***
Дядя Чанёль относился к числу неразговорчивых и мрачных людей. За ту неделю, что он провёл на ферме, Сурин ни разу не видела его улыбавшимся. Мужчина постоянно кому-то звонил, громко ругался, уезжал по делам в город, приезжая лишь поздним вечером. На Сурин он не обращал внимания, общаясь лишь с бабушкой. Именно от неё девочка узнала, что ферма выставлена на продажу. Нужно было как-то расплачиваться с многочисленными кредитами, которые набрал отец в последнее время. Если вначале он тратил деньги на содержание фермы, то затем все сбережения ушли на лечение. Семья Ли — банкрот и Сурин это прекрасно знала. В один из вечеров дядя Чанёль вернулся раньше обычного. Они заперлись с бабушкой на кухне и громко разговаривали, напрочь забыв, что Сурин тоже дома. Устав слушать крики, девочка решила прогуляться, вот только, проходя мимо двери, остановилась и прислушалась к беседе. — Чанёль, пожалуйста, возьми опекунство над Сурин! — Ни за что! Мне не нужны эти проблемы! Скажи спасибо, что я бросил все дела и притащился разгребать проблемы Чжесока! — Девочке восемнадцать лет! Что с ней будет, если она отправится в приют? — А мне тридцать шесть! Я взрослый мужик, у меня своя жизнь! Что подумают люди, если я притащу в дом девчонку? — Скажешь, что она твоя племянница! — Это у вас в деревне всё обо всех известно, а в большом городе строят слухи! Я всегда на виду, мне не нужны проблемы! — Она не причинит проблем! Сурин очень хорошая девочка! Она будет прибираться, стирать, готовить… Сурин закрыла уши руками и замотала головой. Хотелось ворваться на кухню, разбить об пол тарелку, чтобы её услышали, чтобы заметили! Она не вещь. Она — живой человек, у которого была пусть маленькая, но семья. А теперь она осталась одна и совсем никому не нужна. Её швыряют от родственника к родственнику, и все спешат найти тысячу причин, по которым не могут взять опекунство. Никому не нужны чужие проблемы. Даже если эта проблема — восемнадцатилетняя девочка, никому не причинившая зла. Выбежав во двор, Сурин вытащила из пристройки велосипед и, оттолкнувшись от земли, лихо покатила вперёд. Подпрыгивая на кочках и поднимая фонтаны брызг, она упрямо крутила педали, удаляясь всё дальше от фермы. Пересекала поля и островки леса; пролетела мимо кладбища, где лежали её родители; пронеслась по деревянному мосту, перекинутому через спокойную речушку; остановившись у заброшенного склада, закрытого лет двадцать назад. Сев на поваленное одной из бурь дерево, девушка прижала колени к груди и сложила на них подбородок. Раньше они здесь часто бывали с отцом. Вон, даже пепелище от их костра с прошлого лета сохранилось. Кажется, они запекали картошку и коптили сосиски. Было так вкусно, что даже Рамон не выдержал и стащил с тарелки пару кусочков. А там, за развалившимся забором, есть целая поляна земляники. Сурин часто гуляла там в одиночестве, собирая спелые ягоды в корзинку, а затем училась с бабушкой готовить варенье. — Пап, я не могу так, — всхлипнула девочка, обращаясь к собственной тени, растёкшейся по земле. — Тут каждая веточка о тебе напоминает. Я, наверное, сойду с ума. Бессильно расплакавшись, Сурин наконец дала выход эмоциям. Здесь, вдали от всех, она могла нареветься вдоволь, на месяца вперёд. Проститься с отцом, но навсегда сохранить его в сердце. Принять как данность, что больше не увидит и не услышит его. Смириться со своим одиночеством. Сурин вернулась к ферме затемно. Бесшумно въехала во двор и остановила взгляд на дяде Чанёле, курившем на крыльце. Облокотившись на перила веранды, он пристально следил за запыхавшейся девчонкой, никак не высказывая вслух своих мыслей. Прислонив велосипед к забору, Сурин уже хотела пройти мимо, как мужчина схватил её за руку и притянул поближе к себе. Выпустив табачный дым в сторону, подслеповато прищурился и потёр щетинистый подбородок. — Почему вы не сказали мне раньше? — Папа не хотел, чтобы вы знали о его болезни. Он думал, что поправится, — теребя край футболки, призналась девочка. — Будешь жить со мной? Сурин вздрогнула и подняла на мужчину непонимающий взгляд. Но, судя по серьёзному выражению лица, тот не шутил. — Только подумай хорошенько. Жизнь со мной не сахар. И, если всё же надумаешь ответить согласием, не тяни до утра. Пока в моей крови плещется алкоголь, я намного сговорчивее и творю глупости. И что-то мне подсказывает, что моё предложение — величайшая глупость в мире.***
