты уехал в Лондон, Еын уже была беременна. Чанёль, Сурин — твоя дочь!» — Этого не может быть, — растерянно произнёс Чанёль, пока Сурин, забившись в угол, отчаянно рыдала и шептала без устали короткое «не верю». _________________________________ *Regina Spektor — Apres Moi