Сурин согласилась, хотя пожалела о своём ответе уже на следующий день. Пак Чанёль по утрам — зло в чистом виде. Пак Чанёль, мучавшийся похмельем — зло в кубе. Мужчину раздражало буквально всё — он разругался вдрызг с кредиторами, прогнал взашей представителей органов опеки, орал матом на соизволивших позвонить ему на мобильный. Девочка старалась не высовываться из комнаты лишний раз и занималась сбором вещей, по настоянию дяди складывая только самое необходимое. Бабушка не отходила от неё ни на шаг и неустанно повторяла, что «Чанёль хороший, просто характер у него дурной». Сурин и сама знала, что лучше с родным дядей, чем в ненавистном приюте. День отъезда наступил неожиданно. Девочка надеялась, что у неё в запасе есть ещё пара дней, но утром мужчина объявил, что не может больше задерживаться на ферме. Что он, вообще-то, занятой человек и не имеет права надолго оставлять своих работников без присмотра. Дав Сурин полчаса на сборы и прощания, Чанёль быстро покончил с завтраком и вновь ушёл кому-то названивать и ругаться. Взяв пару сумок с вещами и выставив их на крыльцо, девочка поёжилась и с тоской посмотрела на скулившего Рамона. Дядя запретил отвязывать пса, мол, от одичавшей зверюги можно всякого ожидать, и Рамон всякий раз на него рычал, стоило появиться в поле зрения. Сурин не понимала, как можно бояться эту большую добрую собаку, которую ещё щенком подобрал отец. Они на пару вырастили Рамона, брали с собой во все походы и прогулки — пёс был полноправным членом семьи, которой больше нет. — Готова? — на ходу застёгивая пиджак, вышел из дома дядя. — Ага, — кивнула девочка. — А что, прощаться ни с кем не будешь? — Моя подруга заболела ветрянкой. Мы попрощались через скайп. Чанёль скептически хмыкнул и размашистыми шагами направился к автомобилю. Сурин хотела пойти следом, как выбежавшая на крыльцо бабушка сунула ей в руки пакет с пирожками. — Девочка моя! — разрыдалась старушка, прижав к себе внучку. — Ба, не реви, — взмолилась Сурин, из последних сил сдерживая собственные слёзы. — Милая, я буду молиться за вас с Чанёлем! Береги себя, — шептала бабушка, сжимая ледяные ладошки внучки. — Нам пора! — грубо крикнул мужчина, успев за это время забросить в багажник скромные пожитки. — На днях я пришлю помощника, он оформит сделку и выставит дом на продажу. Всё, теперь едем. — Дядя! Пак скрипнул зубами и медленно обернулся, заставив девочку прикусить от досады язык. Но ведь попробовать нужно? — Может, мы возьмём с собой Рамона? — робко предложила Сурин. — Так давай и бабулю прихватим. Чего мелочиться-то? — рыкнул мужчина. — Садись в машину! — Ба… — Я возьму пса к себе. Езжай, не зли его! — умоляла старушка, подталкивая внучку к автомобилю. Обнявшись напоследок и так и не решившись подойти к рвавшемуся с цепи Рамону, Сурин села в салон и поспешно пристегнулась ремнём. Зажав ладошками уши, она всё равно прекрасно слышала надрывный лай пса, почуявшего разлуку. Он понимал, что его бросили. И девочка тоже это понимала, но ничего не могла поделать. — Не реви, — потребовал Пак, устав слушать глухие всхлипы. Сурин послушно кивнула и с тоской уставилась на проплывавшие за окном машины серые поля. Мир потускнел, потерял яркие краски, став чёрно-белым. Всё, что дорого, осталось здесь, а впереди ждала неизвестность. Девочке ещё никогда не доводилось бывать в большом городе. Всё детство она провела на ферме и послушно соглашалась с отцом, что после учёбы поступит в колледж в Ульсане, выучится на агронома и вернётся обратно, чтобы посвятить жизнь землеводству. Её мир крутился на других орбитах, параллельных тем, где она сейчас оказалась. Сурин даже предположить не могла, что вместо тихого провинциального городка будет жить в сверкающем огнями Сеуле, знакомом ей лишь по многочисленным дорамам, что каждый день смотрела бабуля. — Да сколько можно рыдать! — недовольно рявкнул мужчина и врубил на полную громкость радио. Девочка лишь сжалась в комочек и отвернулась в сторону, чтобы дядя Чанёль не увидел нового приступа истерики.***
За всю дорогу они не сказали друг другу ни слова. Мужчина сосредоточенно рулил, в то время как чуть успокоившаяся Сурин играла в незамысловатую игрушку на стареньком мобильном телефоне. Ей нестерпимо хотелось в туалет, но она, не желая злить дядю, молча терпела. Дорога до Сеула заняла чуть больше четырёх часов. Девочка как раз задремала, поэтому пропустила и въезд в столицу, и неспешное лавирование по забитым городским улицам. Проснувшись от грубого толчка, она разлепила ресницы и изумлённо осмотрелась. — Приехали! — открыв дверцу, припечатал Пак. Выбравшись из машины следом за дядей, Сурин с любопытством вытянула шею, разглядывая тихую улочку, где жил мужчина. Дома здесь были новые и большие, явно дизайнерские, не похожие друг на друга. Особняк Пака особенно выделялся на фоне соседних владений — со множеством стеклянных дверей и стен, огромными окнами и окружённый ровно подстриженным газоном, он казался игрушечным и нетронутым человеком. Словно в нём и не жил никто вовсе. Легко подхватив сумки, мужчина кивком головы приказал следовать за собой. Распахнув дверь, пропустил девушку вперёд, щёлкнул выключателем и сбросил вещи у порога. Сурин аккуратно стянула кеды, поставила их у самых дверей и с трепетом осмотрелась, словно пришла не в жилой дом, а в самый настоящий музей. Нет, здесь определённо не дуло в окна и не скрипели половицы. Здесь не пахло бабушкиной стряпнёй и не раздавался лай Рамона. Этот дом был красивым, ухоженным и дорогим, но неживым. — Здесь ванная и туалет, гостиная, там кухня и кабинет. На втором этаже наши спальни. Твоя — в конце коридора, — снимая ботинки, вкратце рассказал дядя. — В мою спальню тебе запрещено заходить под любым предлогом. Ясно? — Да, — послушно кивнула Сурин. — Ну всё, запугал ребёнка! Девочка вздрогнула от неожиданности и резко обернулась, увидев в дверях прихожей молодую женщину. Высокая и стройная, в красивом, цвета спелой вишни, платье, она держалась самоуверенно и ничуть не стушевалась под испепеляющим взглядом Пака. — Познакомься, это моя помощница Рэй, она тебе всё покажет, — расплывшись в фальшивой улыбке, мужчина скрылся на лестнице, ведущей на второй этаж. Прищурив ярко накрашенные глаза, Рэй внимательно рассмотрела смущённую девочку и приветливо ей улыбнулась. — Что, запугал тебя этот изверг? Пойдём, покажу дом! Взяв Сурин за руку, Рэй провела ей небольшую экскурсию. Дом оказался большим и светлым. Мебели по минимуму, зато техники, вроде плазмы, ноутбука и кухонной утвари, предостаточно. В каждой комнате стояли кондиционеры, так как дядя ненавидел духоту. В холодильнике полно продуктов — это горничная позаботилась, когда узнала, что в доме ожидается прибавление. Сам Чанёль дома почти не ел, всё больше расхаживая по ресторанам или заказывая еду на дом. — Пожалуйста, не шуми! Не приводи домой друзей и бездомных котят. Или, по крайней мере, спроси для начала разрешения у Пака. Он очень властный и строгий человек с ужасным характером! Думаю, сейчас ты понимаешь, что я не шучу! — похлопав девочку по плечу, призналась Рэй. После осмотра первого этажа, они поднялись наверх. Прошмыгнув мимо хозяйской спальни, зашли в комнату Сурин. Ничего необычного — кровать, компьютерный стол, кресло на колёсиках и шкаф для одежды. Но мебель — качественная, ремонт — свежий. После комнатки на ферме, больше похожая на хоромы принцессы. Сурин никогда не думала, что они живут бедно, но контраст с домом дяди Чанёля неприятно бросался в глаза. — Вот твоя школьная форма, — указав на одежду, лежавшую поверх покрывала, заметила Рэй. — Надеюсь, с размером угадала. Если нет, то поменяем. В столе лежат учебники и чистые тетради. Завтра у тебя первый день в новой школе. Надеюсь, ты найдёшь там друзей! — Уже в школу? — растерялась Сурин. — А что тянуть? Ты и так отстала от программы. Ладно, я пойду. Нам с Чанёлем ещё в редакцию нужно съездить! Обняв девочку на прощание, женщина ушла, оставив после себя шлейф дорогих сладковатых духов. Дождавшись, когда дядя Чанёль и Рэй уедут, Сурин с трудом отыскала туалет, а затем разобрала вещи и приняла душ. Съев на ужин пару пирожков и запив их холодной водой из-под крана, девочка заперлась в комнате и позвонила бабушке. Долго разговаривала со старушкой, глотая слёзы и обещая её забрать с собой, как только сможет обзавестись собственным жильём. Обе понимали, что эти мечты из разряда несбыточных, но сейчас они были нужны им, чтобы выжить и не сломаться. Сурин долго вертелась под одеялом, прислушиваясь к звукам нового дома. Было холодно и страшно, одиночество кусало за пятки, клубилось в тёмных углах комнаты, которых не достигал свет ночника. Девочка всякий раз подбегала с надеждой к окну, когда на улице раздавался шум мотора, вот только все автомобили проезжали мимо. Глупо надеяться на чудо — она не нужна дяде Чанёлю и он не станет о ней заботиться. Теперь Сурин сама по себе.